мать. И вот при моей-то матери комод тот снова на свет извлекли из дальнего сарая, туда уж сколько лет никто не заглядывал. Но не знали, что это тот самый комод. Ведь думали, что тот сожжён был. Принесли в дом, так как матери моей он приглянулся.
Однако началось в доме неладное, как и у тебя сейчас, и когда догадались в чём дело, решили комод сжечь, но что удивительно – огонь не брал его. Будто старая повитуха что-то сделала, чтобы он служил вечным напоминанием о том младенце и о её родной дочери.
Комод унесли в подвал и там оставили. Почему нельзя было просто его выбросить – не знаю. И вот сейчас, спустя годы, я продаю многое из той обстановки, которая как видишь неплохо сохранилась. И комод я тоже решила продать за бесценок, думала, что такое действие он имеет лишь на наш род, а у других людей не станет проявлять своё проклятие. Но вижу, что я ошибалась.
Ангелина молчала, история казалась похожей на страшную сказку, но события последних дней говорили об обратном.
– Что же делать? – спросила она старушку.
Та покачала головой:
– Не знаю…
Ангелина распрощалась со старушкой и направилась к дому. Пока она шла, в голове её назрел чёткий план. Ещё от бабушки слыхала она, что вода уносит всё зло и потому решила, что немедленно отвезёт комод к реке и выбросит с моста, что был за городом.
Река в том месте была очень глубокой, говорили даже, что тот омут не имеет дна. Там комоду будет самое место. Но это не всё. Дитя то умерло некрещёным, нужно помочь ему, если это возможно. В тот же вечер Ангелина попросила двух друзей увезти комод к реке и выбросить его в омут, так и было сделано.
На следующий день Ангелина пошла в храм и узнала у священника как ей следует поступить. Сорок дней она читала акафист и раздавала милостыню, купила сорок нательных крестов и оставила их в храме для тех, кто будет креститься, чтобы они могли взять крестик даром.
Прошло сорок дней. И вот в сорок первую ночь приснился Ангелине сон. Посреди зелёного-зелёного луга стояла девушка в белой чистой рубахе, на руках она держала младенца, спелёнутого в голубые пелёнки, дитя мирно спало.
– Спасибо тебе, – улыбнулась девушка, – Я нашла наконец своё дитя. Пусть Бог благословит тебя, добрая женщина.
***
Спустя пол-года Ангелина счастливо вышла замуж и благополучно родила сына Богдана.
В деревне это место называли Гнилой угол. Сколько Пашка себя помнил всегда выражение это на слуху было. Хорошего, конечно, мало говорили. Если туча, к примеру, шла с той стороны, то знай, что мимо не пронесёт, непременно дождь польёт, да не просто дождь, а с грозой и ветром, недолго до того, что и буря разыграется.
Деревенские сразу бежали убирать с верёвок бельё, загонять скотину в хлев, запирать ставни на окнах. В их деревне ставни до сих пор не изжили себя, и традиция соблюдалась из поколения в поколение, как и другая – не выходить из дома ночью. Даже по нужде. А те, у кого удобства были на дворе, а было таких большинство, ставили дома ведро, но на улицу носа не показывали. И всё это связано было с тем самым Гнилым углом. В той стороне леса были непроходимые, в которые люди старались не ходить, дурная молва шла о том месте, жила там тварь, которая в потёмках выходила из чащи и подбиралась к человеческому жилью.
Если ребятня начинала чересчур баловаться, то и тут взрослые упоминали про Гнилой угол, мол, вот будете хулиганить – придёт Кликуша и утащит в чащобу. А сами ребятишки меж собой тоже рассказывали байки про Кликушу или Оморочницу, что если попадёшь ты в её лапы, то обратно не вернёшься, станешь ни живым ни мёртвым – услужником Кликушы или же её ужином.
Когда Пашка был маленьким, бабушка часто рассказывала ему по вечерам истории про былое да страшное, и однажды зашла у них речь про Гнилой угол.
– Бабуль, а почему его так прозвали-то? – спросил внук.
Бабушка задумалась на какое-то время, крутя в руках веретено, словно отсеивая то, что можно сказать десятилетнему мальчишке, а что пока не стоит.
– Прозвали так оттого, что гиблые места в той стороне находятся, неходимые, нелюдимые. Ещё я была девчонкой уже его так называли, и мои мать с отцом, и деды наши, и прадеды, все Гнилым углом звали. С той стороны, сам знаешь, деревень нет, никогда там люди не жили, болота там да топи, только нежить водится.
– Что за нежить такая, бабушка? – придвигаясь ближе в круг света лампы, и оглядываясь в тёмный угол избы, спросил Пашка, одновременно испытывая и жгучее любопытство и липкое чувство страха.
– Навьи там живут – с виду как люди, а спины нет и оттого все внутренности видны. Огоньки болотные – души детей, загубленных матерями. Аука водится, случайных людей в топи заманивающий, к болотнику. Но их ты не встретишь, коли сам туда не сунешься, сами-то они к людям не выходят. А таких людей, чтобы нарочно в те места пошли немало всё же было – одни из любопытства шли, другие на спор, третьи, те кому жизнь не мила стала, смерть искали умышленно…
Бабушка примолкла, будто и вовсе забыла про разговор, но помешав клюкой в печи, вернулась обратно на стул и, взяв в руки рукоделие, продолжила рассказ.
– Но самая страшная из всей нежити лесной – это Кликуша.
– А почему она самая страшная? – спросил внук.
– Потому что сама к людям идёт, нет для неё препятствий, кроме одного, знаешь небось, что у всех в нашей деревне над дверью и окнами трава висит особая, собирают её в ночь на Ивана Купалу. Через эту траву не может Кликуша в дом войти.
– Бабуль, а зачем же тогда мы ставни запираем, раз она не может войти?
– Она-то не может. А ты сам ей дверь отворишь.
– Это как? Зачем мне ей открывать?
– Встанет она под окном, да примется звать тебя, окликать, оттого ведь её так и прозвали, вот так вот окликнет по имени, ты и выглянешь в окно – взглядом с ней встретишься. А ей только того и надобно, как только ты в её глаза посмотришь, так дурной сделаешься, заворожённый.
– А какая она, бабусь?
– Этого никто не знает, Павлуша, – ответила бабушка, – А всё потому, что она любое обличье принять может, знакомым тебе человеком обернуться и незнакомым. А бывало и такое, что люди сами себя видели, вот как она может оморочить. Отсюда и второе её имя – Оморочница.
Всё она сделает для того, чтобы ты на неё внимание обратил, звать будет, за руку хватать, нападать, но пока ты ей в глаза не посмотрел, считай, что можешь ещё в живых остаться. Старые люди ещё баили, что истинный-то облик её бесформенный, словно куча листьев гнилых, из которой сучки торчат, коренья разные, и пахнет она жижей болотной, трухой. Видели раньше её в таком виде люди, а на их глазах она в человека оборачивалась.
Откуда она взялась не знаю, всегда она тут была. Днём только в чаще её повстречать можно, а как солнце закатится, выходит она к людям, за добычей. Ходит по улицам, одиноких путников высматривает, да и во двор забраться может.
Однажды случилась у нас беда. Муж с женой жили, поженились только недавно, муж-то этот не местный был, пришлый откедова-то. Смеялся он над нашим обычаем – по ночам из избы не выходить. Но всё ж таки, чтоб жену не тревожить, поначалу не выходил он после захода солнца из избы.
А как-то раз случилось, что гости к ним приехали, родня мужнина, посидели, как водится, выпили, покурить мужикам вздумалось, а жена перепугалась, отговаривает, не пускает их на двор, мол, Оморочница может придти. Мужу совестно перед гостями стало, что он в бабьи
