Я спокойно взяла из его рук часы и опустила их в карман его необыкновенного костюма. После чего я с необыкновенным чувством радости, я бы даже сказала - счастья, выгнала его вон...
Не удалось ему поприжимать меня по темным углам и достичь своей цели, так он решил добиться своего "законом". Скудоумное животное!..
О, если бы только моя мама знала об этом, Боже мой, что было бы! Она была бы расстроена до слез, а затем, наверное, читала бы мне лекцию соответствующего содержания относительно "первого предложения"... Господи, какая гадость, и слово-то какое мерзкое! Что может быть пошлее этого слова? И говорится обязательно так: "Он сделал ей предложение..." Это слово для многих девушек - магическое, а у меня оно вызывает смех. От глагола "предложить" слово достаточно откровенное и, я бы даже сказала, циничное. Он, видите ли, пришел ей "предложить"... Между этим словом и романтикой лежит огромная пропасть...
Жизнь! Я стою на твоем пороге с изломанным детством, со скомканной юностью. Пожалуй, я даже не стою, а давно уже лечу в челне по волнам без всякого управления, и каждый порыв ветра может опрокинуть меня в пучину. Я слаба, у меня нет даже образования, нет профессии, и с моим слабым здоровьем я не имею даже элементарных человеческих сил, но... я живу, я дышу, я мечтаю, я даже имею другую, счастливую жизнь за роялем, за чистым листом бумаги, а главное - имею мою свободу и дешево ее не отдам!
Конечно, если подумать нормально, по-человечески, я должна была бы принести себя в жертву, потому что не только моя мать в нужде, но две мои тетки и один дядя всецело живут продажей наших вещей. Но браки, в которых жена питает чувство только к деньгам и положению мужа, а не к нему самому, кажутся мне преступными, и я, очевидно, вижу зло там, где добро, и наоборот. Надеюсь, что мама никогда не узнает о предложении Дубова.
В Жилтоварищество дома No 22 по Поварской улице.
От ответственного съемщика кв. No 5
Алексеева Ф. С.
Заявление
Прошу немедленно сделать перерасчет квартплаты г. Мещерской, занимающей две смежные комнаты. До настоящего времени они оплачиваются со ставки ее дочери Е. Мещерской, в то время как последняя является еще несовершеннолетней и не имеет права владеть площадью, которая принадлежит ее матери, бывшей княгине Мещерской, 48-ми лет, еще вполне трудоспособной женщине, которая просто не желает работать.
Они с дочерью живут не по средствам, принимают гостей, ежедневно пируют и поют в церкви. Они, как социально опасный элемент, разлагают нашу квартиру, и неужели справедливо ей занимать с дочерью такие комнаты, в то время как люди с пролетарским происхождением не имеют угла, например слушатели нашей Военной академии?!
Прошу вычислить по новой ставке все прожитое ими до сих пор время и взять им оплату по ставке нетрудового элемента. Прошу также поставить им строгие сроки и в случае неуплаты выселить их через Народный суд с наложением описи на их имущество.
Ответственный съемщик Алексеев.
Жильцы (подписи).
Н. В. Львов - Е. П. Мещерской
Многоуважаемая Екатерина Прокофьевна!
Неоднократно заходил к Вам, но не застал ни разу Вас дома. Прошу Вашего разрешения представиться Вам вновь, так как два года тому назад наше знакомство состоялось, если Вы вспомните, на похоронах Вашего родственника Сергея Борисовича Мещерского, на которых я имел честь быть представленным Вам и Вашей юной дочери.
В настоящее время я служу в Советско-Американском обществе А. Р. А. и был бы рад быть Вам чем-либо полезным, а также засвидетельствовать Вам мое нижайшее почтение. Для этого прошу Вас позвонить мне по следующему телефону в любой день с 10-ти до 6-ти (это телефон моей службы).
Николай Владимирович Львов.
Дневник Китти
В воскресенье мы все сидели за вечерним чаем: мама, Виталий, профессор Т., Наташа (сероглазая племянница Катульской), Валя и я.
Так как в прошлое воскресенье на Смоленском рынке я выменяла на мои куклы разные продукты, то у нас на столе торжественно красовался торт из размолотого через машинку пшена и из сухарей, на соде.
Мы не слыхали звонка, и дверь, наверное, открыл наш враг-шпион Алексеев. Словом, после легкого стука в нашу дверь на пороге появился странно одетый молодой человек. На нем была шуба из черного каракуля и из такого же меха гладкий берет на голове. Когда он распахнул шубу и развязывал белоснежное кашне, на концах которого тончайшими шелковыми лентами были вышиты золотые и лимонные хризантемы, на его выхоленных красивых пальцах блеснули, рассыпав искры, два бриллиантовых перстня.
"Боже мой, что это за чучело?" - подумала я, еле сдерживаясь от смеха.
Это оказался не кто иной, как Владимир Юдин. Он поцеловал маме руку и, с интересом глядя на нас, трех девушек, спросил:
- А которая же из них маленькая Китти? - и я увидела, с каким восторгом его глаза остановились на хорошеньком личике Наташи и так и не могли от него оторваться.
Неподдельно искреннее и плохо скрытое разочарование мелькнуло у него на лице, когда он узнал, что "маленькая Китти" - это я.
Под каракулевой шубой оказался безукоризненно элегантный черный костюм. В худощавом и стройном молодом человеке я узнала друга нашего детства, бледного и мечтательного гимназиста со скрипкой в руке, не любившего особенно товарищей и проводившего много часов за роялем, на котором он неплохо играл.
Теперь у него лицо стало много мужественнее, но прежняя грусть делала его похожим на печального Пьеро, хотя это сравнение сразу же исчезло в моем сознании, как только он сел с нами за стол. Смех, шутки, остроумные замечания так и посыпались с его языка. Все пришли в прежнее веселое расположение духа, и первое впечатление от его каракулевого манто и изощренного, какого-то вычурного берета тоже изгладилось. У него очень нежная кожа и прекрасные темно-карие, мягкие глаза.
Но едва смех смолкал и разговор принимал серьезный характер, как страшное самомнение, эгоцентризм, самовлюбленность начинали сквозить у него в каждом слове, даже в манере держаться, и это меня не только отталкивало, но почему-то и задевало. Никто из мужчин, окружавших меня, не держал себя так, в этом, как мне казалось, была даже доля какого-то нахальства. Я искала причину этого и наконец решила, что, будь он оперным певцом, он был бы иным; а оперетта, легкий жанр, имеет сама по себе какой-то специфический налет, хотя сама я была всегда поклонницей легкой музыки.
Владимир уже успел между разговором дать нам понять, что он устал от девичьих букетов, вздохов, писем и изъяснений в любви.
- И вам ни одна девушка не нравилась и не нравится? - спросила я.
- Они все мне разонравились, не успевши понравиться, - ответил он, мешая ложечкой чай и привычно любуясь своими красивыми руками. Потом задумчиво добавил: - вот женщины, эти бывают ничего, но в общем я вполне согласен с Шекспиром...
- "Ничтожество вам имя"? - подсказала я, не на шутку им задетая. простите меня, но эта фраза истерлась уже, как ходячая монета, и взгляд ваш тоже самый дешевый шаблон.
- Может быть. - он усталым жестом провел по своим гладко зачесанным волосам, и мне показалось даже, что умело сдержал зевоту. - виноваты ли мужчины в том, что все женщины на один манер, на один покрой и все одно и то же?..
- Подождите... Встретится вам необыкновенная женщина... влюбитесь... да еще как! С собой покончите, - сама не сознавая почему, вспылила я.
- Что вы! - он даже оживился, встрепенулся и засмеялся. - такой я не встречу никогда, потому что такой, которая бы свела меня с ума, просто нет.
После этого обоюдного вызова общий разговор за столом возобновился, и спустя полчаса мы перешли в кабинет. Я села за рояль, а Владимир, перебирая наши ноты, ставил мне их поочередно на пюпитр. Поет он чудесно, тембр и фразировка подкупают. Скажу откровенно: до него мне не нравился ни один тенор, я считала их слащавыми и была поклонницей баритона. Голос Владимира при самых нежных нюансах сохранял какую-то мужественность. Мы музицировали часа два, и под конец он спел мне какую-то неизвестную колыбельную: "Тихо реет ночь, все кругом молчит, серебрясь луной, сонный парк стоит..." Он просил меня на слух подобрать аккомпанемент, что я и сделала.
Кроме его голоса, меня все в нем раздражало. Иногда он в начале романса обрывал его на полуслове: "Нет, не стоит, это слишком запето..." Или перед началом другого романса закрывал ладонью глаза и говорил устало: "Подождите, дайте сосредоточиться..."
Он ломака и препротивный. На прощание мы обменялись любезностями.
- Вы знаете, Китти, мне моя мама столько о вас говорила... я представлял вас какой-то иной. Зато играете вы много лучше, чем я ожидал. Я забыл, что вы хорошо играли.
- Что делать, - ответила я, - я такая, какая есть. Что же касается вас, то мне кажется, что вы не столько артист, сколько играете его.
- Володя, приходите к нам петь, - перебила нас мама, - приносите ваши ноты, и я надеюсь, что занесете нам два билета на ваш очередной концерт или в "Оперетту".
