На звук выстрела прибежал все тот же часовой, здоровенный детина по имени Степан. Увидев своего командира невредимым, он заулыбался и сказал:
-- Ну, слава Богу, товарищ Рябинин, вы живы!
-- А что мне должно было сделаться, Степан? -- грустно спросил Мойше.
-- Ну как же, вы стреляли...
-- Да, стрелял, но не туда, куда ты подумал... Ты его уже отвел в камеру?
-- Да не успел еще, во дворе стоит, как раз у красной кирпичной стенки... -- угадывая ход мыслей хозяина, глухо ответил часовой.
-- Для мировой революции пролетариата, Степан, -- негромко и медленно проговорил Мойше, -- такие люди, как этот Фрухштейн, насквозь пропитанные религиозным дурманом, -- большое препятствие. Ты должен помочь революции...
Часовой понимающе кивнул и сказал:
-- Это мы сейчас сделаем, товарищ Рябинин! Не берите близко к сердцу...
-- Только, Степан, без лютости, одной пулей, прошу тебя.
-- Так точно, не извольте беспокоиться, -- ответил часовой и вышел.
"Вот и все, -- подумал Мойше, -- теперь получится..."
Через минуту на улице раздался негромкий выстрел. Он почти слился со звуком другого выстрела, который прозвучал в кабинете председателя ЧК Михаила Рябинина.
"Кто даст с Сиона спасение Израилю..."? (Пс. 13.7)
"Избавь, Боже, Израиля от всех скорбей его" (Пс. 24.22).
2000 г.
ДВЕ ШИНЕЛИ РЯДОВОГО ЛЕВИНА
1
Весной 1942 года наша часть получила приказ об очередном "выравнивании линии обороны". Так стыдливо именовали тогда отступление. Отходить на указанный рубеж следовало тихо и без паники. Сложность выполнения данного приказания заключалась в том, что впереди нас, на безымянной высотке, успешно закрепилась рота лейтенанта Тимофеева. В течение последней недели эта рота сражалась геройски, не раз спасая нас огнем пулеметов, и потому мы не могли ее теперь так просто оставить. А кабель полевого телефона, протянутый к ним, давно перебит в нескольких местах. Сигнальным ракетам никто не верит, поскольку ими часто забавляются немцы. Все основные войска отходят... Как известить Тимофеева, чтобы он не попал в окружение? Поле полностью простреливается вражескими пулеметчиками и снайперами. До ближайшего окопа передовой роты около ста двадцати метров. Уже трое посыльных были убиты...
-- Нужен счастливый солдат! -- озабоченно говорит своим помощникам подполковник Агафонов. -- Кого послать? Времени остается так мало!
Но видя перед собой три трупа, больше умирать никому не хочется. Первый посыльный был убежденным коммунистом и добровольцем, но вера в ВКП(б) ему не помогла. Второму было просто приказано бежать, он был солдатом штрафного батальона, но отчаянная смелость, принесенная из колоний Севера, не спасла его. Третьему "предложили попробовать", он был человеком религиозным, носил зашитый в подкладке 90-й псалом, но выпитая перед рывком кружка едва разбавленного спирта отяжелила его, и теперь он неподвижно лежал на земле, пробитый пулями, не пробежав и половины дистанции, рядом с двумя другими смельчаками.
-- Нужен счастливый солдат! -- твердит Агафонов. -- Немедленно найдите мне: хоть коммуниста, хоть беспартийного, еврея, магометанина, попа-расстригу, черта с рогами, -- только чтобы он голубем пролетел эти проклятые сто метров и известил наших геройских товарищей о том, что приказано отходить...
Но какой-то парализующий страх охватил всех солдат. Никакие обещанные награды не воодушевляли. Вновь же приказывать кому-то бежать с пакетом при таком упадке духа было явно малоперспективным занятием. Требовалось чье-то молодецкое желание совершить подвиг, но как это желание пробудить? И тогда старший политрук Козлюк породил по-большевистски замечательную мысль:
-- А, может быть, нам вывести перед строем какого-нибудь шустрого рядового -- у меня материал есть на многих! -- как бы для расстрела, а затем поручить ему искупить вину перед Родиной -- доставить пакет роте Тимофеева? А что, если все равно помирать, это обычно вдохновляет народ на подвиг...
Подполковник Агафонов, опытный военный, кисло посмотрел на молодого политрука -- он не сомневался, что у того имеется "материал" и на собственного командира -- и нехотя согласился на этот спектакль. Что-то надо было все равно делать. Козлюк с азартом принес несколько аккуратно оформленных дел "кандидатов на подвиг":
-- Рядовой Хабибуллин, пулеметная рота, ругал колхозы, допускал двусмысленные намеки о товарище Сталине...
-- Это который? -- нахмурил брови Агафонов. -- Черный и высокий? Нет, этот слишком неповоротлив, его сразу убьют... Кто еще?
-- Рядовой Прасолов, из артиллеристов, не уверен в достаточной мощи Красной Армии, чтобы разгромить фашистов... Рыжий такой гад, в очках, помнишь, я тебе его показывал?
-- Не пойдет, у этого плохое зрение. Если потеряет очки, может пробежать мимо окопа, а наводчик -- хороший, пусть повоюет еще!
-- Рядовой Левин, рота Егорова, фанатичный сектант, молится по ночам, подозревается в том, что во время боев стреляет в воздух... Мне все некогда его проверить!
-- Неужели, правда? И откуда ты все знаешь? Я помню Левина с самого начала войны... Кстати, он маленький и щуплый, в такого попасть непросто, пожалуй, он нам подойдетТолько шинель ему нужно подрезать немного, чтобы не спотыкался в ней.
-- Ну, это недолго поправить...
2
"Рядовой Левин как чуждый Рабоче-Крестьянской Красной Армии элемент и непримиримый баптист, отказывающийся стрелять по врагу, приговаривается к расстрелу. Приговор приводится в исполнение немедленно!" -- с искусным негодованием в голосе зачитал перед строем роты Егорова только что набросанный карандашом обвинительный текст старший политрук Козлюк. Подполковник Агафонов и другие офицеры стояли рядом с непроницаемыми лицами. Рядового Левина отвели в сторону двое скалящих зубы "ворошиловских стрелков". Лязгнули затворы винтовок. Левин закрыл лицо руками и стал вслух молиться, тем самым косвенно подтверждая свою виновность. Однако выстрелы так и не последовали...
-- Я не закончил еще читать, -- неожиданно с улыбкой продолжил свою речь Козлюк, -- а дальше здесь сказано: "Но учитывая боевую обстановку и искреннее раскаяние рядового Левина (последнее политрук добавил исключительно ради красного словца), ему разрешается кровью искупить вину перед трудовым народом и под огнем противника доставить срочное сообщение роте лейтенанта Тимофеева".
После этих слов отцы-командиры не скрывали уже своих чувств и окружили растерявшегося Левина, ободряюще похлопывая его по плечу, вручая в руки секретный пакет и недвусмысленно подталкивая в сторону бруствера.
-- Ладно, -- с трудом ответил им Левин, к которому, наконец, вернулась способность соображать, -- я побегу, только дайте мне прежде как следует помолиться Богу!
-- Что ж, молись, -- дозволили командиры-коммунисты, -- это дело хорошее...
Отошел тогда Левин в сторонку, чтобы никто не мешал, пал на колени пред Небесным Отцом и горячо умолял Его укрепить свыше, даровать сил вынести непомерное для человека испытание, которое столь внезапно обрушилось на него. "В Твоей руке жизнь моя, -- страстно шептал Левин, -- ради славы имени Твоего посрами этих безбожников!.." И никто из роты не смеялся, видя его стоявшим на коленях, потому что там, наверху, валялись три мертвеца, недавние посыльные, и все хорошо понимали, что сектанту Левину поручается почетное задание лечь рядом с ними четвертым...
Когда Левин встал с колен, то от приготовленных ему традиционных "ста грамм" и "прощальной самокрутки" решительно отказался. Командиры по-отечески нежно провожали солдата, как будто и не они вовсе полчаса назад собирались его расстреливать. "Не хороните меня раньше времени, Господь милостив!" --сказал им на прощание Левин, легко взобрался на бруствер и, немного пригнувшись, побежал по полю к лейтенанту Тимофееву.
Нельзя сказать, что пулеметы красноармейцев палили меньше вражеских, стремясь прикрыть посыльного, они сделали все возможное. Но, очевидно, противник считал для себя делом чести уложить очередного сумасшедшего русского, при свете дня в полный рост бегущего вдоль немецких позиций. И потому после первых нескольких секунд, необходимых для прицеливания, на Левина обрушился шквал огня из всех видов стрелкового оружия. Сотни глаз напряженно следили за ним с обеих сторон. Левин два раза падал. И каждый раз все думали, что он больше не встанет. Видели даже, как пули били по его шинели... Но вот он почему-то снова поднимался и продолжал, петляя как заяц, проворно бежать, пока под одобрительный гул грубоватой русской речи не нырнул в вожделенный окоп передовой роты. Немецкая сторона еще долго не могла успокоиться из-за нанесенного ей оскорбления и вымещала свой гнев, беспорядочно обстреливая позиции Тимофеева.
3
"Нет ничего невозможного для советского солдата, по призыву сердца защищающего свою великую социалистическую Родину!" -- характеризуя подвиг рядового Левина, на следующий день вдохновенно написал в полковой газете старший политрук Козлюк. Далее его развернутая статья сообщала, как этот "замечательный солдат" с честью выполнил казалось бы невыполнимое задание. Благодаря его мужеству, рота лейтенанта Тимофеева своевременно и с незначительными потерями вышла на предписанный ей новый рубеж обороны вместе со всеми подразделениями. Высокая государственная награда вскоре ожидает героя...
