А чтобы приласкать меня прежде?.. тогда бы я просто сказал вам, что для этих аминов не нужно было постороннего света: они сияли сами и освещали собою все пространство… Но этого еще мало… вообразите, они летали!.. Какое завидное положение!.. Таким образом, вы можете себе представить, прелестная Катинька, что они были
В неугасимом дне без ночи
Легки, как крылья эфемер,
Светлы, как… что бы, например?..
Ну, например, как ваши очи!..
Видите ли, какая необъятная бездна света?.. и какого света!..
Одна любовь и красота
Могла им только освещаться,
И должно, кажется, признаться,
Тот свет не нашему чета.
Итак, чтоб вам узнать бы тоже
Сей блеск духовного огня,
Вам стоит полюбить. — «Кого же?»
— Да разумеется меня!
Впрочем, с последнего нашего свидания я по некоторым приметам сужу о вас совершенно иначе:
Хоть мне и жалко головы,
А я свихнусь на этой точке:
Мне кажется, что амин вы,
В земной, прелестной оболочке.
Например, теперь посмотрите, как много волшебства в этом пламенном, проницательном взгляде, который вы устремили на меня! Посмотрите мне в душу…
Она открыта перед вами:
Как в ней торжественно светло!
Но безнадежности мечтами
Сей дивный свет заволокло…
Однако ж, друг мой, ради Бога…
— «Вот это мило! что за друг?» —
Да опустите вы немного
Своих ресниц блестящий пух;
А то ей-ей! собьюсь я с толку:
Монголов позабуду я
И все о вас, звезда моя,
Твердить я буду без умолку.
Вот так!.. очень хорошо!.. прелестно!.. теперь извольте слушать.
Хотя амины утратили большую половину первой чистоты своей, первых своих наслаждений; но как еще много оставалось для них!.. Вечная любовь; вечное согласие; собственный, неугасимый свет; быстрый, легкий, вольный полет по всему Самбу-Тибу; сладкая эфирная пища и долгая, долгая жизнь… А как вы думаете, поскольку они живали? — «Я думаю по 1000 лет.»… — Извините меня, прелестная Катинька!.. Амины жили… страшно выговорить… по 80 тысяч лет. Согласитесь, тут было когда пожить…
О! если бы тогда на свет
Случилось мне и вам родиться,
Да я бы сорок тысяч лет
Все стал за вами волочиться.
В то время они имели еще надежду получить обратно прежнее свое блаженство; а какого тягостного изгнания не украсит надежда?.. Проходили сотни тысяч лет; казалося, что былое опять начинает веять на них своим упоением, вдруг один из духов нашел Шиме, или земное масло, как называют другие [5]. Монгольские книги не говорят ни полслова, каким образом лукавый помог ему найти это масло, а потому я решительно не знаю,
Как этот плод явился чудной,
Отсюда близко ль, далеко;
Но что иному очень трудно,
То для нелегкого легко.
Главное дело в том, что дух нашел запрещенный плод; конечно,
Найти, оно и ничего бы,
Ведь он его и не искал;
Да вот в чем амин маху дал:
Он скушал маслица — для пробы.
Ну, разумеется, после этого он тотчас озаботился соблазнить родных, товарищей, знакомых — и пошла круговая порука.
И что же вышло напоследок? —
Что в несколько печальных дней
Находкой масляной своей
Умаслил всех монгольский предок:
Идти — не видно ничего,
Лететь — к земле невольно тянет,
И, верно, амина того
Никто добром не воспомянет.
Тут понадобились и солнце, и луна, и звезды, и все это было тотчас же сотворено. Весь Самбу-Тиб дышал новизною: новая жизнь, новые чувства, новые наслаждения; но уже лета этой жизни были сочтены вполовину. Впрочем, и сорок тысяч лет
Хоть перед вечностью ничто,
А выжить, право, не безделка;
По крайней мере, все ж не то,
Что нынче наша скороспелка.
Казалось бы, что на этом месте должна кончиться вся история: новый порядок вещей в течение нескольких сот веков поневоле сделался старым; забывая утраченное, амины помаленьку привыкли пользоваться настоящим: все шло как нельзя лучше. Еще не было слов: порок, слабость, зло; добродетель царствовала повсюду: она была неисчерпаемым родником, из которого изливались тихие, чистые, продолжительные удовольствия души…
Чего бы, кажется, им надо?
Ну жить бы, жить да поживать!
Так нет, вот видите ль, опять…
Ей-ей! за них берет досада!..
— «Да что ж опять? неужто плод?»
— Да что же иначе быть может?..
Как жаль, что наш греховный род
Всегда заветное тревожит!..
— «Нельзя ль мне это рассказать!
Вы потрудитесь?» — Без сомненья;
Но вам чужие прегрешенья
Пришла ж охота узнавать!
— «Не спорьте!» — Слушаю-с! Однажды
(А как случилось это зло,
До нас в рассказах не дошло),
Итак, от голода ль, от жажды,
Какой-то амин молодой
От всех своих знакомых тайно
Нашел какой-то плод случайно,
Который назывался: Ой…
На всем пространстве Самбу-Тиба,
Родяся, сладости такой
Не ел мой амин удалой —
Что в рот — так тотчас и спасибо!
Вот он поел немножко — глядь?
Ему чего-то стыдно стало,
И хоть он скушал очень мало,
А вдруг позыва нет опять…
— «Ах, это страх как интересно!» —
Вам интересно?.. очень рад!
Но я побьюся об заклад,
Что остальное вам известно…
— «А кто ж расскажет это мне?» —
Да тут не надобно рассказа;
Ведь это старая проказа —
Так и последствия одне…
Смекнув тогда, что сделал худо,
Он в лес — где гуще, где темней,
И ну перекликать оттуда
Поочередно всех друзей:
Сюда! здесь ужин вам богатый!
Я вещь чудесную нашел!..
И вот на зов один пришел,
Пришел другой, пришел десятый;
И нечего таить греха,
Хоть и без умыслу — а ели…
— «Что ж вышло?» — Вышло, что на деле
Развязка чересчур плоха…
Когда был кончен сытный ужин,
Тогда узнал любой из них,
Что различать приметы их
Не очень зоркий глаз был нужен…
— «Мне это что-то мудрено;
Так разница была, наверно?» —
Как рассказать бы вам, примерно,
Не очень ясно, не темно?..
Да вот положимте, что вы находитесь в обществе девушек и мужчин: сперва стали обнимать вас ваши подруги, потом обнял я, я, и я, потому что мне нельзя же позволять, чтобы каждый обнимал вас сколько ему угодно… Теперь сравните наши объятия…
Нашли ль вы разницу? — «Нашла!» —
Так и для них за преступленья
Пора тяжелая пришла
Вам неизвестного влеченья…
С тех пор, как на Самбу-Тибе понадобились местоимение: он и она, с тех пор начались все бедствия. Жизнь укоротилась вполовину и потом, впоследствии, стала убавляться постепенно…
С тех пор все становилось плоше,
На место правды вкралась ложь.
Тогда и самый-то хороший
Не слишком больно был хорош,
Все упадать душою стали,
В сердцах зашевелилось зло,
И тут же на беду сыскали
Еще какой-то плод: Сало.
В этом проклятом Сало, или Салло, или Салу, заключался корень всех пороков, и первое бедствие, постигшее обитателей Самбу-Тиба в несчастное время, было — утрата чистой, духовной пищи, эфирное тело их сделалось грубым и требовало земного. Долго употребляли они: Масло, Ой и Салу…
Вдруг наконец один из них…
— «Неужто снова напроказил?» —
Да! он остаток счастья сглазил,
Затем, что ел плотней других…
— «Опять мне новая загадка!» —
На этот раз загадки нет.
Однажды, севши за обед,
Поел он, знаете ли, сладко;
Ну чтоб ему потом вздремнуть
В тени древесного наклона,
Или пройтись для моциона,
Или заняться чем-нибудь;
А он — он был в большой заботе
И запрещенного плода
Припрятал к ужину тогда,
Но как ошибся он в расчете!
Такая жадность прогневила судьбу, и уже никто с тех пор не находил более на Самбу-Тибе ни Сало, ни Оя, ни Масла…
В такой негаданной беде
Всем грешным было не до шутки,
Затем, что в поте и труде
Пришлось кормить свои желудки.
Оно б еще в ворота шло,
Когда бы кончилось все этим;
Но мы тотчас другое зло
В минувшем нехотя заметим.
Жадность одного породила порок любостяжания во всех; впрочем, порицать этого порока я не хочу и не могу, а кто не хочет и не может, тот, верно, и не станет.
