class="p1">— Ну так можно с… другой стороны…
— Отвали, я сказала!
— И рот у тебя… не только для ора… и с тем-то уродом, от которого эта… ты, поди, во все дыры…
— Ах ты ж скотина! — я обернулась.
В Катькиной руке блестел нож.
— Черт тебя дери! — она бросила нож на стол, но в ту же секунду выхватила из кастрюли с борщом половник. — Ты у меня сейчас получишь! И половник замелькал в ее руках так, что я не могла уследить за ним.
Наташка дернула меня за рукав.
Так мы в тот день борща и не поели.
Жорка потом не без гордости рассказывал бабкам, что собирались вечером на лавочке:
— Просыпаюсь я утром — все болит, и тут ломит, и тут ломит… Думаю, может, бандюки меня какие ограбили да избили… Катьке говорю, а она мне: это не бандюки были, а я — и выносит половник! Не поверите — сплющенный! им теперь и не зачерпнешь! Во Катька! Во баба у меня! Кабы не нагуляла невесть от кого эту… Я бы от нее не ушел!
Бабки на лавке качали головами:
— Нагуляла, ага… У этой такая же рожа, как и тебя, страшенная… И не ты от ней ушел, а она тебя, алкаша, прогнала к чертям!
— Да ну вас, бабы! — безо всякой злости говорил Жорка. — Все-то вы на свой лад перекукуете!
Мы с Наташкой долго дружили, хотя я подцепила у нее вшей, меня коротко остригли и намазали голову керосином, из-за чего я несколько дней чувствовала себя несчастной вонючкой. А потом все снова стало хорошо.
Наташка эта замужем давно, и выглядит даже ничего, ну косая только. Выучилась, между прочим, на бухгалтера.
А если б не Катькин борщ, кем бы она стала? То-то и оно, в борще — сила, ум и даже немножко красоты.
Я не сладкоежка. Сладкое — только под настроение или на халяву.
Но как-то раз я съела просто рекордное количество сладостей — да еще и за свой счет.
Танька, моя подруга, познакомилась в Интернете с молодым человеком, который пригласил ее на свидание.
Подруга моя из тех, кто на такие встречи приходит «с кузнецом», и поэтому притащила с собой меня. Нет, «притащила» — не то слово: я была снедаема любопытством и не слишком-то упиралась, когда меня тащили.
Кавалер оказался приятным молодым человеком. Высокий, худощавый юноша, светло-русые волосы собраны в пучок, по шее кадык гуляет, пальцы нервно подрагивают — видно, нервничает сильно. Свитер на нем мешковатый, джинсы, кроссовки. Парень и парень. Сели мы за столик. Втроем. Танька заказала кофе, юноша — чай на травах, а я — кусок торта «Венеция». Сидим. Они беседуют, а я… Снедавшее меня любопытство переключилось на торт — и сожрало его в мгновение ока. Сижу, смотрю в пустое блюдце. А эти двое знай себе — чай-кофе цедят и о жизни разговоры ведут. Смотрю: он уже ее за руку взял, в глаза заглядывает.
— Ты смотрела «Ванильное небо»?
— Да, только Том Круз мне как-то не очень…
— А мне там понравилась эта фраза… что без горького мы бы никогда не смогли оценить сладкого…
И руку ей целует.
Вот черт, неловко как-то.
Пошла я да еще кусок торта взяла. Раз речь о сладком — будем есть сладкое. Нет, конечно, можно было бы взять и сандвич. Но это было бы как-то странно — сперва торт, а потом сандвич?
Взяла торт «Флоренция», сижу, ем. Стараюсь растянуть, смакую.
А тут он ей:
— А ты слышала песню «Моя сладкая Н.»?
И по шевелению под столом понимаю, что он ее уже облапывать начал.
Да что ж такое — и этот торт съела.
Не знаю, что на меня нашло — но я пошла за третьим куском. Правда, в этот раз на что-то пафосное мне уже не хватило денег — и я взяла пирожное «Картошка». Как бы вернулась на родину из Италии.
Села, ем. Смотрю, Танька мне глазами на выход показывает.
Ну, хорошо, пора валить, значит. Слава богу!
Доела и говорю:
— Пора мне. Дела, дела.
И пошла. Полстипендии там оставила.
Танька мне потом позвонила и говорит:
— Зараза ты, Людка! Сидела себе и жрала. Я специально заказала что подешевле, чтобы ему сильно не тратиться — а сама сижу, слюной истекаю. Только о тортах все мысли и были!
— Так я же не специально! Я просто пялиться на вас не хотела.
— Чай надо было пить — и в сортир бегать: и дешевле, и не так соблазнительно.
С тем парнем Танька встречалась недолго. Не сложилось у них. Главным образом в постели.
А когда они расставались, он ей сказал:
— Слушай, может, ты подкинешь мне телефончик той своей подруги — из кафе? Вот сразу видно: девушка без комплексов. Я ее подкалываю и подкалываю, все про сладкое говорю, а она ест и не смущается…
Я тогда долго смеялась: уж кто-кто полон горечи и комплексов, так это я. Не судил бы ты, парень, по тарелке.
Когда-то давно на крышу нашего дома выйти было проще простого. На большой железной двери, ведущей на чердак, болтался замок, но он был открыт, его просто надо было снять, и все.
Летом не вылезти пару-тройку раз на крышу — как-то не совсем правильно. Ведь не у каждого подростка есть крыша в своем распоряжении. Крыша — это даже круче, чем видик. Крыша — это личный участок неба, свои шесть соток непаханой голубизны. Это бассейн над головой. Душа ныряет в хлорированную воду небес, а тело загорает, лежа на черной, воняющей смолой, горячей поверхности крыши. Да, для подростка крыша — настоящий рай, для тусовки лучше места не найти.
Но я уже не была подростком. Мне уже стукнуло двадцать. Некоторые в это время уже семью заводят, как любила говорить мама. Но я просто училась в университете. Сдала сессию и поехала с родителями на дачу. Да только там, на даче, все пошло как-то не так: мама прицепилась ко мне и пилила до тех пор, пока я не психанула, не собрала вещи и не отправилась пешком на станцию. В середине дня. По жаре. С меня стекло сто потов, пока я дождалась автобуса — и еще столько же, пока я ехала, цепляясь взглядом за проплывающие за окном картины, чтобы не думать о том, как мне паршиво душевно и физически. Чтобы не думать о том, что
