и для нынешней жизни я представляю сплошное недоразумение.
— А какая она нынешняя жизнь?
— Страшная! Анна осеклась, замолчала и вдруг неожиданно, без всякого перехода, выпалила: Его убили.
— Его убили. Теперь я точно знаю. Точно и наверняка.
— Кто? — снова спросил Богатырев.
Я не знаю, только догадываюсь, он не хотел подробно рассказывать, но догадываюсь… Подождите, по порядку, а то у меня сумбурно получается… Я в архиве работаю, в областном архиве, Алексей Ильич документы искал по истории церкви. Здесь ведь раньше село было, до того как райцентр организовался, Успенское, это уже райцентр в Первомайск переименовали. Так вот, церковь здесь стояла — Успения Пресвятой Богородицы. И в этой церкви находилась чудотворная икона. При Советской власти церковь, конечно, закрыли, икона куда-то бесследно исчезла. В самой церкви клуб был, склад, потом кафе, потом снова клуб, а несколько лет назад она сгорела окончательно. Вон там пожарище еще сейчас видно…
— Да знаю я это все, бабка Дарья еще рассказывала, а пацаном был, видел, как купол сворачивали. Алексей-то каким боком ко всему этому? Стихи про церковь писал? И за это убили?
— Подождите, я же сказала — по порядку… Алексею Ильичу я помогала искать, и мы нашли…
— Что нашли?
— Документы.
— А дальше что?
— А дальше началось непонятное. Ему сам Караваев звонил, угрожал, подробностей я не знаю, Алексей Ильич не рассказывал… Но после этих звонков он принес мне свои записи, копии всех документов и велел спрятать… А через два дня все и случилось…
— Кто такой Караваев?
— Вам еще не рассказали?
— Нет.
— Если в двух словах — почти хозяин области. Король бензоколонок, как его называют. А раньше торговал пивом, здесь, в Первомайске, ваш земляк. Может, и знали…
— Не помню такого.
— Спросите у Светланы с Сергеем, они вам подробно расскажут.
— Неужели могли убить из-за каких-то бумаг? Может, ты…
— Сочиняешь? Это вы хотели сказать? Нет, я не обижаюсь. Поймите, я слишком далека от таких дел, я даже детективов принципиально не читаю. Давайте я еще раз, с самого начала, а то получается, как всегда у меня, бестолково… Сначала был купец Скворешнев, который построил церковь, а в церкви находилась икона Богородицы. Семистрельная или, по-другому, Умягчение злых сердец. Со временем ее стали считать местной святыней. На первых порах Алексей Ильич искал все, что касается именно этого купца Скворешнева, а затем уже вместе мы стали искать следы иконы, которая при Советской власти исчезла. Алексей Ильич днями у нас в архиве просиживал, выпивать совершенно перестал, он сильно выпивал, когда из издательства с ушел, а тут — как переродился. Мы уйму документов перевернули — ничего, пусто. А недавно Алексей Ильич заходит ко мне в кабинет, кладет на стол папку и сообщает: кажется, я нашел. Папку я ему дала на дом, сама вынесла из архива, хотя это категорически запрещается по нашим правилам» дознаются — уволить могут. Но не в этом дело. Вскоре Алексей Ильич пришел ко мне домой» передал связку бумаг, в том числе и ту самую папку. Попросил спрятать на время и никому ни слова не говорить. Я стала расспрашивать, он молчит. Ну а что было дальше, я уже сказала.
— За что могли убить?
— Надо разбирать бумаги, там дневники Алексея Ильича, я еще ничего не трогала. Там, я уверена, и разгадка.
— Если это все правда, бумаги лучше всего отдать мне и забыть про них. Тебе забыть. Ты меня поняла?
— Об Алексее Ильиче тоже забыть? Тогда уж заодно и подскажите — как это сделать? — Голос у Анны стал резким, срывающимся. — У меня не получится, я забыть… Не смогу! Надеюсь, что поможете мне разыскать тех, кто убил. Если будете помогать, тогда дам бумаги, если нет, будем считать, что разговора этого не было.
— Стоп, стоп, стоп. — Богатырев положил Анне ладонь на плечо, желая ее успокоить. — Подожди, не так резко, как отец у нас говорил — не рви постромки, еще в хозяйстве пригодятся. Давай так договоримся: ты даешь мне свой адрес, а я дня через три приеду, сейчас дома хочу побыть. Хорошо?
— Я не зря надеялась на вас, Николай Ильич. Держите адрес. — Из кармана курточки Анна достала листок бумаги и вложила его в ладонь Богатыреву.
Всю ночь старый дом вздыхал, скользили по его стенам неясные шорохи, блеклый лунный свет половинчатой луны просачивался через окна и ложился на пол узкими ровными полосами. Пел свою песню сверчок, будто тянул тонюсенькую серебряную нитку и опутывал ею, желая успокоить уставших, издерганных людей: хватит, милые, хватит, завтра горечь и печаль снова подступят к вам, а на сегодня хватит — спите. И они, сморенные переживаниями и хлопотами долгого дня, спали.
Под утро Анна услышала чуть хрипловатый голос Алексея. Он что-то ласково рассказывал ей, и это что- то было связано с домом, в котором она сейчас спала. Пытаясь вникнуть в смысл, разобрать слова, хотела попросить, чтобы он говорил громче, но не могла этого сделать — будто лишилась дара речи. И вдруг ясно, отчетливо расслышала: «Не трогай, ты еще жить должна…» Она вскинулась, желая спросить — чего нельзя трогать? И проснулась.
Было уже светло. В маленькой боковой комнатке, где вчера Светлана постелила ей на старой кровати с панцирной сеткой, властвовало сквозь легкие занавески утреннее солнце. Анна открыла глаза, прищуриваясь от яркого света, и первое, что увидела — черный гипюровый шарфик на блестящей железной спинке кровати. Свет в комнатке сразу же поблек.
— Поспала бы еще, куда так торопишься, пусть дорога подсохнет. — Светлана отошла от плиты, шагнула навстречу Анне и легонько приобняла ее: — Умывайся и садись кушать, мужики-то уже поели. А после на кладбище сходим, тогда и поедешь.
От жара плиты лицо Светланы было розовым, пахло от нее печеным тестом, и вся она, круглолицая, полная, казалась такой уютной и домашней, что хотелось уткнуться ей в плечо, замереть и успокоиться.
— Спасибо вам, — тихо сказала Анна, словно выдохнула.
— Да за что? — Искренне удивилась Светлана.
— За все, за все спасибо…
На кладбище пошли вчетвером. Солнце, поднимаясь все выше, усиленно поджаривало землю, и грязь, размешанная вчера после дождя, засыхала комками — вся дорога лежала в буграх, и почему-то казалось, что ровной она уже никогда не будет.
Постояли возле свежей могилы молча и так же молча пошли обратно. Встречала и провожала их невидимая в старых березах птичка, которая, как и вчера, все допытывалась — витювидел, витювидел? Легкий, едва ощутимый ветерок кружил над
