– Юра, наш сын, уехал учиться в Ленинград: у него ярко выраженные математические способности. И он поступил на физмат.
– Это правильно!
– Что?…
– То, что человек с математическими способностями идет на математический факультет! А не на биологический, например…
Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:
– Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она мечтала быть врачом. С детства!.. Представляете себе, любила болеть.
– Чтобы не ходить в школу?
– Не-ет!.. Для того, чтобы к ней пришла женщина в белом халате. Она задавала врачам столько разных вопросов, что мне становилось неудобно… В нашем городе не было медицинского. А тут как раз наш с Николаем приятель по институту предложил переехать сюда. Он занимается театрами здесь, в отделе культуры.
– В управлении, – уточнила Зина.
– Ну да… Я плохо разбираюсь в этих названиях. Николай узнал, что у вас есть медицинский. И это имело решающее значение.
– Я так и думала!
– Так и думали?… – удивилась Ксения Павловна.
– Я понимала, что Николай Николаевич…
С Зиной происходило что-то невероятное: она подыскивала слова! «Милая, наивная Ксения Павловна, – думала она. – Как бы мне вам все объяснить?…»
– Я рада за ваших детей, – сказала она. – У них есть призвание. И они будут ему служить.
– Безусловно!.. Этому учил их отец. Он стремился, чтобы они поняли, чего хотят от жизни.
– А чего вы хотели, он понял? Тогда, после театрального института?…
– Он не виноват, что так получилось. Он никогда не умел переступать через свои принципы… Это достойно уважения. Поверьте мне, Зиночка!
Она защищала его с одержимостью матери. «Человек, которого так защищают, наверно, достоин защиты! – подумала Зина. – Чего-то я в нем, может быть, не разглядела?»
Она хотела напомнить Ксении Павловне о том, что они еще год назад составили подробный план ее возвращения в театр. Во взрослый, где главный режиссер не состоял с ней в родственных отношениях. Зина хотела спросить, почему Николай Николаевич до сих пор не помог подготовить какую-нибудь сцену для пробы в театре. Но спросила совсем о другом.
– А чего он сам хочет… в данный момент?
– Отдать все свои знания…
– ТЮЗ – не лекторий, – сказала Зина. – Нужно еще…
– Он все отдаст!
– Важно, чтобы было что отдавать… – задумчиво произнесла Зина.
– Что вы имеете в виду, Зиночка? Скажите мне. Я ему подскажу… Я всегда была его другом!
– Посоветуйте ему поскорей поставить спектакль для юных зрителей. Поскольку наш театр так называется: Театр юного зрителя.
– Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.
«Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! – думала Зина. – Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной…»
– У нас собираются ставить «Ромео и Джульетту», – сказала она. – Для меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль. Николай Николаевич мог бы поставить его… А он отказался. Кстати, я слышу его шаги…
* * *
На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной, великой.
– Я – «за», – сказала заведующая педагогической частью Валентина Степановна, – но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.
Валентина Степановна считала, что ТЮЗ – это три театра в одном помещении: один – для малышей, другой – для подростков и третий – для юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это подчеркивала.
– Вспомните свое детство, – как обычно, попросила она членов художественного совета.
– Кто же о нем забывает? – задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна Гавриловна – ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.
– Кто забывает? Дирекция! – воскликнула Валентина Степановна. – Год в нашем возрасте – это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве…
– … это эпоха! – закончил ее фразу Иван Максимович. – Я с вами согласен.
– Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.
Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»
Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.
– Это не я. Это товарищи, – с мрачным видом ответил довольный Костя.
Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.
– Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!
– Лучше пригласить совсем молодого, – сказал Николай Николаевич, задумчиво проверяя и поправляя свои манжеты. – Какого-нибудь дипломника!
– Таким легче будет руководить, – шепнула Зина сидевшему рядом Косте.
– Мы попросим помощи у Терешкиной из министерства, – сказал Иван Максимович и набрал номер междугородной.
– Терешкина из министерства!.. – с иронией произнес Николай Николаевич.
Зина вскочила со стула:
– Вы знаете Сусанну Романовну?
– Я столько слышал о ней, что, кажется, узнаю, если встречу на улице.
– Если встретите, передайте ей от меня привет!
– Вершит судьбы детского театра?
– Она не вершит. Она помогает…
– Терешкина нам помо-ожет! – мрачно подтвердил Костя Чичкун. – Она лю-убит нам помогать! – Взглянув на часы, Костя добавил: – Сейчас, правда, обеденное время…
– Она не обедает, – сказал Иван Максимович. Сусанна Романовна оказалась на месте.
Когда Иван Максимович изложил ей просьбу театра, она воскликнула:
– Вы как раз вовремя позвонили!
– В обеденный перерыв?
– Я не шучу. Есть один замечательный парень, Андрей Лагутин!.. Он ставил «Ромео». Это было его дипломной работой.
– Дипломник? То, чего хочет Николай Николаевич!
– Вот видите… Вы как раз вовремя позвонили. За Андрея дерутся!
Иван Максимович не часто обращался к Терешкиной. Но когда бы он это ни делал, она обязательно восклицала: «Вы как раз вовремя позвонили!» Создавалось впечатление, что Сусанна Романовна сидела и ждала его звонков, стараясь заранее предугадать, что именно понадобится его театру.
– У Андрея есть, правда, одно небольшое условие…
– Наверное, квартира, а? Этого нет. Вы попросите его не настаивать на квартире.
– Он может спать в вестибюле. Или у вас в кабинете. Это его не волнует. Но есть одно условие, которое я прошу выполнить. Он сам вам все объяснит.
– Ну, если министерство нас просит…
– Это я прошу.
– Тем более!
Повесив трубку, Иван Максимович торжественно сообщил:
– Есть режиссер. И как раз дипломник! Терешкина пришлет его. Она просила нас выполнить одно его небольшое условие. Мы выполним, а?
Николай Николаевич нервно поправил манжеты.
– Начинающий режиссер с условием? Мы, помнится, начинали не с условий, а с благодарности за то, что нас приглашали.
– Мы не знаем, с чего начнет он, – сказала Зина. – Иван Максимович разговаривал с Сусанной Романовной…
– А что она еще о нем сообщила? – пропустив мимо ушей Зинину фразу, обратился к директору Николай Николаевич.
– Сказала: «Замечательный парень!»
– Исчерпывающая характеристика для режиссера!..
* * *
Валентина Степановна поставила на стол в кабинете директора тарелку с бутербродами, вазу с пирожными и три бутылки нарзана. Увидев это, Николай Николаевич стал нервно поправлять манжеты, которые были в полном порядке. В общении с ними всегда проявлялось его настроение.
– Ну, непедагогично же, право, – обратился он к заведующей педагогической частью. – Он ведь не в буфет приходит, а в театр. Детство какое-то!..
– А вдруг он голодный? – сказал Иван Максимович. – С дороги-то! Это я попросил Валентину Степановну…
– Цветы, бутерброды, шампанское – все это после премьеры, мои дорогие! Если она, разумеется, будет успешной. А такие авансы… Вообще, Иван Максимович, я бы хотел вновь подчеркнуть: не мы должны быть счастливы, что он приезжает, а он должен быть благодарен, что его пригласили. Кто из великих начинал с Шекспира? Даже не припомню. По-моему, просто никто.
В этот момент в комнату ворвалась Зина.
– Встретили! – воскликнула она. – Тут все в порядке? Действительно, замечательный парень!
