показалось, что она счастлива.
У них с Игорем не было пылких и бурных ночей, зато была тихая радость – неужели этого мало? Можно завести интрижку, вступить в отношения, закрутить роман! Она бы и не заметила, сама не из святых. Обычный романчик она бы точно простила, подумаешь! Но ребенок?
Как быть? Сказать, что знает, – сжечь мосты, обратного хода не будет. Не сказать, оставить все как есть? Убедить себя, что, если бы хотел, давно бы ушел? Выходит, не хочет? Значит, она, его жена, дороже ему, чем та, которая ему родила? Четыре года – огромный срок, чтобы принять решение, да и Игорь не мальчик.
А может, там просто нет жилья, а есть ушлая иногородняя или деревенская девица, какая-нибудь медсестра, желающая одного – поймать на крючок москвича, а там гори все огнем! Тем более что у москвича брак бездетный, да и жена немолода. Юля знает такие истории, знает подобных девиц – уверенных в себе, наглых, настырных, всего добивающихся. Такая по трупам пройдет, разденет, уложит, прижмет пузом и вздохнуть не успеешь.
Почему все-таки Игорь не ушел? Привычка? Удобно, никто не спорит. Юля не из тех, кто придирается, чего-то требует, проверяет, подозревает, отслеживает и пытается вывести на чистую воду. В этом смысле она идеальная жена, с ней легко и удобно, к тому же она часто в командировках, занята на работе. Короче, полная свобода, гуляй – не хочу! Живи как хочешь, и я буду жить как хочу. Ну и квартира в центре, в которой они год назад сделали хороший ремонт. Игорь все контролировал, следил за рабочими, делал дизайн, а потом восторгался и любовался квартирой. А там, в общежитии? Пеленки и распашонки, бессонные ночи и скандалы, сплошной быт, а он немолод, привык к тишине и удобствам. А в его однокомнатной живет его сестра, и вряд ли он ее выгонит.
Нет, все-таки нет. Ребенок, мальчик, сын. Какой быт, какие пеленки? Он мечтал о ребенке. Как сказал Кружняк, у него вторая семья. Значит, не просто родился ребенок, вторая семья – это другое.
Чего она хочет? Поставить точку и выгнать его или остаться с ним, принять его ребенка и даже участвовать в его жизни: «Ты купил мальчику подарок на Новый год? Нет? Давай купим вместе. Ты подумал о летнем отдыхе? Давай подумаем вместе». Мальчик приходит к ним в дом, у него есть своя комната, здесь его чашка и одежда, игрушки и книжки. Они берут его в путешествия, ходят с ним в гости, празднуют его дни рождения.
Юля вздрогнула и открыла глаза. Нет, вряд ли. Вряд ли ей это подходит.
Услышала шаги и закрыла глаза. Есть еще кое-что. Например, их интимная жизнь. Когда они спали в последний раз?
Игорь зашел в комнату. Юля наблюдала за ним сквозь ресницы. Спортивное, все еще красивое тело, влажные после душа густые, с легкой сединой волосы. Стройные ноги, втянутый плоский живот. Как она могла не хотеть такого мужика? Как могла оставаться равнодушной, как могла отмахиваться: «Не сегодня, болит голова, я очень устала»?
– Иди ко мне, – не открывая глаз, сонно сказала она, – иди, я соскучилась.
И, обнимая знакомое и родное тело, вдыхая привычный запах его кожи, волос, решила: «Никому не отдам. Фигушки! Не отдам. Мое».
Маруся видела, что Ася устает. Возраст есть возраст, и, как бы она ни крепилась, как бы ни скрывала, понятно, что ей тяжело. А это значит, что надо снимать ее с работы. Но как прожить на одну зарплату? Да, алименты от Леши хорошие и регулярные. А сколько ребенку надо? Новая куртка на весну, новая дубленка на зиму. Зимние сапоги, демисезонные ботинки. Школьные и выходные туфли. Платья, кофточки, юбки и брюки. А впереди лето, и это значит, что нужно собрать деньги на море. Не на двоих – на троих, как поехать без Аси?
Турция надоела, да и не любила Маруся Турцию. Любила Испанию, побережье Коста-Брава. Это приличные деньги, а в отпуске хочется расслабиться и не считать копейки.
На отпуск Маруся копила весь год. Да и вообще хотелось дать дочке лучшее. Тома не требовала, она не была избалованной, но это были вечные Марусины комплексы: ребенок растет без отца, и в этом виноват не он, отец, а она, мать. Как говорится, разрушила все своими руками.
Юлька смеялась. Как всегда, смеялась над младшей: «Ну да, а там, в гарнизоне, Томочке бы точно было лучше! Вот там была бы жизнь, правда, Мань?»
Конечно, Юля права: у Томы английская спецшкола, плавание, музыка, художественная школа. Подружки у нее из приличных семей, своя комната, заботливая бабушка Ася, вечно токующая беспокойная мамаша, любящая тетка.
– Нет, – настаивала сестра, – ты только представь! Погодка эта, серое небо, сугробы выше человеческого роста, ветра и мороз. Ну да, служебная квартира, двушка в пятиэтажке, какое счастье! Кружок макраме и хор с патриотическими песнями, Новый год в офицерском клубе: каждая печет торт и приносит банку с грибами, советское полусладкое, а потом запевай! «Когда усталая подлодка из глубины идет домой». Так, Марусь? Я помню, у меня хорошая память! Нет, милая, ты все сделала правильно. И не без моей, заметь, помощи. Но это так, к слову!
«Я все сделала правильно, – как мантру повторяла Маруся. – Я все сделала правильно. Я все сделала правильно? Я все сделала правильно! Я все сделала правильно…» От интонации ситуация не меняется, хоть вопросительный ставь, хоть восклицательный, хоть многоточие.
Жалела ли Маруся о сделанном? И да, и нет. Не поймешь. Саму себя не поймешь, не разгадаешь, самой себе не признаешься.
Чужая душа потемки? А собственная? Когда иной раз стыдишься собственных мыслей, осуждаешь себя за собственные поступки, сомневаешься в правильности содеянного?
К лету Маруся уставала. Работа давно стала рутиной, но не противно, уже хорошо. Она расстраивалась, глядя на Асю – стареет, стареет моя Асенька. Раньше была ловкая, быстрая, легкая, как серна. Теперь отяжелела. Придет с работы, присядет «на пару минут», а просидит полчаса. С трудом поднимется, примется за дела. Хлопочет по привычке, только кому это надо? Кому нужны ее пироги? Томочка от пирогов отказывается – десять лет, а уже следит за фигурой. Какая фигура, она еще ребенок! Но нет, не ест.
Кстати, и худенькая Маруся поправилась. Все с возрастом поправляются, это понятно. До полной женщины ей далеко, но из худышки стала женщиной упитанной, и из сорок четвертого перешла в сорок восьмой.
И сестрица пополнела. Впрочем, она никогда не была худышкой. Но молодец, не заморачивается: «Вот еще, буду
