повторяется ровно то же самое.
— Мне очень жаль, Джимми.
— Я не могу поверить, что ты не хочешь даже попытаться.
— Я пыталась.
— Как?
Она ничего не отвечает.
— Я думаю, нам надо снова пойти к доктору Кэмпбеллу.
— С меня хватит, Джимми.
Он снова перечитывает ее список, качая головой.
— Но ты же все еще меня любишь, Бет. Я же вижу.
— Ты перестал быть в моих глазах тем, кем был.
Бет видит, что ее слова ранят его, что его лицо морщится от боли, и ей невыносимо быть причиной этого. Она отводит глаза и принимается рассматривать каминную полку, сделанную из топляка, который он подобрал на пляже. Морская звезда и ракушка по-прежнему украшают ее, но старых фотографий больше нет. Вместо них там теперь другая, вставленная в рамку, на которой Бет и девочки в разноцветных майках стоят обнявшись и смеются.
— Я все еще люблю тебя, но этого недостаточно.
— Достаточно. Должно быть достаточно. Я люблю тебя. Если ты все еще любишь меня, это все, что нужно. Пожалуйста, Бет. Пожалуйста, прости меня. Я знаю, что мы можем все исправить.
Она смотрит на свои руки, сложенные на коленях, на помолвочное кольцо с бриллиантом и гладкую полоску обручального кольца, которое по-прежнему носит.
«Я обещаю хранить тебе верность».
Ее вера разлетелась на куски, слишком острые и зазубренные, оставив в ее руках то, что теперь скорее напоминает оружие, нежели обет. Она смотрит на Джимми, на неприкрытое отчаяние и любовь в его глазах и неожиданно для себя самой, видимо инстинктивно, перестает сдерживаться, и ее лицо становится зеркальным отражением его эмоций, на нем написано точно такое же отчаяние и любовь, которую она по-прежнему к нему испытывает. От неуверенности у Бет перехватывает горло. Она закашливается и делает глоток какао.
— Прости, Джимми. Я не могу.
Выражение в его глазах меняется, в них вырастает знакомая стена отчуждения.
— Значит, все кончено?
Чудовищная непоправимость того, что должно сейчас с ними произойти, с размаху обрушивается на нее. Это не идет ни в какое сравнение с тем мартовским утром, когда она только узнала про Анжелу и велела ему уходить, в глубине души сама того не желая, совершенно растерянная, не в состоянии поверить в то, что он в самом деле так с ней поступил. Сегодня все иначе. Это их конец. Она теряет Джимми, и сердце у нее сжимается от невыносимой тоски, но, как смерть после долгой и мучительной болезни, это несет с собой облегчение и покой.
— Все кончено.
Он запускает пальцы в волосы и качает головой.
— Это неправильно, Бет. Мы должны быть вместе. Мы любим друг друга. Мы заслуживаем второго шанса, — говорит он хриплым от подступающих слез голосом.
Не в силах больше сдерживать их напор, он вскакивает и бросается к выходу из комнаты. Бет слышит, как он натягивает ботинки, застегивает молнию на куртке. Хлопает входная дверь. Взревев мотором, его фургон уезжает прочь. Сердце у нее колотится. Ну вот и все. Она это сделала.
Она идет в кухню, достает из шкафчика бутылку водки, до краев доливает ее в чашку с чуть теплым какао и возвращается на диван в гостиной. Шторм, треск огня в камине, шум радиатора и тишина внезапно кажутся очень громкими. Она делает глоток какао и замечает, что руки у нее трясутся. Ее взгляд падает на белую картонную коробочку, так и оставшуюся лежать на кофейном столике. Она не решается взять ее в руки.
Раздается звонок в дверь, и Бет, вздрогнув от неожиданности, проливает какао на джинсы. Она кое-как вытирает их рукой и косится на тетрадный листок с домашним заданием Джимми, который так и остался лежать на диване. Наверное, он вернулся забрать его. А может, хочет еще что-то сказать. Она прерывисто вздыхает и идет в прихожую.
Она распахивает входную дверь и снова вздрагивает, на этот раз облив какао весь перед своей красной футболки. Это не Джимми. Она так выпотрошена эмоционально, что у нее уходит несколько секунд на то, чтобы скорректировать свои ожидания и осознать, кто перед ней стоит.
Это Оливия, промокшая до нитки, с белой картонной коробкой в руках, и вид у нее такой, как будто она только что увидела привидение.
— Оливия, вы вся промокли, — ахает Бет. — Заходите скорее.
— Простите, что зашла без предупреждения, — извиняется Оливия, пытаясь говорить обыденным тоном, но у нее не получается.
Голос у нее нервный, напряженный, слишком высокий и пронзительный.
— Ничего страшного, проходите.
Оливия входит в дом и оказывается в прихожей — пол, выложенный серой плиткой, вязаный сине-зеленый коврик, детские кроссовки и сапоги, аккуратно составленные в ряд под длинной деревянной скамьей, куртки, висящие на крючках на стене. В доме тепло и уютно пахнет печеньем.
Прежде чем закрыть входную дверь, Бет некоторое время колеблется, глядя на пустую подъездную дорожку. Вид у нее расстроенный, если не сказать убитый. Наверное, Оливия выбрала для своего визита не самое подходящее время.
Впрочем, она не выбирала.
— У меня тут ваша книга, — говорит Оливия, прижимая коробку, которую держит в руках, к груди, как будто это бесценный дар, священное приношение, любимое дитя.
— О, замечательно! — Лицо Бет проясняется. — Давайте я возьму у вас куртку. Пойдемте в гостиную, там камин.
Бет вешает на пустой крючок совершенно мокрую куртку Оливии. Оливия снимает обувь и следом за Бет идет в гостиную.
— Прошу прощения за беспорядок.
Оливия обводит взглядом комнату. Все ее чувства обострены до предела, болезненно напряжены, насторожены. Она пытается не упустить ни мельчайшей подробности. Белые стены, кремовые римские шторы на окнах, бледно-голубой ковер на паркетном полу, скромный телевизор, установленный в белой стенке, закрытые шкафчики, охапка дров в железной тележке у камина, свеча и маленькая белая подарочная коробочка на кофейном столике, два коричневых дивана лицом друг к другу напротив традиционного, облицованного кирпичом камина, на полке над ним сделанная ею фотография Бет с дочками в рамке, с одной стороны от нее лежит крупная ракушка, а с другой — высушенная морская звезда. На полу рядом с одним из диванов стоит голубая пластмассовая корзина с выстиранным бельем, которое еще не успели разложить, в остальном же в комнате царит безукоризненный порядок.
Оливия опускается на диван напротив Бет.
— Смотрите, это одна из фотографий с той нашей фотосессии, — говорит Бет, с улыбкой указывая на каминную полку. — А еще восемь висят в коридоре наверху. Я вам потом их покажу.
— Обязательно. Рада, что фотографии вам понравились, — отзывается Оливия, пытаясь говорить небрежным тоном,
