Олег Блоцкий - Стрекозел

Совсем близко от себя видел Баранов глаза с покрасневшими белками. Слюна попала ему на щеку, но разведчик даже не шевельнулся.

- Ты понял неправильно, - притворно обиделся он и ловко перевел разговор на комбрига, четвертый месяц томящегося в ташкентской тюрьме. Может, бригадир отмажется?

- Не-ет, - злорадствовал Демеев, и патроны часто бились о стену, - на пятерик тянет. За ним хвост длинный. А Васька влип. Черт, - Демеев покрутил головой и запустил пальцы в спутанные, набитые пылью волосы, - надо было ему с этой "тойотой" связываться?

- Можно подумать, бригадиру надо было, - ради справедливости заметил Баранов.

- То-то и оно, - вздохнул Демеев и начал чесать грудь, поросшую черным густым волосом. - Козлы кабульские! Кино им подавай, шакалью. Сидят там у себя на горке и хренеют от мирной жизни.

Историю эту в бригаде знали все. Больше года назад из Кабула в бригаду позвонили и сообщили, что к ним летит телевизионная группа в поисках очередной порции правды об афганской войне. Сюжет был заранее определен: душманы и их жертвы. Но чтобы с кровью, ранами и прочими зримыми атрибутами смерти. Видимо, понимали наверху, что настоящее искусство не допустит неживописной смерти. Какой прок от бездыханного тела, недвижимо лежащего, да в придачу без видимых ран? Классовое искусство этого не приемлет. Убедительность необходима во всем. Кино должно быть как агитационный плакат - взглянул и сразу все разложил по полочкам.

В момент разговора со штабом армии под рукой у командира бригады ни того, ни другого не было: ни убитых афганцев, ни моря крови. Но ударить в грязь лицом было нельзя. Да и звонок свыше - это всегда более приказ, нежели простая просьба.

Случилось так, что именно в это время с реализации возвращалась рота Цветикова. Комбриг по рации вышел на Ваську и велел "исполнить" зверства духов в самом лучшем виде. Приказание усердный Цветиков выполнил по высшему классу. Васька завернул с дороги проезжающую мирную "тойоту", набитую, как обычно, людьми под завязку, так что многие афганцы на крыше сидели, увел ее в распадок и устроил "сортировку": женщин, стариков и детей - в одну сторону, мужиков, которые, по виду могли владеть оружием, - в другую. Не желая нарушать условия уже существующего заказа, Цветиков сначала прикончил "мирное население". Подставные "убийцы" в это время стояли со связанными руками, стреноженные, как лошади на заливном лугу, и смотрели на убийство их детей, жен, отцов. Затем пришел и их черед.

Потом трупы "агрессоров" развязали, придали необходимые позы, бросили рядом тяжеленные автоматы Калашникова китайского производства и допотопные кремневые винтовки, захваченные на реализации Цветиковым. "Тойоту" подожгли, швырнули в нее несколько трупов для пущей достоверности и стали ждать режиссера и оператора. Приехавшие к месту "боя" с замом командира бригады пришли в каннибальский восторг от такой внезапной удачи. Камера жужжала почти до самого захода солнца.

Вечером "счастливчики" допьяна отметили свой успех в уютном домике комбрига, представляющем собой целый спортивно-оздоровительный комплекс: небольшая спортплощадка с тренажерами, тут же баня и бассейн. А рота Цветикова всю ночь копала могилы на самом краю полигона, заметая следы.

И все бы осталось шито-крыто, если бы не желание зама скинуть начальника и взгромоздиться за его стол. До последней минуты лучший друг и собутыльник, даже, как поговаривали злые языки в соединении, "молочный" брат полковника, зам, улучив удобный момент, когда начальник штаба армии - прямой покровитель комбрига - уехал в отпуск, донес на него в Кабул.

Так полковник загремел под следствие. Дело было громкое, но ни в одном приказе не проходившее. В самой же бригаде об этом старались не вспоминать. Не стыд за содеянное мучил, а страх перед тем, что распутают все художества комбрига, в которых многие принимали участие.

- Его засудят? - спросил Баранов в очередной раз, будто не верил до конца в возможность такого исхода для полковника-орденоносца.

- Из партии недавно исключили. Теперь точно. - Демеев сложил растопыренные четыре пальца крест-накрест, изображая решетку. - Бригадиру одна дорога - небо в клеточку и друзья в полосочку.

- Откуда сведения?

Ротный фыркнул.

- От баб. Зойка моя с бригадировой Нинкой землячки. Та ей все подробно рассказывает. В соплях целыми днями ходит, переживает.

- А начпрода окручивает, - хмыкнул разведчик. - Кругами ходит, как акула.

- Жизнь продолжается. У кого хавка - у того и лавэ, - философски заметил Демеев. - Как Нинка без бакшишей? Ей тряпки фургонами возить надо, чековыжималке.

- Ага, - осклабился Баранов.

Алчность и жадность бригадировой сожительницы стали притчей во языцех. И немало этих самых "языцев" в бригаде было стерто о Нинку до крови. А еще больше крови было пролито. Сколько кишлаков прошерстили роты по приказу комбрига с единственной целью - пайса. Все деньги целиком уходили к Нинке. "Чума!" - говорили про нее в бригаде, но признавали: баба красивая, гладкая, ухватистая и равных ей не сыскать по всем гарнизонам провинции. "Хоть и двинутая на шмотье, но цену себе знает", - говорили в бригаде.

- Что делать будем? - Затвор безостановочно щелкал, пули, позвякивая, образовывали горку. - Решать надо.

Демеев нажал на курок. Раздался сухой удар. Ротный клацнул предохранителем, отстегнул пустой магазин и начал царапать пулей на стене слово, состоящее из трех букв. Он уже забыл об амурных похождениях комбрига и его "соломенной вдове", которая сейчас неизвестно из-за чего больше убивается: то ли из-за потери "кормильца", то ли из-за того, что жить на одну зарплату скучно и неинтересно.

- Компромат у него серьезный, - откровенно признался Баранов.

- Компромат, компромат! - Патроны разлетелись в стороны. - Клал я на этот компромат. Когда Зыков в Чайкале штук двадцать этих козлов порешил, кто доказал? Кишлак душарский. Пробраться туда - ни-ни. Чижики из прокуратуры бумажки объяснительные начали собирать да бросили. А сейчас с ума все начальники посходили. Будто мы не на войне, а в институте благородных девиц: извините, прошу, пожалуйста, будьте любезны. Тьфу ты! Давить надо этих гнид! Где увидел, там и стреляй! Чем их меньше останется, тем нам спокойнее. Пайсу уже и не бери? Так, что ли? Вон раньше города на трое суток победителям отдавали. Что хочешь, делай. Хочешь - пей, хочешь - жри, хочешь - имей баб покрасивше. Тогда знали толк в войне. Корячился, горбился, жизнью рисковал, победил - значит, получи, потому что заслужил. А здесь? - Демеев скривился. - И пайсу не возьми! В политотдел сразу настучат. А я право такое имею. Понимаешь? И-ме-ю! Я жизнью рискую. И мне за это двести чеков? В гробу я их видел! Я лучше сам бабки сделаю, чем унижаться буду. Плати мне, как американцу во Вьетнаме, я тогда на эти афошки затертые вообще смотреть не буду. Представляешь, поганка эта старая уйти от меня норовила? Я на сарайчик залез, смотрю, она в дерьме копошится - прячет что-то. Я ей на спину и прыгнул. Только хэкнуть смогла карга, - ротный засмеялся. Темно-коричневые от никотина усы двумя кустиками вздернулись вверх. - Лежит, вздрагивает, но мешочек к груди жмет, вонючка. Сигарету ткнул в грудину - сразу пальцы разжала. А пайсы-то всего две тысячи. Ну и жизнь! И бабок нет, и боишься всего.

Демеев сплюнул, вытер ладонью мокрые губы и выматерился.

- Зыкова свои застучали?

- Застучали, к-козлы.

- У тебя таких нет?

- Есть, - нехотя согласился ротный. - Разве в семье урода не бывает? Вякнет Стрекозел поганый - моих начнут крутить, продадут. Нет, те, кто со мной туда ходил, - ребята прихваченные. Молчать будут до гроба. Понимают, что молчание - золото.

- Или жизнь.

- Да. Ха. Верно сказал: или жизнь. Другое сволочуги вспомнить могут, чего я особенно от них не прятал. В Раджабове я сомневаюсь и в Меркулове тоже. Иванько, вон, гад, на меня зверем смотрит. Я ему морду только что набил. Черт! - схватился за голову Демеев. - На хрен я Иванько с собой брал?! Знаешь, что он сделал? Подвесили мы этих, я только отвернулся, а Ивантей к фото приладился. Кодлу собрал и щелкает их, ублюдок. Как дал уроду в рыло - фотик в одну сторону, Ивантей - в другую. Щеку ему порвал с одного удара, - похвастался ротный.

- Где?

- Что где?

- Ну фотоаппарат, - Баранов подался к ротному.

- Черт, верно. Я же пленку не засветил. У меня фотик. Сломать хотел, но бойцы чуть не на коленях умоляли. Обещали Ивантею челюсти раскрошить. Блин, я сейчас. Пленку вытяну.

Демеев приподнялся, но разведчик схватил его за руку.

- Постой. Успеется. Со Стрекозлом решить надо.

- Что решать? До бригады доберется - поздно будет.

- Может, ему медаль устроить?

- Не согласится. Прополощи мозги. Он, если нас сдаст, перед комбригом больше прогнется. Тот ему в следующий раз - орден. Комбриг новенький - ему тоже гнуться надо. А тут доклад наверх - боремся с преступлениями, отмываем позор. Нет. Стрекозел на него пашет и пахать будет. Ты думаешь, он праведник? Он только прикидывается. Ему Звезду Героя подавай. Я вижу. Ты ему ее сделаешь? Так-то. А в следующем году, говорят, разнарядка на бригаду придет, причем на командира взвода. Стрекозел знает, поэтому он нас удушит. Для него нет забора. Он все протаранит. А ты - медальку?!