-- Не смей даже думать об этом.
-- Не от моих слов зависит это,-- Анна цепко, как больного, держала его за локоть, вглядывалась в лицо, пытаясь распознать причину болезни. Однако Кучум обрел былую уверенность и мягко отстранил ее.
-- Оставь меня.
-- Можно, я побуду немного с тобой...
-- Ладно, все кончилось и я даже не знаю, что это было, но какая-то пелена окутала меня.
-- Да, я видела, как ты опять не спишь уже несколько ночей подряд. Тебе надо отдохнуть. Поехали опять на охоту? Вот только я чуть окрепну. Хорошо? -- попросила Анна и прижалась к нему нежной мягкой щекой. Прошел уже месяц, как она родила сына, но все еще была слаба и не подпускала его к себе.
-- Поедем, обязательно поедем,-- отозвался он,-- а сейчас иди к сыну и не оставляй его одного надолго. Иди...
Она послушно повернулась, улыбнулась и сложила губы трубочкой, не скрывая своих чувств. И ему стало по-настоящему хорошо от взгляда заботливых глаз, неподдельной любви и искренности. Зачем нужна сила и власть, если нет любви? Его первая жена, Самбула, никогда так не улыбалась ему. В последнее время она вообще редко улыбалась и даже не заходила к нему в шатер. И таких слов, как от Анны, он от нее не слышал. Нет, он не сомневается в преданности Самбулы, но то была собачья преданность -- безумная и замешанная если не на страхе, то скорее на покорности. Другой она, его первая жена, просто не могла быть, как камень не может быть мягким, а пух твердым.
Постояв, Кучум вздохнул и направился к своему шатру, когда увидел, да, явственно увидел и различил каждую черточку на лице начальника стражи Чегулая, спешившего навстречу к нему.
-- Мой хан, -- он слегка наклонил голову, -- приехал визирь и спрашивает, примешь ли ты его?
-- Пусть идет в мой шатер... Подожди, -- остановил он Чегулая, уже повернувшегося, чтобы уйти, -- не дослушаешь до конца и бежишь, -- проворчал он, вымещая неудовольствие на преданном воине, у которого от удивления брови полезли на лоб. -- Кто из молодых беков ходил в поход с Мухамед-Кулом?
-- Айдар был... -- Начальник стражи помедлил, припоминая. -- И Дусай, кажется, тоже ходил с царевичем.
-- Они здесь?
-- Где им еще быть? Вчера с охоты вернулись и отсыпаются теперь.
-- Разбуди и пусть сразу ко мне идут.
-- Все?-- теперь Чегулай решил переспросить, чем опять нарываться на ворчание повелителя.
-- Все, все. Иди, выполняй.
Кучум провел пальцами по глазам, в которых опять ощутил режущую боль, как будто мелкий песок от дальнего перехода насыпался в них. А может так оно и было? Сколько походов за плечами, и от каждого он получал хоть маленькую толику песчинок, которые оставались в нем, жили своей жизнью, став частью его самого. Ему вспомнилось, как старый охотник принес ему ощипанного им глухаря, пойманного в силки. У того под синеватой, стянутой рубцом, кожей сидел наконечник стрелы, неизвестно когда попавший в птицу. Глухарь видно пытался клювом вытащить застрявший наконечник и выщипывал все перья вокруг, расшатывал и раскачивал металлическое острие, но зазубрины на конце не давали ему избавиться от него. Так и жил он с человеческой отметиной, нося ее в своем теле, как пленник таскает за собой кандалы. Какую же боль он испытывал много дней подряд и не находил объяснения, за что страдает и мучается, получив от людей железную метку.
Но даже не этим запомнился Кучуму случай с раненым глухарем, а то насколько всеведущ человек, несущий и сеющий смерть. Сколько птиц, лосей, медведей и другого зверья летает и бродит по лесам с такими отметинами после встречи с человеком. Он сдирает с них шкуру, забирает их жир, мясо. А людей становится все больше и всем нужно одеваться, есть, насыщать собственный желудок. Если бы звери могли собраться вместе, вспомнить обиды и напасть на людей, то... то человеку не осталось бы места на земле... Но звери никогда не догадаются совершить подобное зло. Люди могут и дальше безнаказанно убивать, не думая о расплате.
Кучум вновь провел шершавым пальцем по векам, вроде даже нащупал там мельчайшие крупицы песка, тряхнул головой. Да, человек подобен песку -такой же надоедливый и всепроникающий. Подхваченный неведомым ветром, летит по земле, застревает, приноравливается к мельчайшим впадинам, цепляется за жизнь и думает лишь о себе, примеряя весь мир по своей мерке, не видя и не понимая малость свою и вредность для всего окружающего. А может он, Кучум, для того и пришел в этот мир, чтобы стать его властелином и повелителем? Ведь для чего-то создан он и награжден разумом? Имеет ли он право не думать о предназначении своем, как и малая песчинка не думает, зачем ветер задувает ее в глаз человеческий?
Кучум удивился собственным мыслям, столь причудливо преподносившие простые вещи, сплетающиеся в удивительные узоры и заставляющие видеть мир иначе, непривычнее, ставить вопросы, на которые не так-то легко найти ответ. Он испытывал даже какую-то усталость в теле, как после долгой скачки верхом по плохой дороге и был крайне удивлен, когда вновь увидел перед собой робко переминающегося с ноги на ногу и смотревшего с удивлением на своего хана Чегулая.
-- Чего тебе? -- спросил раздраженно и вспомнил, что тот должен послать к нему молодых беков... Да, он велел прийти им, но зачем... Зачем они нужны ему... Они должны куда-то скакать... В поход? Собирать дань? Найти Мухамед-Кула? Это все мучительные бессонные ночи. Анна права -- надо поехать на охоту, а не сидеть пнем трухлявым в собственном шатре, ожидая крадущихся с кинжалами убийц. Плохо, очень плохо, когда забываешь, зачем ты здесь и что должен говорить, делать. Неужели столь тяжек удел быть ханом, повелевать другими...
Задумавшись, прослушал, что ответил Чегулай и недовольно переспросил:
-- Чего ты там бормочешь? Говори громче. -- Начальник стражи поперхнулся и, не совсем понимая, что происходит с господином, сделал шаг назад и, разделяя слова, повторил:
-- Карача-бек ждет хана в его шатре. Айдар и Дусай скоро будут. Еще,-он чуть помялся,-- отец Дусая услышал, как я звал сына его в ханский шатер и просил узнать, будет ли позволено ему, Шигали-хану, прийти вместе с ним.
-- Это все? -- Кучум оглянулся и только сейчас заметил, что продолжает стоять возле дерева, где застала его боль в глазах.-- Пусть придет. Мне будет, что сказать ему. Пошел! -- бросил уже в спину Чегулаю слова, как ударом плети перепоясав.
Не поднимая головы, прошел к шатру мимо стражников, подтянувших животы при его появлении. Подумал, что надо бы чаще менять их, нанять у тестя, хана Ангиша, честных и преданных, которых не могли бы подкупить враги-недруги. И сотников поменять всех... Всех!
Карача-бек поднялся навстречу и склонился, едва не касаясь мягкого войлока лбом.
-- Как здоровье моего всесильного хана? Как наследник великих дел его себя чувствует? Мне передали, что еще один мальчик появился на свет и радует нашего хана смехом своим. Так ли это?
Кучум смерил визиря взглядом и ничего не ответил, прошел к своему месту и тяжело опустился на подушки.
-- Наследники рождаются быстро, да долго растут... Зато враги растут каждый день и число их велико.
-- Хана что-то беспокоит? -- вкрадчиво спросил Карача-бек, не спеша садиться.
-- Хана всегда должно что-то беспокоить. На то он и хан. Это вы можете жить и спать спокойно и уезжать, куда хотите, не предупредив своего хана...
Старческие брюзгливые нотки в голосе Кучума поразили Карачу-бека. Он вгляделся в лицо сидящего перед ним человека и удивился переменам, произошедшим с ханом в короткий срок: в бороде появилась седина, две глубокие складки прошли от носа к верхней губе, но более всего поражала нижняя губа. Ранее плотно сжатая, сейчас она отвисла мокрым рыбьим хвостом вниз, обнажая нездоровые зубы. Взгляд Кучума блуждал по шатру, не останавливаясь ни на чем. Эти слова... Подозрения... Недомолвки... Что происходит?
-- Расскажи, что слышал в Казани? Довольны ли они московским царем? Почему мало ружей привез?
-- Казанские жители смирились с московским царем. Я сам слышал, как говорили многие из них, будто проживут при любом царе... -- Кучум внимательно слушал рассказ визиря, но мысли его постоянно возвращались к песчинкам, мешающим в глазу, и визирь казался песчинкой, причиняющей боль и беспокойство, хотелось махнуть рукой, отогнать его, остаться одному.
-- За ружья просят чересчур большую цену и мне пришлось потратить все, чтобы купить то, что хан видел...
-- Купцы к нам, отчего не едут? -- перебил его Кучум, не давая договорить.
Карача-бек чуть замешкался, кашлянул, но тут же нашелся:
-- Они готовы приехать с разными товарами, если разбойники не разграбят в пути и будет разрешено торговать во всех улусах твоего ханства. Они готовы ехать...
-- Готовы ехать! Разбойников испугались! Я что, их охранять буду?! Где их нет, разбойников? Ладно, не хотят те ехать, других пригласим. У нас нынче собрано много добрых мехов. Надо сосчитать, что даруги-данщики свезли. Займись этим... -- Раздались шаги и покашливание подле шатра, и Кучум замер, не договорив. Карачу-бека в очередной раз удивило, как напряглось лицо хана, дрогнула рука. Но он быстро справился с собой, крикнув,-- кто там топчется? Почему не заходите?
