- Разъедетесь к себе - во всех затруднительных случаях пишите. Я с удовольствием буду отвечать, а найду возможным и целесообразным - приеду. Главное же - не думайте, что обратиться ко мне за помощью значит признать себя побежденным...
Вернувшись в Управление, Лапшин застал у двери своего кабинета Толю Грибкова, который, видимо, только что туда стучался.
- Ну, чего, Анатолий? - спросил Лапшин. - Чего подписать?
У Грибкова было одновременно официальное и немного испуганное выражение лица.
- Я... тут... написал...
- По личному вопросу? - сбрасывая шинель, осведомился Лапшин.
- По личному.
- Доложи на словах.
Толя доложил, собравшись с силами, коротко, сухо, без единого лишнего слова. Он должен ехать в Испанию. Положение там тяжелое. Вот и все.
- А ты приедешь и поможешь? - как бы даже порадовался Лапшин.
Конечно, ему следовало обстоятельно поговорить с парнем. Но Грибков его начинал злить. Поминутно куда-то рвется, вечно его заносит, нет с ним ни единого спокойного дня.
- Вот у капитана Бадигина тоже имеются трудности, - произнес Лапшин, давай езжай к нему, спасай положение, пропадет "Седов" без Анатолия нашего...
Толя вздохнул.
- Китайцам помоги японских империалистов бить. Валяй!
Грибков тоскливо молчал.
- Что не отвечаешь? Сильно соскучился на нашей работе? Так ведь тебя сюда силком никто не гнал, сам набился. А насчет Испании я бы тебе советовал обстоятельно подумать - у одного тебя за Испанию душа болит или еще есть некоторые товарищи, ничем тебя не худшие! Порассуждай в холодке, подумай...
- Разрешите идти?
- Иди. А что касается до войн, то предполагаю я, что твое поколение, Анатолий, еще хлебнет настоящей войны. Понятно?
- Понятно, - вяло ответил Грибков, и дверь за ним закрылась.
Строгий Павлик, туго перетянутый ремнем, очень чистенький, в сапогах зеркального блеска, принес почту. В глазах его не было решительно никакого выражения, кроме холодной старательности. Одна довольно грязная открытка сразу привлекла внимание Лапшина.
"Начальничек! - сурово сдвинув брови, читал он. - Вам, конечно, наплевать с высокого дерева, но меня опять упекли. Где же правда? Предупреждаю - готовьтесь к большому развороту. Жмакин не намерен пропадать. Жмакин вернется и сделает вам хорошие хлопоты. Вы еще наберетесь неприятностей за Жмакина, товарищ начальник, вспомните ваш курорт и как мне тут опять довесили, пока вы наслаждались природой. Те проклятые гады, которые виноваты в моей судьбе, все равно в порядочке, но я добьюсь своего. Ждите. Будет шум и тарарам. К сему - Жмакин".
И картинка была нарисована на открытке: крошечный человечек убегает, а в него палят из винтовки.
Лапшин перечитал открытку дважды, сердито покрутил головой и велел Павлику вызвать Криничного. Огромный, очень сильный, немножко как бы стесняющийся своих могучих плеч и тяжелой поступи, Криничный сел в кресло, прочитал открытку и тоже покрутил головой.
- При чем тут курорт? - спросил Лапшин.
- А это, Иван Михайлович, когда вы в Кисловодске были, он сюда заявился - Жмакин. Правду искал после заключения. Крик поднял, что по первому разу его неправильно осудили, и вас добивался. Но Андрей Андреевич перехватил, какую-то кражу приплел, а тот возьми и со знайся...
- Да что ты! - воскликнул Лапшин.
- Точно! Вы же Андрея Андреевича знаете: ему главное - раскрываемость. Палки! Отметить в диаграмме.
- А ты молчал?
- Нет, не молчал. Я посоветовал Митрохину - полегче на поворотах. Видно же, что доведен этот самый Жмакин до предела. А Андрей Андреевич свое: "Твоему, говорит, Жмакину давно на том свете паек идет. Стрелять гада нужно, а не чикаться с ним. Вы, говорит, вообще нетерпимый либерализм разводите с психологией", - это про всю нашу бригаду. Знаете же его песню. Ну, я тоже, конечно, рассердился, некультурно ответил.
Лапшин молчал, катая свой граненый карандаш по стеклу на столе.
- Ладно, иди, Дмитрий Ипатович, - сказал он наконец. - "Культурно", "некультурно"! Если человек в таком состоянии, от него чего хочешь ждать можно. Не сорвался же тогда Жмакин, отбыл срок, сам пришел за правдой. Я его не оправдываю, но понимать мы обязаны, иначе грош нам цена. Ладно, идите работайте, товарищ Криничный, а насчет митрохинской системы - воевать нам сильно придется, ох, сильно...
Криничный ушел. И сразу же зазвонил телефон.
Приглашение во дворец
- Товарищ Лапшин? - спросил дежурный по внутреннему телефону.
- Он самый, - ответил Иван Михайлович, узнав голос Липатова. И, подчеркивая красным карандашом несуразицу в служебной бумаге, осведомился: Чем порадуешь, Липатов?
Липатов доложил, что к Ивану Михайловичу опять пришла делегация из Дворца пионеров. "Они были уже дважды, но вы отсутствовали, теперь ребята явились в третий раз".
- Ладно, пускай идут, - сказал Лапшин. - Только вели там милиционеру проводить, а то запутаются в наших ходах-переходах.
Делегатов было двое - оба раскрасневшиеся от мороза, совершенно под цвет своих галстуков, оба чуть взволнованные, поскольку они находились "внутри самого уголовного розыска", оба напряженные, ибо момент, с их точки зрения, был ответственный и от успеха или неуспеха их речей зависело многое в смысле авторитета.
- Будем знакомы, - сказал Иван Михайлович. - Лапшин.
- Борис! - сказал мальчик покоренастее и посмуглее лицом.
- Леонид! - представился другой мальчик. И добавил: - Котляренко.
Мальчики сели, и тотчас же опять зазвонил внутренний телефон. Секретарь комсомольской организации милиции Петрусь Овчаренко жалостно просил Лапшина не отказывать "делегатам". Дело было в том, что Шилов уже дважды не по своей вине надувал Дворец пионеров. Первый раз сорвал мероприятие, уехав в Москву, а нынче, как известно Лапшину, заболел. Ребята ничего не знали до самого последнего момента и сегодня толкутся у дежурного бог знает сколько времени.
- Так, - сказал Лапшин, повесив трубку и вглядываясь в мальчиков. - О чем же, собственно, вы желали бы от меня услышать?
Борис слегка толкнул Леонида локтем, тот посмотрел на Лапшина исподлобья и ответил:
- Как вы боретесь с преступностью, причины ее в наши дни, а также различные методы работы наших органов безопасности. И примеры, конечно, так, чтобы оживить доклад.
"Ух ты!" - подумал Лапшин, но промолчал.
- Вообще повседневность угрозыска, ее, то есть его, героические будни, - перебил Борис. - Конечно, мы никакие тезисы вам предложить не можем, просто беседа.
- А когда же она должна состояться, эта беседа?
- Как когда? Сейчас. Ребята ждут. Товарищ Шилов нас не предупредил, народ собрался, положение просто безвыходное получается.
Лапшин усмехнулся и запер сейф. Мальчики тоже поднялись. У Главного штаба они пересекли Невский. Мальчики шагали чуть спереди, Иван Михайлович изредка слышал фразы, которыми они обменивались.
- Шпага - оружие мужественных! - говорил Леонид, сильно размахивая портфелем. - И не спорь. А хочешь, спросим у товарища Лапшина.
Борис, видимо, не захотел. Погодя Леонид толкнул своего товарища плечом и осведомился:
- Сколько живет клоп, как по-твоему, Борька?
Борька о клопах знал мало.
- Человек должен быть энциклопедически образованным, - услышал Лапшин. - Знай, ничтожество, в сухом виде клоп может просуществовать до четырехсот лет...
Лапшину стало смешно и захотелось потолкаться и повозиться с этими мальчишками, вываляться с ними в снегу и забыть свой возраст. Но, разумеется, он ничего этого не сделал, а только спросил:
- Неужели до четырехсот, товарищ энциклопедист?
- А вот честное пионерское под салютом всех вождей! - яростно поклялся Леонид. - Своими глазами читал, не верите?
Они дошли до Садовой и остановились, пережидая, покуда проедут грузовики и трамвай.
- "Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге, вдруг утробным голосом продекламировал Борис. - Для него он составляет все. Чем не блестит эта улица-красавица..."
- Что это такое? - спросил Лапшин.
- Как чего? Гоголь - "Невский проспект".
Теперь они шли мимо Публичной библиотеки.
- Вы разве Гоголя не читали? - спросил Борис. - Гоголя, Николая Васильевича?
- Гоголя я читал, - задумчиво и немного печально сказал Лапшин. - Читал Гоголя Николая Васильевича, как же, читал...
И вдруг ясно и отчетливо представилось ему, о чем он нынче будет говорить во Дворце пионеров, что он расскажет всем этим Борисам и Леонидам, для чего и зачем произнесет свою речь мальчикам и девочкам в пионерских галстуках. И от сознания того, какой будет его речь, он повеселел, подтащил обоих мальчиков к себе за плечи и повторил:
- Читал я Гоголя, читал, но не так, как вы, а совсем, совершенно иначе.
- В связи с каким-нибудь жутким преступлением? - сладострастно осведомился Леонид. - Расскажите, а, Иван Михайлович! Если не нам, то всем, пожалуйста, да? Гоголь дал вам ключ к раскрытию тайны? Там был шифр, да? Может быть только, если девчонки набьются, то вам неудобно будет давать расшифровки шифров?
