все,
шлюс мит люстиг, «конец веселью» (папа хотя и сдавал кандидатский минимум на немецком, не понял ни фига): будешь ходить в каске. Папа устроил очередной Майдан, он еще верит, что я Янукович и смоюсь.
Но я не бандит, а благородный пират, и бой шел двое суток. Результатом его было то, что отец согласился ходить все время в берете, хотя сказал, что чувствует себя идиотом.
— Папа, не идиотом, а гордым кавказцем!
— Да пошел ты!
— У горцев шапка слетает только вместе с головой, там только безусые пацаны с непокрытой головой ходят.
Я понял, откуда пошла эта традиция. На Кавказе любят своих стариков. А там — горы, камни… Разбил чей-то отец голову, и ввели такой обычай: мол, если ты мужик, носи все время мягкую каракулевую шапку. А чтоб старики не смущались, сыновья их начали носить тоже.
Папа ходит в берете. Похож не то на безумного художника, не то на спившегося десантника. Бархатный толстый берет лучше, чем ничего. Но толку с него при фронтальном падении немного. И я решил наклеить на него пассирующий удар материал. Осталось выбрать.
И целый час мы с охранником били друг друга по головам, пробуя разные материалы на прочность.
Подошла администратор и, узнав, для чего этот идиотизм, стала нам помогать. В Крыму чудесные люди живут.
— А попробуйте эти памперсы!
— Фигня, оглушает.
Вы не поверите, что победило. Не женские прокладки «Бархатная роза» и не «губка крупнопористая».
Палочки для ушей! Лучше всего пассируют удар ватные палочки на гибких пластиковых стержнях. Уложенные в пачке в десять рядов, они прекрасно противостоят удару. Вообще ничего не чувствуешь. Проблема, однако, в том, что целлофановая пачка палочек на бархатный берет не клеится. Придется шить.
Ну, на войне как на войне. Будем шить! Как там? «Вы полагаете, все это будет носиться? — Я полагаю, что все это следует шить!»
16 апреля 2018 г.
Сегодня, возвращаясь из магазина, я видел веселую Жужу, которая легко и беззаботно трахалась с каким-то рыжим дворовым кобельком.
Я помахал ей рукой, рассмеявшись: «Что, Жужа, жизнь, похоже, налаживается?»
Пусть некрасивая, старая и бездомная. Не плачь, немного веры в себя — и даже тебя трахнут.
20 апреля 2018 г.
Сегодня папа, этот коварный Киса Воробьянинов, запретил мне о нем писать.
Не потому, что ему не нравится это как факт. Просто надо было мне досадить, а так как ни на какие его провокации, по крайней мере внешне, я теперь не поддаюсь, он укусил меня за самое мягкое, то есть за самого себя как персонажа моих памфлетов и юмористических куплетов. Поскольку практически вся моя жизнь теперь крутится вокруг него, писать мне стало просто не о чем.
Третий день вытягиваю из него позволение.
Папа разрешит, конечно, но это сладкое время власти ему нравится потянуть.
Мой капризный король.
21 апреля 2018 г.
Так. Это более чем серьезно. Буду краток. Вернулся из клиники. Справок никто не дает. Но сказали, что, если бы случилось страшное, позвонили бы и в три ночи.
Началась было паранойя, правильно ли я дал свой номер телефона и правильно ли записали, но быстро ее задушил. Не время ссать. После.
Пусть будет только жив. Из остального я отца вытащу.
* * *
Есть странные связи, необъяснимые с точки зрения науки.
Отец пообедал и, как всегда, лег вздремнуть. День как день, ничего необычного.
Но я, проходя мимо его комнаты, что-то почувствовал. Необъяснимое. Зашел. Спит и спит, даже слегка похрапывает во сне.
Но волнение не прошло и заставило меня его начать будить.
А он не просыпается. Зову, трясу его за плечо, а папа не просыпается все равно. Открыл ему глаза сам. А отца в этих глазах нет.
Вызвал скорую. Обширный инсульт.
Что вот меня толкнуло… Странное предчувствие. Через какие поля, нейроны передалось мне, что отцу нужна помощь? Я не знаю. Но передалось. Это факт.
Так же чувствую сейчас, что отец жив. Ему страшно. Но жив.
Надо поспать. Спасибо той силе, что позвала меня к отцу.
* * *
Я снова из больницы. Операция прошла хорошо. Обширное кровоизлияние в правое полушарие. Погрозил хирургу коньяком. Отец проявляет активность. Так, мелкие неприятности. А я наконец ложусь спать.
22 апреля 2018 г.
Нервно очень. Где-то далеко, на другом конце города, лежит под системой отец, придет в сознание, а меня нет.
И где он, что он? Во рту трубки торчат, не спросишь. Даже если будет ночью у кого спросить.
Собрался поесть наконец, надо потому что. Соленой рыбы пожевать разве что. Взял бутыль кваса и рыбьих мумий. Наорал в очереди на группу парней и девчат, долго копались у кассы. То им одно, то им другое, хи-хи да ха-ха. А у меня продукты на ленте испортятся — квас прокиснет и соленая рыба уплывет. И отец в больнице, один.
Ребята извинились. Я извинился.
Надо быть добрым, блин. Даже к хамам трамвайным. Даже к тем, что у кассы. Вдруг у них что-то случилось.
* * *
У папы положительная динамика, руки-ноги шевелятся. Слышит, пожал мне руку. Держат на искусственном сне.
Слава богу!
Счастье переливается в воздухе, как золотистая пелена. Шел по весеннему городу, и казалось, что было бы одно кольцо в синем небе и второе на земле, притянул бы одно к другому.
23 апреля 2018 г.
Если бы люди не обманывали сами себя, отворачиваясь и стараясь, увидев и прикоснувшись, скорее забыть об уродующих, отвратительных болезнях и нечистой, немощной старости, они бы давно перестали воевать друг с другом, доказывая, кто выше, у кого длиннее и кто тут самый крутой.
Один конец у всех.
Сегодня, протерев дырочку в психике медсестер и таки прорвавшись к отцу в неположенное время, я ощутил это совершенно ясно.
Клиника хорошая, современная, очень чистая. Но на войне как на войне, а она идет, недуги и возраст уничтожают нас всех, поодиночке.
В больницах раненые собираются вместе и дают бой, главврач — генерал, хирург — сапер, окулист — снайпер…
Сапер ошибается один раз.
Я смотрел на бабку, настоящую бабку в платочке, которую в клинику только что привезли ее дети, ступни которой, изъеденные болезнью, были похожи на два мотка черных тряпок, пропитанных соляркой. Бабка была в забытьи, и с нее что-то текло, темное, едко пахнущее, и чувствовалось, что течет уже долго и теперь будет течь всегда.
Она когда-то любила. И ее любили. Более того, вот эти бедра, похожие сейчас на забытые в
