совсем непонятно. Почему одни вещи называются понятно, а другие — нет?»
В сущности, это был не такой уж плохой день. Я спала, мне что-то снилось, время вращало землю, на кухне мама, отец и бабушка ели грейпфруты.
Потом я выросла, были школа и институт, и много всякого разного, и я теперь мечтаю о тихом часе, не боюсь очередей и уже не надеюсь, что кто-то изобретет таблетку от горечи жизни.
Ранняя весна — та еще истеричка, все психует, дура, ветром по морде хлещет. А еще — неряха, вон развела грязищу, у меня на каждом ботинке по тонне налипло, даже идти тяжело. Впрочем, все я вру. Идти тяжело, потому что идти не хочется. Но надо. К стоматологу. Эх.
Зуб болел уже неделю. То тихо скулил, то громко завывал. Надо было что-то делать. Откуда-то взять денег на стоматолога. Я была иностранкой без регистрации, не имеющей права на бесплатную медицину. Обезболивающее, которое я купила едва ли не на последние деньги, на третий день перестало действовать.
А тут еще день рождения дяди нарисовался. Кроме дяди, у меня в этом городе никого. Надо идти. Тем более подарок заранее заготовлен. Ну и потом — может, отвлекусь как-то.
(На самом деле я шла с тайной мыслью улучить момент и занять денег, но не очень-то хотела признаваться в этом самой себе. Нечего сказать: хороша родственница, пришла, вручила подарок за три копейки и попросила в долг три тысячи! Я не очень-то хорошо знала дядю, а с теткой вообще была едва знакома, а потому тушевалась в их присутствии. Но больше обратиться было не к кому…)
Как назло, именно в тот день зуб так наяривал, что приходилось сдерживаться, чтобы тихонько не застонать. А на столе… На столе рядком стояли блюда. Запеченная баранья нога. Салат с копченой рыбой. Белые грибы, жаренные с луком и сметаной. Бутерброды с красной икрой. А я не могла и рта открыть. Челюсти сжались сами собой — очевидно, зуб решил во что бы то не стало провести этот день в праздности.
— Люда, почему не ешь? — спросила меня тетушка. В честь дня рождения супруга она взбила свои обесцвеченные волосы в огромное желтое облако. На ней было небесного цвета платье, глаза подведены голубым, а в ушах — серьги из бирюзы. — Попробуй хотя бы вот этот салатик. Весенний.
Она положила мне в тарелку несколько ложек салата из зеленого лука и яйца.
Я поковырялась в салате вилкой, но так и не смогла открыть рта.
— Ну, за именинника! — послышалось над моим ухом, и все принялись чокаться.
Кое-как разлепив губы, я влила в себя пару капель водки. Она ударила в голову так, что на глазах показались слезы.
— Как мне нравится этот салат рыбный! — сказала одна из гостий, дама с двумя подбородками и пышной прической. — Одну ложечку съедаешь и думаешь: к черту диету!
— Моя бы жена так готовила — не развелся бы, — бросил какой-то мужчина с мощно нависшими над глазами бровями.
— Грибочки, грибочки берите! — щебетала маленькая старушка, мать тетушки. — Сами собирали. У нас на даче, в Псковской области.
— А наливочку я настаивал… — гудел отец тетушки. — На рябине… Легко пьется, но пробирает…
— Мясо очень хорошо получилось, — отметил дядя. Он был довольно тощ, но поесть очень любил. — Мягкое, отличное жуется!
«Слышишь, слышишь, что он сказал?! Отлично жуется!» — но мои просьбы к самой себе не возымели действия. Рот не открывался. Зуб лютовал.
Я смотрела на зелено-желтый салат в тарелке. Он был таким беззаботно одуванчиковым, что я его тут же возненавидела.
Мне еще пару раз предложили чего-нибудь съесть, но потом отстали: захмелели, увлеклись беседой.
Наконец тетушка принесла десерт — праздничный торт и фрукты.
Дама с двумя подбородками сокрушалась, что больше одного куска торта в нее не войдет, а потом съела три. Бровастый мужик сосредоточенно, как будто это было очень важное и трудное дело, чистил апельсин. Тетушка через стол кидала в дядюшку виноградины, а он ловил их ртом. В этом самом рту красовалось два золотых зуба. От их вида мое сердце до боли сжалось.
Родители тетушки засобирались домой, и они с дядюшкой вышли в коридор их провожать. Бровастый мужик курил у открытой форточки, а полная дама листала какой-то журнал.
Не знаю, какая сила вселилась в меня в этот момент, но я вдруг вскочила, схватила с блюда большой апельсин и попыталась запихнуть его в карман юбки. В карман прямой, узкой джинсовой юбки! За этим занятием меня и застала тетушка.
— Тебе дать пакет?
У меня горели щеки и уши. Даже зуб на секунду заткнулся.
— Не надо. Я… я в сумку положу. И… мне пора…
Я быстро сунула апельсин в сумку.
И в коридоре, уже одеваясь, промямлила:
— Дядь, с днем рождения… спасибо за все… у вас не будет тыщи три… я верну, как смогу…
— Да, конечно… — Он нашел в кармане куртки кошелек, достал деньги. — У меня только две пятьсот. Сейчас спрошу, может…
— Нет, не надо! Хватит.
Я поспешно взяла деньги и вышла на улицу. Все забудется. Мелочи жизни.
В холле поликлиники стоял огромный стеклянный аквариум, в котором жила игуана. Огромная такая ящерица, сидевшая на толстой ветке дерева, закрепленной в полу клетки. Игуана просто сидела, замерев, и смотрела телек. Иногда она шевелилась и я вспоминала, что она живая. А так она казалась ненастоящей.
Я бы хотела поменяться с ней местами. Я бы с кем угодно поменялась местами — сидя в очереди к стоматологу.
Меня пригласили в кабинет. Зуб затих. Все затихло.
А потом я заорала.
Я заорала дурным голосом — хотя мне вкололи две дозы обезболивающего, у меня занемели ухо, нос и щека — зуб болел. Стоило доктору начать его сверлить — и он болел неистово, как будто бросался в последний бой.
Пожилой усталый доктор смотрел на меня с горечью.
— Ну чего ты, чего?
— Боли-и-ит! — выла я.
— Небось, наболевший зуб? Таблетки, поди, неделю пила?
— Ы-а-а!
— Зря, зря! — покачал он головой. — Терпи теперь! — И снова принялся за работу. Сверло зажужжало. Боль расколола челюсть. Я взвыла и вытолкнула руку доктора изо рта.
— Да что ж ты делаешь?! Совсем с ума сошла? А если б я тебе сверлом всю щеку разворотил?! — рассердился доктор. — Думаешь, я нарочно тебя мучаю?
— Ы-а-а! — проревела я. На самом деле я хотела сказать «нет», но вышло почему-то это.
— Ну и дура! — бросил доктор в сердцах. — Думаешь я
