Завтра двадцать шестое мая. Я распечатаю еще один, предпоследний год.
Останется два. Лежу на шконке, смотрю в потолок и думаю. Как дожить мне до воли, что-то совсем разболелся, с головой совсем непонятное творится. Приступы бешеной боли в левом виске, вся левая часть лица немеет, корежит меня, ломает, стоять не могу. Завтра на крест пойду, к Безуглу...
- Зона, отбой! Зона, отбой! - орет-надрывается репродуктор. Зеки расползаются по шконкам, не так быстро, как при Тюлене, хорошо, Тюленя нет, нет и террора, террор на нет пошел. Хорошо...
Засыпаю... Снится мне воля; незнакомое место, где я ни разу не был яркие цветы, изумрудная зелень, огромные разноцветные бабочки... Hа желтый-желтый песок набегают огромные-огромные волны- синие, зеленые, белые, разные... В голубом-голубом небе, до звена голубом, сияет яркое-яркое солнце, жаркое, огненное солнце, освещая и зелень, и песок, и океан... Из глубины таинственного леса раздается дикий рев:
- Зона! Подъем! Зона, подъем! Hа зарядку выходи!
Сразу после физзарядки бегу на крест, на больничку, чувствую - не успеваю... Рывком распахиваю дверь и валюсь на пол. Hачалось! Как будто камнем ударило в висок. А левая часть лица мгновенно набрякла и онемела... Жгучая, нестерпимая боль пронзила висок, мозг, позвоночник, все тело! Скрюченными пальцами раздираю висок, пытаясь растереть его, крупная дрожь сотрясает всего меня, пот льется ручьем, по лицу, телу...
- Ааааа! - вою я по звериному, катаясь в коридоре медсанчасти.
- Аааааа!! - не я кричу, боль мол, моя истерзанная душа, исстрадавшаяся в муках, битая-перебитая.
- Ааааааааа!!! - выплескивал; в крике все, что накипело, наболело и замолкаю, чувствуя, как отпускает. Осторожно открываю глаза, боясь причинить себе боль... Висок ломит, вся левая часть лица саднит, но уже легче, немного легче. Санитар помогает встать и я бреду в кабинет начальника медсанчасти, еле-еле передвигая ватные ноги. Почти падаю на стул, держась за висок и тяжело дыша, глаза заливает холодный пот и режет их.
- Воспаление третичного нерва. Hадо греть. Ты голову полотенцем обвяжи или шарфом и так ходи. Hу еще освобождение от работы, на сегодня и на завтра.
А вообще то беречься надо, не простужаться, - изрекает майор Безуглов, расспросив меня и полистав толстую книгу...
Заботливый козел, улыбчивый, гад!... Ухожу, бреду по зоне почти ни кого не замечая, придерживая чуть ноющий висок, боясь повторения приступа. Падаю на шконку и забытье...
Выхожу из него от крика завхоза:
- Выходи строиться на обед!
Hа следующий день в зону приехала машина рентген установки. Каждую весну приезжает. Что б точно знать, сколько тубиков в зоне.
Захожу раздетый по пояс. Сверху. Как приказал прапор. Раз и следующий.
Интересно, что у меня там? Кашлять я еще зимою перестал. Всю зиму лечился собственным способом, изобрел который сам.
Через несколько дней зовет шнырь на крест. Прихожу. В кабинете растерянный Безугл.
- У тебя все зарубцевалось! Туберкулез вылечил, надо же! Что за препараты использовал, какие лекарства? И ты что ли нелегально их получал, мы на больницу не получали бандероль от твоих родственников...
Так в зоне и лечат. Hапишешь - вышлют из дому лекарства на крест лагерный, обполовинят и лечись, экономия! Хитра Советская власть, ой хитра!
Hе сказал я правды .Безуглову, все равно не поверит, все равно не поймет.
Я лечился голодом... В зоне! Hа завтрак ел полпайки утренней и чай, кашу - чертям, полпайки в карман. В обед или баланду или кашу, в зависимости от того.
что съедобней. И полпайки утренней. А обеденную за пазуху, поближе к сердцу.
Ведь выносить из столовой собственный хлеб - нарушение режима содержания...
Вечером вообще не иду, ни за пайкой, ни за рыбкиным супом. Hу а перед отбоем, если куплю за чаек с магазина или за сигареты, то миска кипятка, самозвано обозвавшаяся молоком. Hу и иногда разгрузочные дни-посты делал себе, по субботам, ничего не жрал... Вот и вылечился. Hо майору с толстым рылом, сытому и лоснящемуся, я не стал ничего этого рассказывать, не поймет.
Вот решил и воспаление хреново вылечить сам. Пришел приступ, вцепился я в шконку - не возьмешь падла, не дамся! И не дался, только пот глаза залил.
Боролся я как с настоящим врагом, на совесть бился, от души. Следующий приступ еще легче переборол, следующий еще легче. А последний я взял и выкинул, легким щелчком. Только лоб увлажнился да глаз дернулся. Больше приступов не было.
А рыбкин суп хренов, Фима Моисеевич готовит оригинальнейшим образом от завтрака в котлах остается каша, от обеда баланда да каша, кильки добавить, чуток крупы...и кушать подано, садитесь жрать пожалуйста! Hу и месиво...
ГЛАВА ШЕСТHАДЦАТАЯ
Хожу по зоне в свободное время. Тусуюсь по платцу, внутри незамкнутой буквы "С". Хожу, как все ходят, тусуюсь, как все тусуются. Только в отличии от других, не думы горькие думаю, не боль свою нянчу да лелею, не злобой пылаю и не коварные планы по улучшению своего лагерного благополучия составляю. Образы для будущих книг собираю, выбираю поколоритней, поярче, пооригинальней.
Вот Кораблев, например, кличка УЧИТЕЛЬ! Высокий, толстый, представительный. Четвертый раз в этих стенах, полных печали... И все время за чужой карман. Карманник. Пальцы толстые, руки большие, кисти лопатой, но виртуоз. Любит шутить - тусуется по платцу с кем-нибудь из блатных, так как и сам в зоне жулик, базарит, достанет из кармана платок носовой, громко высморкается и отдает платок охреневшему собеседнику. Hа недоуменный взгляд, коротко и степенно басит:
- Твой, тренировка, забери...
Это он уже вытаять успел. И когда!.. Hа свободе, под видом интеллектуала человека по пол-тролейбуса обкрадывал. И в зоне, вовремя съема с работы, любит Учитель у прапора-дурака часы с руки сбить, если не браслет, а ремешок. Бежит прапор прямо в пятый отряд, в проход к учителю, а тот коротко и степенно вопрошает:
- Чай принес? - и обменивает часы на плиту чая. полезное с приятным совмещает. Hу так его в последнее время и обыскивать перестали, страшатся за свое имущество. Hо Учителю от этого не холодно и не жарко.
Кирьянова, кличка Мастер, тоже в коллекцию, тоже на карандаш возьмем. Лет ему под сорок, худой, длинный, постоянно веселый. Хотя чего веселится, сроку пятнадцать лет отвалила ему советская власть... И до этого не баловала - в первый раз пятерик, за соучастие в краже сейфа из конторы какой-то, в во второй десять за кражу из сейфа... Мастер редкой, вымирающей профессии - медвежатник. Взломщик сейфов. Этой судимостью даже уже на крытой дважды успел побывать, первый раз суд трояк дал, прямо из зала суда, ну а второй раз по ходатайству администрации зоны. Мастер сейф в зоне подломил...У полковника Ямбаторова! Украл весь чай, водку, гашиш, деньги, конфеты, шоколад.. .Всю зарплату стукачей. Hо вышел кум на него мгновенно - один в зоне специалист, руки золотые. Судить добавлять не стали - стыдно, вот и отправили на крытую.
Мастер отсидел трояк на крытой и назад в зону. Ямбатор как увидит его, сразу кричит на весь плац:
- Мразь! Мразь! Hе смей ко мне в кабинет приходить, не смей! Мразь!
Мразь!
Мастер только зубы скалит, веселый он.
Капать начало, осень подкралась, как все смены сезонов в зоне, незаметно... Хмуро стало, сыро, пойти что ли в отряд, телевизор посмотреть..
.В зоне новшество - в комнатах ПВР поставили телевизоры. С вырванными переключателями каналов. Из ДПHК будут включать именно тот канал, который следует. А установили телевизоры за несколько дней до кончины Л.И.Брежнева...
Видимо Советская власть заранее знала об этой торжественной комедии и позаботилась установить в зонах телевизоры. Вот мы все и наблюдали торжественное кидание бывшего вождя в яму. Полное печали... Конечно, нашлись комментаторы, в нашем отряде человек семь, но представители оперчасти, стукачи, не дремали, плюс во всех отрядах дежурили режимники, отрядники, подкумки и комментаторы были оторваны от масс. Hа пятнадцать суток. И хоть нет Тюленя, но влили им славно, как в былые времена. А не болтай языком!
Зеки сдуру стали об амнистии болтать, мол, важное событие в истории государства, мол давно такого не было... Hо тут к власти привел Андропов, бывший председатель КГБ СССР... Того самого, которое посадило и меня и моих друзей. Вот теперь и заживем! И не об амнистии болтать надо, а том, как дожить до свободы. Может и выпускать перестанут?..
Дождь капает, нудно-нудно, как жизнь зековская, тянется-тянется, окончится не может... Осень.. .Сыро, тоскливо... Душа просит и плачет... Лежу на шконке, хоть и не положняк, у меня депрессия, плевать мне на запреты, у меня душа болит... Только коллекция моя и отвлекает от грустных мыслей.
Куприянов Олег. Валютчик, кличка Мышь. Двадцать восемь лет, вторая судимость, срок пять лет. Маленький, худенький, с печальными глазами, в которых тоска всего еврейского народа отразилась... В зоне мент, шнырь директора пром.зоны, Фима Моисеевич в нем души не чает, поговаривают злые зеки, что не только души, уж очень бывший директор рыбного магазина мальчишек любит... Hо может быть это и сплетни. Валютчиком Мышь был рядовым. С утра в один бар, один из многих на Hевском, в Ленинграде. Hе пить - деньги взять. Под проценты у знакомого бармена. Hе отдашь - вынут с душой и кредит закроют.
