под надзором – его пестовал старший брат, все это время живший вместе с ним.
Но в бальном зале «Дакворта», среди дорогих его сердцу фотографий бывших членов клуба, доктор Дарувалла мог мгновенно представить, что он действительно родом откуда-то там и этому «откуда-то там» и принадлежит. Все чаще и чаще, по мере приближения к шестидесяти, доктор признавался (лишь самому себе), что в Торонто он скорее играл в натурального индийца, чем являлся таковым; он мог, например, заговорить с индийским акцентом или обойтись без него, в зависимости от окружения. Лишь его приятели-парсы знали, что настоящий родной язык доктора – английский, а хинди он выучил в школе. Во время своих визитов в Индию Фаррух ровно так же стыдился того, насколько он притворяется европейцем или североамериканцем. В Бомбее его индийский акцент исчезал, и стоило только услышать английский доктора, как сразу же можно было убедиться, что он полностью ассимилировался в Канаде. Но, если честно, лишь среди старинных фотографий бального зала в клубе «Дакворт» доктор Дарувалла чувствовал себя как дома.
О леди Дакворт доктор Дарувалла был только наслышан. На каждой из ее поразительных фотографий ее грудь была должным образом, если не стыдливо, прикрыта. Да, на снимках был запечатлен высоко поднятый и внушительный бюст, даже когда леди Дакворт уже была серьезно в годах; и да, привычка выставлять себя напоказ предположительно крепла по мере того, как леди старела, – даже после семидесяти лет ее грудь, судя по всему, оставалась в хорошей форме и была достойна обнажения.
Ей было семьдесят пять, когда она обнажилась на проезде к клубу перед компанией молодых людей, приехавших на бал сыновей и дочерей членов клуба. Инцидент был отмечен столкновением нескольких машин, в связи с чем ради порядка увеличили число «лежачих полицейских» [3] – ими имплантировали весь подъездной путь. Фаррух считал, что с тех пор весь клуб «Дакворт» навсегда застрял на скорости «САМЫЙ МАЛЫЙ ХОД», указанной на знаках, выставленных в обоих концах подъездной дороги. Однако это в основном устраивало доктора; предупреждение двигаться самым малым ходом не воспринималось им как неудобство, хотя доктор действительно сожалел, что не жил прежде, чтобы хоть разок взглянуть на давнишнюю грудь леди Дакворт. В ее дни клуб просто не мог жить самым малым ходом.
Громко вздохнув в пустом бальном зале, может уже в сотый раз, доктор Дарувалла снова вздохнул и тихо сказал самому себе: «Добрые старые деньки». Но это была всего лишь шутка; на самом деле он так не думал. Те «добрые старые деньки» были ему так же неведомы, как и Канада – его холодная вторая родина – или как Индия, где он только делал вид, что ему хорошо. К этому можно добавить, что Фаррух никогда не говорил и не вздыхал настолько громко, чтобы быть услышанным со стороны.
Стоя в просторном холодном бальном зале, доктор различал, как официанты с помощниками накрывают в обеденном зале столы для ланча; до него доносились звонкие щелчки и глухие удары бильярдных шаров и внушительные шлепки по столу игральных карт, переворачиваемых лицом вверх. И хотя время уже перевалило за одиннадцать, два упрямца все еще играли в теннис; судя по медленным и вялым хлопкам по мячу, матчу не хватало вдохновения.
Доктор безошибочно узнал звук трактора главного садовника, что катил по подъездной дороге, самозабвенно наскакивая на каждого «лежачего полицейского»; следом раздавался ответный грохот мотыг, грабель и лопат в сопровождении невнятных проклятий – главный индус-садовник был придурковат.
Одну из фотографий Фаррух особенно любил – и он пристально посмотрел на нее, а затем закрыл глаза, чтобы представить ее получше. Лицо лорда Дакворта выражало милосердие, спокойствие и терпение, однако в устремленном вдаль взгляде было что-то изумленное, как если бы он лишь недавно осознал собственную ничтожность и согласился с этим. Хотя лорд был широкоплеч и широкогруд и крепко держал шпагу, в опущенных уголках его глаз и вислых кончиках усов было что-то от кроткой покорности идиота. Дакворт постоянно почти достигал поста губернатора штата Махараштра, но губернатором ни разу не стал. И было ясно, что рука, которую он положил на девичью талию леди Дакворт, хоть и касалась оной талии, но была при этом совершенно безвольной.
Лорд Ди совершил самоубийство накануне Нового года, точно на переломе веков. Еще много лет леди Дакворт продолжала обнажать грудь, однако, по общему мнению, будучи вдовой, она делала это хотя и чаще, но вполнакала. Циники говорили, что если бы леди Ди еще жила и продолжала показывать Индии свои дары, то наверняка сорвала бы установление независимости от Англии.
На фотографии, которая так притягивала доктора Даруваллу, подбородок леди Дакворт был опущен, глаза озорно смотрели вверх, как будто ее только что застали за изучением ложбинки собственного потрясающего бюста и она едва успела отвести взгляд. Ее грудь была широкой мощной полкой, поддерживающей хорошенькое личико. Даже полностью одетая, эта женщина производила впечатление какой-то безудержности; ее руки были опущены вдоль тела, однако пальцы были широко расставлены, а ладони открыты в сторону фотокамеры, как будто для распятия, – и непослушная прядь ее вроде бы белокурых волос, которые непонятно как держались высоко над грациозной шеей, эта прядь по-детски извивалась и свертывалась спиралью, подобно змее, вокруг одного из самых совершенных в мире маленьких ушек.
В последующие годы волосы ее превратились из светлых в седые, не утратив ни формы, ни своего глубокого блеска; ее груди, несмотря на столь частую и длительную демонстрацию, так и не обвисли. Доктор Дарувалла был счастлив в браке, однако мог бы признаться – даже своей дорогой жене, – что он влюблен в леди Дакворт, поскольку еще ребенком влюбился в ее фотографии, а также и в ее историю.
Однако, если он проводил слишком много времени в бальном зале за разглядыванием фотографий членов клуба минувших времен, это действовало на него угнетающе. Большинство этих людей были уже покойниками; как говорили люди цирка о своих умерших – они упали мимо сетки. (Живые – наоборот – падали в сетку. Когда бы доктор Дарувалла ни справлялся о здоровье Вайнода, он не забывал спросить его также и о жене – карлик неизменно отвечал: «Мы пока еще падаем в сетку».)
Что касается леди Дакворт – по крайней мере, ее фотографий, – Фаррух мог бы сказать, что ее грудь все еще падает в сетку; возможно, она была бессмертна.
Мистер Лал упал мимо сетки
А затем внезапно некое, казалось бы проходное и стороннее, событие вызволило доктора Даруваллу из
