И ведь, можно сказать, он красивый --Авром! Своей древней красотой красивый человек. Так, к своему удивлению, рассуждал теперь про себя Иона.
Между тем, Авром закрывал свой шкафчик, потом как-то повернулся из обычной, видимой грани, в параоптическое зазеркалье и, враз, совершенно изчез из Иониного поля зрения. И -- все.
Проходили недели; Авром более не попадался. Иногда снова чудилось его видение то там, то здесь, но всегда пропадало бесследно. Однажды судьбе было так угодно, что Авром, как ни в чем не бывало, привычно явился Ионе, возник перед ним в парной из мутносерых клубов горячего тумана. Агруйс находился в парилке, как ему казалось, в гордом одиночестве, как, вдруг, он узрел соседа. Под запотевшими слеповатыми фонарями парной, где трудно было видеть собственную ладонь на вытянутой руке, Иона сначала различил некоторое затемнение, пятно в сплошном мокром тумане_ как на плохом рентгеновском снимке. Жаркие испарения кололи кожу со всех сторон, перехватывали дыхание. Угрожающе шипел кран, готовый взорваться новым выбросом, поддать пару. Чернея во млеке, пятно оказалось бородой, вытягивая за собой пейсы и шапку волос, всю огромную голову Аврома. Тот сидел на кафельной пристенке, сильно согнувшись, уткнувшись носом в свои обе ладони, покачиваясь, как молятся правоверные евреи. Потом Иона разобрал детали -- близко к глазам своим Авром держал в руках книгу; верно, читал свой молитвенник. Читал, и все это в совершенно непроглядном пару! Еврей читал и качался. В такой момент можно ли было его беспокоить вопросом? Не окажется ли это бестактностью? Подождать подходящей паузы?
От подобных вопросов и нагнетающегося пара у Ионы закладывало уши; сердце бешено колотилось, частило. В облаках горячего пара Авром, молясь, покачивался, возникал и пропадал. Пока не пропал окончательно. И тогда Иона почувствовал себя больным, как никогда прежде.
Буквально назавтра по календарю был праздник -- Халуин. Еще затемно Иона понял, что тянет горелым. Встал, сделал несколько шагов. Кухня была полна дыма. На высокой кухонной табуретке сидел Авром, голый, но под талесом, продолжал свое чтение. На коленях его покоилась не совсем книга, но раскрытая стопка пластин листового стекла. Большое разделительное стекло Авром держал торчком. На стыках хрупкое это сооружение опасно попискивало и скрипело, готовое треснуть и в кровь порезать голое тело. Иона содрогнулся, уже предчувствуя боль и осколки, но Авром бесстрашно погружал курчавую свою голову то с одной, то с другой стороны стекла-разделителя. Медленным круглым движением руки он пригласил Иону подойти ближе.
Стеклянная стопка напоминала известное устройство для срисовывания. Картинки и слова -- слева отражением появлялись справа как на экране. Левая путаница, мешанина мыслей -- справа выходила четким образом и ясным текстом. Сначала для Ионы на листе справа вспыхнул компьютерным шрифтом титул -"Каббала"; и пропал, заменившись на подзаголовок -- "Разгрузка Памяти". Слева -- появились соседские 'бойз-ин-зе-худс', черные парни в капюшонах с надписью-- Хэй-мен! Справа_они же обернулись островерхими капюшонами куклусклановцев с горящим крестом и словом_Амен!. Следующим, на левом входе всплыло провинциально подкрашенное фото, где веером_ Шура, Кристиночка и Родион, а справа -- все трое, дружной семьей на фоне статуи Свободы. Надпись гласила -- Привет из Алушты! Кариатидами промелькнули колоннообразные Променадовы среди колоннады своего нового дома. Пошли черныеслова -- Смерть всех уравняет...
В этот момент как раз, Ионе показалось, что, если он повернется в постели -- умрет. Стояла ночь. Такой страшно мертвый ночной час, когда будто навеки вымер весь мир. Оставил тебя , как перст, одного. В такой час меж собакой и волком нельзя беспокоить вымерших-спящих. Нельзя звонить даже близким, отчужденным бесчувствием сна. Иона, теряя надежду, с трудом дождался рассвета. Слабой рукой он набирал номера; никого не заставал на месте. Наконец, набрал мой номер. Мы с ним давно не виделись, с самой той поездки на Брайтон. Он спросил меня странным голосом:-- Слушай, как случается инфаркт? Где точно должно болеть?
Я приехал к нему, в его черный район, сейчас же. Иона сидел на высокой табуретке перед телевизором в кухне; на столе валялись оранжевые цилиндрики лекарств; он не знал, что надо глотать и сколько. -- Прости, я тебя с толку сбил. Бессовестно мандражирую. Со мной уже ничего. Честно. Только зачем мне так ясно все помнится? Философический бред. Сны положено забывать. Почему так и вижу милых моих смешных Променадовых-- у них там стол, стулья -- все_ на соответствующего размера колончиках и колоннах? С вьющимся транспарантом -- Да здравствует!- Да здравствует колониальный стиль! Какая-то чепуха. У меня и сейчас еще плывут, множатся на уме слова -- Бред разночинцев.Бал в лакейской. Королевский журнал. Царь-царевич, король-королевич... Сраные мы, в сущности, аристократы....Не вспомнишь ли, с какого времени в Союзе пошла эта мода на вельможные времена? Поручики Варшавские, неуловимые мстители, мушкетеры короля, королева Шантеклера, аллапугачевская королевская дребедень. Так и есть -- бал в лакейской. Смотри_простительная эта страстишка всегда у униженных и оскорбленных. Та же картина у американских черных, где пущены в ход все громкие, далеко не африканские имена --Кинг, Принц, Маршал, Дюк...
По телевизорус утра шли детские мультики_ Сесами Стрит, Барни, Артур...
_По-существу, забавные они зверюшки,--сказал Иона.-- По-своему тоже красивые где-то...
Знаешь, боюсь, этот раввин стал моим навождением.. Может, мне психиатру пора показаться? Может быть я_ ку- ку ?
Я рассказал ему про хасида с диковинным попугаем на плече. Прохожий спрашивает хасида, -- Откуда такого достал? -- О, в Боро-Парке таких полно! -- отвечает. Попугай отвечает, конечно. Потом я вспомнил, как однажды, в самом деле, в большой Манхеттенской фирме увидел среди сотрудников классического хасида в черном, со спиральными пейсами из-под шляпы, в пенсне и все такое...Оказался нашим, из диссидентов. Милейший человек. Приятно было поговорить.
Агруйс слез с табурета и уже бодро расхаживал по квартире.
Я никого абсолютно не виню. Ни его, ни ее. То был исключительно мой собственный выбор. Я
первый схватил ее за руку, не отпускал; колдунью-лесалку в исполнении Марины Влади.
_Слышал, Влади сама не большой подарок,_сказал я.
_Да-с, короткое было отцовство. Не переиграешь...ребенка в смысле... в тюбик... зубную пасту взад не засунешь. Пусть будут здоровы...
Обязательно должен увидеть раввина. Обязан,_продолжал Иона. _Если он из русских, того лучше. У них может быть совершенно другой взгляд на вещи. Мы, знаешь, безбожники, отрезанные ломти, безнадежные люди... Вот, если раввину все рассказать. Он, думаю, поймет. Скажет мне Слово. Жизнь свою увижу по-другому. Свет...
Аврома мы заметили с Ионой неожиданно. Все было точно, как Иона рассказывал_парная, углубленное чтение, исчезновения из тумана... Интерес наш был невероятно велик; мое собственное любопытство было разогрето не в меньшей степени. Заблаговременно я первым оставил парную, где мы только что находились все вместе. Скурпулезно, начиная от выходной двери я обыскивал по очереди все раздевальные отсеки и, в одном из них, таки-да! _обнаружил Аврома, уже одетого и готового к выходу. Когда он успел?
На мой зов из душевой прибежал Иона. Не теряя времени, сходу, произнес несколько фраз по-русски_так, в пространство, на всякий случай. Авром никак не прореагировал, плотнее застегивал хасидский свой лапсердак. Тогда Агруйс обратился прямо к нему громче и, на этот раз, по-английски.
_Минуточку, ребе. Извините нас, пожалуйста. Мы здесь давно, сами из России, так сказать... Можно вам пару вопросов по делу?
Обычно, как это бывает; мы где-то этого ожидали, американец тут же расплывется в улыбке или признается, что и у него родственники из всегдашнего Пинска--Минска; разговор завязывается по шаблону, сам по себе. Авром, опять-таки, не включился; напротив, даже нахмурился. Я же на всякий случай надежно держал, заслонял своим телом выход. Мало-по-малу, слыша английский, Авром все же ответил нам скороговоркой:-- Лисн-гайс...я не раввин. Будем приятно иметь разговор в другой раз. Хорошо? Любые ваши проблемы.. Буду рад... Вечно опаздываю... Он на ходу сунул нам по визитке, кивнул, убегая в дверь. Я отстранился.
На визитных карточках значилось --"Страховые полисы, налоговые декларации. Лицензированный ПА_Паблик Аккаунтант-Авром Гефлейш_президент". Ниже, шрифтом помельче -- "Также можно вопросы финансовых инвестиций".
Он еще немного шьет, -- сказал Иона.У раздевального шкафчика на полу мы нашли мокрый
еще журнал для домохозяек и книгу какого-то галантерейного каталога, каких много валяется на полках при входе в наш Клуб Здоровья. Периодика, рекламы, журнальчики_как в любой парикмахерской или приемной врача. Потом мы находили эти подсохшие или еще заметно вохкие, искареженные сыростью издания во всех возможных углах. _Народ Книги, -- констатировал Иона, -- не может без усердного чтения. Не важно какого. Без пищи для ума.
