Знаешь, что он вытворял в Теннесси, когда мы были мальчишками?
– Нет. – Глаза Доди скользили по набитой людьми комнате от лица к лицу: кого она тут еще не знает? – И что же он вытворял?
Вот. В дальнем углу, у деревянного стола, где уже не было бокалов и осталась лишь чаша с пуншем и лимонной и апельсиновой цедрой. Спиной к ней, ссутулившись в толстом черном свитере с отвернутым воротником, сквозь свитер просвечивает зеленая саржевая рубашка. Он то поднимает, то разводит руки, то рассекает ими воздух, придавая большую живость неслышному разговору. Девушка. Ну конечно, девушка. Бледная, веснушчатая, розовый бутон вместо губ, тонкая, как тростинка, следит с широко раскрытыми глазами за безудержным потоком его слов. Как ее зовут? Долорес? Или Шерил? Или Айрис? Безмолвная и бледная, она сидит рядом с Доди на лекциях по классической трагедии. Она. Молчаливая, с глазами олененка. Умная. Отправляет свой труп в качестве дублера для проверок. Чтобы читать о страданиях Прометея шелестящим, словно пыль под кроватью, голосом. А сама, за много миль отсюда, в безопасном убежище, стоит на коленях, накрытая простыней, перед мраморным пьедесталом. Поклоняясь статуе. И она тоже. Вот так.
– Кто это? – спросила Доди, теперь окончательно убедившись.
Но ей никто не ответил.
– Все из-за диких собак, – сказал Ларсон. – Мик стал у них кем-то вроде вожака, а мы были у него на побегушках…
– Выпьешь? – Рядом возник Хэмиш с двумя бокалами.
Музыка смолкла. Кто-то зааплодировал. Одинокие хлопки среди голосов. Подошел Мик, раздвигая толпу локтями, словно плавниками.
– Потанцуем?
– Конечно.
Мик похитил время у Леонарда. Доди подняла бокал к губам, готовясь сделать глоток. Но потолок закружился, стены отступили, а окна расплавились и пошли пузырями.
– О, Доди, – заулыбался Ларсон. – Ты облилась.
Тыльная сторона ладони покрылась каплями, темное пятно расплывалось на юбке. Теперь уж ее точно заметят.
– Я хотела бы познакомиться с этими писателями.
Ларсон вытянул свою толстую шею.
– Вот Брайан. Он редактор. Сойдет?
– Привет. – Доди смотрела на Брайана сверху вниз, а тот – темноволосый, безукоризненно одетый – поднял на нее глаза, миниатюрная копия мужчины-денди. Ей казалось, что ее тело разрастается, руки прорастают в трубу, ноги – в окно. Всему виной отвратительные маленькие пирожные. Она продолжала расти, заполняя собой комнату. – Помню, вы писали о драгоценностях. Изумрудный салат латук. Глаз-алмаз. Я думала, это было…
Рядом с полированным черным надгробием рояля поднял саксофон Милтон Чабб, его огромное тело вспотело полумесяцами под мышками. Дилис, робкая, кудрявая малышка, удобно устроилась рядом с ним, моргая одними веками без ресниц. Милтон мог бы раздавить ее. Он был, должно быть, в четыре раза больше ее. Частный женский фонд колледжа собирал средства, чтобы отправить Дилис в Лондон, где она избавилась бы от округлившегося живота и нежелательного наследника Милтона. Писк. Бум, бум.
Пальцы Мика коснулись Доди. Худая, жилистая рука с мозолистыми ладонями вырвала Доди из ее мыслей. Она продолжала избавляться от гравитационного сцепления. Где-то в глубине ее сознания вспыхивали планеты. М. Вем. Джейсан Па. Меркурий. Венера. Земля. Марс. «Я попаду туда». Юпитер. Сатурн. Странный поворот. Уран? Нептун, с трезубцем и зелеными волосами. Дальше. Косоглазый Плутон. И бесчисленное множество астероидов, как жужжание позолоченных пчел. Нужно выйти. Кого-то задев, она мягко отпрянула и снова вернулась к Мику. Здесь и сейчас.
– Я совсем не могу танцевать.
Но Мик ее не слышал, словно заткнул уши от призывов сирен [43]. И улыбался ей откуда-то издалека, все больше удалясь. За рекой, в тени деревьев [44]. Только по-прежнему висела в воздухе его улыбка Чеширского кота. Он ни слова не услышал в своем канареечном, пернатом раю.
– Ты написал эти стихи. – Доди старалась перекричать рев музыки, который все нарастал, вызывая в памяти постоянный гул самолетов, взлетающих с аэродрома у Бостонской гавани. Она вырулила на крупный план, комната мерцала, будто видимая с другой стороны телескопа.
Рыжий юноша склонился над роялем, невидимые пальцы легко скользили по клавишам. Раскрасневшийся, потный Чабб взял трубу, издав продолжительный скорбный звук, Бамбер стал перебирать струны гитары худыми бледными пальцами.
– Эти стихи. Они ведь твои.
Но Мик, в мятых, мешковатых клетчатых брюках, вертел ее туда-сюда, откидывал и ловил снова, а Леонарда все не было. Нигде. Время потрачено впустую. В своем безрассудном преследовании она транжирит часы, словно сыплет крупицы соли в соленое море. Подчинив все одной-единственной цели.
Лицо Хэмиша возникло перед ней, как свеча в кольце проносящихся лиц с чертами расплывчатыми и смазанными, словно растопленный воск. Хэмиш, бдительный ангел-хранитель, следил за ней издали, не приближаясь. Но мужчина в черном свитере подходил все ближе. Его сутулые плечи постепенно заслонили всю комнату. Розовое, ясное и ненужное лицо Хэмиша скрылось за черным, поношенным, порванным свитером.
– Привет. – Его квадратная челюсть была зеленой и грубой. – Я не при параде. – На подбородке у него борода из мха.
Голоса в комнате стихли при первом слабом порыве зарождавшегося ветра. Стало темно, приближалась гроза. Было трудно дышать. В призрачном зеленоватом свете листья повернулись своей белесой стороной. Флаги опустошения. Как в его стихотворении.
– Остановите хаос. – Но из каменной пещеры вращающегося мира вырвались четыре ветра. «Иди сюда, Северный. Иди сюда, Южный. Восточный. Западный. Дуйте».
– Никто не сможет остановить хаос.
– Тебе это нравится?
Ветер ревел и завывал в стальных перекладинах этого дома-мира. Здесь опасно. Нужно идти осторожнее. Колени у нее ослабли. Комната, где собралась компания, казалась картиной смерти. Мик снова пошел танцевать, теперь с девушкой в зеленом; улыбка Ларсона ширилась, как на голове Шалтая-Болтая. Клубок обстоятельств разматывался. Она двинулась с места. И оказалась в другой небольшой комнате.
Дверь с шумом захлопнулась. На столах свалены горой пальто гостей, ножны и щиты. Призраки пустились в разгул. «Я выбрала эту ветку, эту комнату».
– Леонард.
– Бренди? – Леонард вытащил из пожелтевшей раковины мутный стакан. Плеснул туда из бутылки неразбавленную красноватую жидкость.
Доди протянула руку, но промахнулась, лишь намочила руку. В руке была пустота.
– Попробуй еще раз.
Еще раз. Стакан взмыл в воздух и поплыл, прочертив безупречную дугу, изысканный смертельный прыжок на фоне плоской стены, уродливо выкрашенной в коричневый цвет. Цветок из мерцающих искр внезапно издал мелодичный звук, лепестки осыпались хрустальными глиссе. Левым плечом Леонард отодвинул стену, и Доди оказалась между его левым плечом и лицом. Она пыталась перекричать шум расходившихся ветров, но они гремели у нее в ушах. Тогда она топнула, чтобы преодолеть разрыв. «Спрячьте эти четыре ветра в сумки из козлиной кожи». Топнула еще раз. Доски пола отозвались.
– С тобой ведь все хорошо? – спросил Леонард. – Да?
– Послушай, у меня есть статуя. – Глаза с каменными зрачками и улыбка под ними. Эта улыбка вдруг камнем повисла у нее на шее. – Я должна разбить эту статую.
– Почему?
– Потому что это каменный ангел. Хотя я не уверена, что ангел. Может, каменная горгулья. Отвратительная, с
