- Нынче без ума нигде нельзя, - заметила Татьяна Ивановна.
Разговор на несколько минут остановился.
- Да это бы ничего, - начал опять Ступицын, - за хозяйством бы я не остановился, да баллотировка была, так, знаете, нельзя.
- Вы изволили баллотироваться?
- Нет, то есть меня очень просили в предводители, да не мог отказался.
- Отчего же это не захотели послужить?
- Нельзя-с, семейные обстоятельства; впрочем, на одном обеде мне очень выговаривали... совестно, а делать нечего.
- Конечно, Антон Федотыч, в семействе иногда и не хочешь, а делаешь.
- Не иногда, а всегда. Вы имеете детей?
- Я девица.
- А батюшка жив?
- Помер. Я живу одна - сиротой... Каковы дороги?
- Кажется, хороши: шоссе отличное, а проселков я почти и не заметил. У меня очень покойный экипаж.
- Бричка, верно?
- Нет, коляска; совершенная люлька; прочности необыкновенной, и, вообразите, я ее купил у соседа за полторы тысячи и вот уже третий год езжу, ни один винт не повредился.
- Приятно в таких экипажах ездить, - заметила Татьяна Ивановна. - Вот мне здесь случалось с знакомыми ездить, так просто прелесть. Нынче, я думаю, этаких экипажей прочных не делают.
- Есть и нынче, только дороги. Нынче, впрочем, все вздорожало. Вот хоть бы взять с поваров: я платил в английском клубе за выучку повара по триста рублей в год; за три года ведь это девятьсот рублей.
- Легко сказать: девятьсот рублей! Впрочем, я думаю, и повар вышел отличный?
- Бесподобный. Он у нас теперь в деревне; так вот беда: захочешь иногда этакий для знакомых сделать обедец, закажешь ему, придет: "Вся ваша воля, говорит, я не могу: запасов нет". Мы думаем его сюда привезти. Вот здесь он покажет себя; милости прошу тогда к нам отобедать.
- Покорнейше вас благодарю, я уж и так много обласкана вниманием Катерины Архиповны. А я заговорилась и не спросила: здоровы ли Прасковья Антоновна, Анна Антоновна и Марья Антоновна?
- Слава богу. Я, признаться сказать, очень рад, что они сюда переехали, а то в деревне от женихов отбою нет.
- Ну, этим для родителей тяготиться нечего.
- Даша! - послышался голос Катерины Архиповны. - Где барин?
- В зале, с Татьяной Ивановной разговаривают, - отвечала горничная.
- Теперь, я думаю, можно к Катерине Архиповне? - спросила гостья.
- Можно, я думаю, - отвечал Антон Федотыч, остановленный голосом супруги.
Татьяна Ивановна ушла. Антон Федотыч сидел несколько минут в каком-то приятном довольстве от того, что успел себя показать новому лицу и еще даме. Посидев несколько времени, он вдруг встал, осмотрел всю комнату и вынул из-под жилета висевший на шее ключ, которым со всевозможною осторожностью отпер свой дорожный ларец, и, вынув оттуда графин с водкою, выпил торопливо из него почти половину и с теми же предосторожностями запер ларец и спрятал ключ, а потом, закурив трубку, как ни в чем не бывало, уселся на прежнем месте.
Подобного рода контрабанду Антон Федотыч употреблял в своей безотрадной жизни при всяком удобном случае, то есть когда у него случалось хоть сколько-нибудь денег. Для этой, собственно, цели имел он особую шкатулку, которую тщательно запирал и никому не показывал, что в ней хранится.
Татьяна Ивановна, войдя к хозяйке, которая со всеми своими дочерьми сидела в спальной, тотчас же рассыпалась в разговорах: поздравила всех с приездом Антона Федотыча, засвидетельствовала почтение от Хозарова и затем начала рассказывать, как ее однажды, когда она шла от одной знакомой вечером, остановили двое мужчин и так напугали, что она после недели две была больна горячкою, а потом принялась в этом же роде за разные анекдоты; описала несчастье одной ее знакомой, на которую тоже вечером кинулись из одного купеческого дома две собаки и укусили ей ногу; рассказала об одном знакомом ей мужчине - молодце и смельчаке, которого ночью мошенники схватили на площади и раздели донага.
- Ах, какие вы ужасы рассказываете, - сказала Катерина Архиповна.
- Как же вы от нас пойдете? - заметила Мари.
- А как бог приведет; признаться сказать, очень потрушиваю, да уж повидаться очень хотелось, - отвечала Замшева.
- Вы извозчика возьмите, - сказала хозяйка.
- Ай, нет, Катерина Архиповна, ни за что в свете, - возразила гостья и здесь рассказала происшествие, случившееся с одною какой-то важною дамою, которая ехала домой на извозчике и которую не только обобрали, но даже завезли в такой дом, о котором она прежде и понятия не имела. После этого рассказа ужас овладел всеми дамами.
- Хорошо, что мы никогда на извозчиках не ездим, - сказала мать. Когда мы выезжаем, - прибавила она, обращаясь к Татьяне Ивановне, - то знакомые обыкновенно на своих лошадях нас возят.
- Мамаша! Татьяну Ивановну, пожалуй, оберут, - сказала Мари, принимавшая больше всех участия в гостье, - она бы у нас ночевала.
- В самом деле, ночуйте у нас, - проговорила хозяйка, - да только где?
- У меня в комнате, - отвечала Машет.
- Ах, боже мой, что вы беспокоитесь; мне, право, очень совестно, что доставляю столько хлопот, - отвечала жеманно Татьяна Ивановна. - Какой у вас ангельской доброты Марья Антоновна! - прибавила она вполголоса Катерине Архиповне.
- Очень добра, - отвечала мать, с удовольствием глядя на дочь. - Вы ночуете в ее комнате; у ней наверху особый кабинетик.
- Ночую, Катерина Архиповна, - отвечала Татьяна Ивановна, - я очень боюсь идти.
Перед ужином Антон Федотыч вошел, наконец, в комнату жены и уселся на отдаленное кресло. Впрочем, он ничего не говорил и только, облизываясь языком, весело на всех посматривал. Заветный ящик еще раз им был отперт.
- Что это глаза у вас какие странные? - заметила Катерина Архиповна.
- Ветром надуло, - отвечал Антон Федотыч.
За ужином Катерина Архиповна ничего не ела, потому что все еще была расстроена. Машет отучили ужинать в пансионе; Анет никогда не имела аппетита, а Татьяна Ивановна отказывалась из деликатности. Одна только Пашет с папенькой ратоборствовали: они съели весь почти суп, соус, жареное и покончили даже хлеб и огурцы. После ужина барышни и Татьяна Ивановна, простившись с хозяевами, отправились наверх. Антону Федотычу, впредь до дальнейших распоряжений, повелено было спать в зале на диване, с строжайшим запрещением сорить. Пашет и Анет, не простившись с сестрою, ушли к себе наверх в общую их спальню. Татьяне Ивановне было постлано в кабинете Мари на кушетке. Гостья за причиненные хлопоты еще раз извинилась перед Катериною Архиповною, которая не утерпела и пришла поцеловать и перекрестить своего идола.
- Ах, какие вы, Марья Антоновна, хорошенькие, - сказала Татьяна Ивановна, когда девушка разделась.
Та, улыбнувшись, прыгнула в постель и начала укутываться в теплое одеяло.
- Я к вам с поручением, - начала Татьяна Ивановна, подойдя к кровати. Я принесла вам от Сергея Петровича дневник, который вы просили, - прибавила она, подавая конверт.
Мари сначала с каким-то испугом взглянула на посредницу, а потом, вся вспыхнув, схватила пакет и спрятала его под подушки.
Татьяна Ивановна хотела было говорить, но Мари показала ей на соседнюю комнату и приложила в знак молчания пальчик к губам. Татьяна Ивановна поняла, что это значит: она кивнула головой, отошла от кровати и улеглась на своем ложе. Прошло более часа в совершенном молчании. Татьяне Ивановне показалось, что Мари заснула, ее самое начал сильно склонять сон. Вдруг видит, что девушка, потихоньку встав с постели, начала прислушиваться; Татьяна Ивановна захрапела. Мари, видно, этого и поджидавшая, потихоньку встала с постели, вынула из-под подушек дневник и на цыпочках подошла к лампаде. Дрожащими руками она распечатала пакет, поцеловала тетрадку и быстро начала читать. С каждою строчкою волнение ее увеличивалось; щеки ее то бледнели, то горели ярким румянцем. Она, кажется, готова была заплакать. Дочитав до конца, она схватила себя за голову и потом снова начала перечитывать. В средине тетрадки, а именно на том самом месте, как могла заметить Татьяна Ивановна, где были написаны знакомые нам стихи, она еще раз поцеловала листок. Прочитав другой раз, девушка опять на цыпочках подошла к своей кровати и улеглась в постель; но не прошло четверти часа, она снова встала и принялась будить Татьяну Ивановну, которая, будто спросонья, открыла глаза.
- Возьмите, - сказала шепотом Мари, подавая ей тетрадку.
- А что же? - спросила Татьяна Ивановна.
- Здесь сестрицы найдут.
- Да вы сами-то напишите ему что-нибудь.
- Не могу.
- Так что же мне ему сказать?
- Скажите, что merci*.
______________
* благодарю (франц.).
Проговоря это, девушка сунула дневник под подушку Татьяне Ивановне и тотчас же улеглась в постель.
"Какая миленькая и умненькая девушка", - проговорила сама с собою Татьяна Ивановна и совершенно осталась довольна своим успехом: она все видела и все очень хорошо поняла.
Возвратившись домой ранним утром, девица Замшева тотчас же разбудила своего милашку Сергея Петровича и пересказала ему все до малейшей подробности и даже с некоторыми прибавлениями.
