Он назвал его Лорено. Его родители погибли при кораблекру- шении, и из родственников остался только дед. Операпато любил его. Ему больше некого было любить. Он не думал посвящать всю свою жизнь ему, но вышло так, что ничем другим заниматься ему не приходилось, а там уже пришли какие-то чувства, которые заменили ему любовь... Такой человек, такой характер. Ничто не грызло его изнутри, и никакие ассоциации, кроме радостной встречи, не возникали у него, когда он слышал шум бегущих к нему ног... Может, и своего сына Операпато любил бы так же.
Зато Лорено любил своего деда и не представлял себе жизни без него... Впоследствии, когда у Лорено стало уходить некото- рое время на любовные интриги, занятия философией, театр, учёбу в университете, поездки за границу, он никогда не забывал о деде и всегда находил время для него. Идиллия?.. Да.
1889 год. Одно из поместий Операпато и его внука-наследника. Июль. Кабинет Операпато.
Усталый, 84-летний мужчина только что узнал о том, что месяц - это самое большее. Он послал за внуком. Тот пришёл, поцело- вал деда и сел напротив. "30 лет, наверное, прекрасный возраст", - подумал старик.
47
Когда Операпато закончил говорить, Лорено уже стоял, и его грудь с трудом справлялась с дыханием. Ещё несколько долгих секунд, и Лорено выбежал из кабинета.
"Всё, - подумал Операпато, когда услышал звук удаляющихся конских копыт. Неужели всё?!"
У него в столе лежал старый револьвер. Он медленно выдвинул ящик, достал оружие, зарядил и вооружённую смертью руку чин- но положил на колено. "Всё".
Сон был нарушен внезапно. Распахнулись настежь двери. Вер- нулся враг. Вернулись глаза с полуторавековой яростью. Он уз- нал эти глаза... И вдруг он почувствовал боль той кровоточащей раны в знакомом ему лесу, и, когда Лорено шагнул вперёд, Опе- рапато точно знал, что будет делать... Инстинктивно. Всё забыв. Ничего не чувствуя... Оставив мысли о близкой смерти. Не пони- мая, обороняясь, или нападая...
Сухой щелчок застал Лорено у другой стороны стола. Ещё одно нажатие на курок - осечка, ещё - осечка. Держась левой рукой за смертельную рану, Лорено схватил бронзовую пепельницу и по краю стола стал приближаться к беззащитному старику. Внизу уже был слышен шум ног. Ещё одно нажатие - и снова осечка, уже последняя осечка этой войны. В кабинет вбежали слуги, и в этот момент Лорено нанёс свой удар... Их удар.
Оба повалились на большой стол. Оба ещё жили. Оба уже ни о чём не думали и не жалели.
Кровь двух семей говорила последние слова.
Кровь говорила.
48
...Из колоды моей
утащили туза
Да такого туза,
без которого смерть...
В. Высоцкий
Да, я люблю себя. Да, я любил себя в своей любви к тебе. Да, да, да, да. Но да, ты могла быть самой счастливой и обожаемой женщиной. И да, ты была таковой!.. Я обожал тебя со стра- стью вулкана, но ты временами видела в этом жерло Сивиллы и боялась этого... Я утверждал, что фильм цветной, а ты - чёрно-белый.
Я мужественно боролся за тебя и себя. Я "отбил" тебя у че- ловека, который мечтал вскоре жениться на тебе (ты помнишь те свои слёзы, через неделю после нашего знакомства?). Предо мной пали все твои ухажёры и воздыхатели. Я играючи победил всех, совершенно всех, кроме одного человека - тебя... Я мечтал доказать тебе наше право на сказочный дворец, а ты хотела быть обычной и стала таковой... Я носил тебя на руках, а ты - "я ревную тебя к цветам, которые ты мне даришь"...
В преферансе есть поговорка: "Когда не идёт карта - надо платить". Я заплатил... Я заплатил смешанным чувством любви и горечи. Чем заплатила ты не знаю (мне иногда казалось, что я вообще тебя не понимаю). Смело могу сказать только одно: я проиграл - тебе. Я отдал тебя - самой себе... Я был очень молод, возможно, делал ошибки, но не это, не это главное: тебя нельзя забрать у тебя же самой - и я сдался. Я уворачивался, пытаясь обхитрить создателя, мешал и кропил ночами карты, но обмануть его так и не смог. Я проиграл то, что не должен был выиграть, что выиграть невозможно, но я утверждаю, да, утверждаю: "Я классный игрок! Я превосходный игрок! Я лучше всех!"... А что касается той самой партии, то у меня утащили козырного туза. Козырного туза... Если он вообще был в колоде.
49
Осенний садик. Беспорядочно кувыркающиеся листья. Лёгкий ветерок. Двое мужчин, приблизительно одного возраста, смотря куда-то туда на лес за прудом, тихо разговаривают между собой.
- 26 лет.
- 26 с половиной.
- А ты такой же... - И помолчав: - Как ты узнал, что это я?
- Ты тоже не изменился, - со вздохом сказал второй, тот, что поправил первого в подсчёте лет.
После некоторой паузы первый продолжил:
- Бывали встречи порадостней...
- Я всё знаю, - вдруг, не глядя на собеседника, оборвал его второй.
- Или тебе кажется, что ты всё знаешь.
- Нет, старый друг. Я всё знаю. Иначе ты бы не пришёл, - сказал второй.
Оба замолчали. Всё также несмотря на своего собеседника, первый сказал:
- Ты ещё в институте всегда всё знал, - он выдал подобие улыбки.
- Ты пришёл, потому что я дал слово, что тебя не схватят. А ещё потому, что чувствуешь дыхание в спину.
- И процентов на десять хотел тебя увидеть, подполковник, - сказал первый.
Замолчали.
Одинокие прохожие. Дымка тумана вдалеке. Листья в медленном вальсе. Детский смех.
Тот, которого назвали подполковником, первым нарушил молчание:
- Выходи из дела, и я дам тебе уйти из страны.
- А остальные?
- Остальным уже не выбраться. Я лично командую операцией. Переиграть уже никто не сможет, и, поверь, это всё, что я могу для тебя сделать... Уезжай и иногда молись за меня.
Его оппонент на какую-то секунду посмотрел на него и тут же убрал взгляд:
- Это всё, что я умею, - сказал он.
- Я тоже. У тебя время до четвёртого, - ответил второй.
50
Тихо. Красиво кругом.
Они посидели молча ещё немного, и первый сказал:
- Спасибо... - И сделав паузу, как будто улыбаясь прошлому, спросил:
- Ты помнишь, на втором курсе...
- Я помню всё. Прощай, - оборвал его подполковник.
Один из них встал и, не прощаясь, медленно направился к центральным воротам сада. Через пару минут его собеседник удалился в противоположную сторону. Никто из них не обернулся.
Он умер пятого числа по дороге в больницу.
51
1.
Зима
Утро. Морозно. К-Д проснулся - солнечные лучики бараба- нили по векам. Большая кровать. Дом в два этажа. Принял ванну. Спустился вниз.
Завтрак. Второй завтрак. Газеты. Вторая половина дня.
Пришли. Хлопали по плечу. Громко смеялись. Накрывали сто- лы. Ели. Закусывали. Немножко пели. Прощания-обещания. Ушли.
Домработница. Снова чисто. Столы и стулья на месте. Вроде ничего и не было. Во всех комнатах огонь в камине. Тепло.
Привёл себя в порядок. Гладко выбрился. Белая рубашка. Гал- стук. Костюм в полоску. Платок в боковом кармане. Пальто с ве- шалки. Шляпа. Перчатки. Дверная ручка. Запах улицы в лицо.
- А куда я еду? Ведь... Совершенно...
Зима.
2.
Осень
Утро.
К-Д отобедал и в город поехал
В трамвае. Чего-то кондуктора нет.
Проехал бесплатно.
В метро до вокзала (тоже бесплатно).
Пешком пять минут и... КОН-СЕРВАТОРИЯ!
В зале концертном спокойствие. Тихо. Окна огромные.
Своды и люстра.
Кресел ряды.
Сцена
И два рояля,
Белый и чёрный. Чёрный и белый...
На сцену поднялся:
огромнейший зал,
но нету в нём зрителя
Ни одного. И на сцене молчание.
52
Внимал атмосферу
Прошёлся:
пюпитр сверкающий, партитура на месте,
клавиатура:
клавиши чёрные и клавиши белые,
смычок скрипача и фаготова хмурость,
виолончель,
барабаны огромные, флейты, нежная арфа...
Дирижёрская палочка. Взмах...
Д. Шостакович. Седьмая симфония.
Трубадур. Травиата. Аида,
то Верди
и Глинка. Руслан и Людмила...
Борис Годунов. Хованщина. Мусоргский.
Рахманинов С. Алеко (цыгане, любовь).
Русалка и Каменный Гость. Даргомыжский.
Прелюдь-интерлюдии (можно запутаться).
Чайковский Пётр Ильич. Евгений Онегин. Мазепа.
Иоланта.
Опричник (он более ранний и менее известен).
Смятение чувств, облаков, настроения, мысли.
Всё та же волшебная палочка.
Взмах.
Занавес...
Осень.
3.
Поздняя осень
К-Д вышел на улицу. Начинало смеркаться. Почему-то весь город оказался пуст. Совершенно пуст. В магазинах, скверах, парках, галереях, пассажах. Ни души.
Он дошёл до банка. Везде открыты двери, но никого внутри нет. Вошёл. Проверил свой счёт: все ссуды погашены, долгов нет.
53
Прошёл через парапет. Поднялся по Потёмкинской лестнице, которая плавно переливалась в не стареющего душой Дюка, Третьяковка, Дом Меньшикова по ту сторону моста, зелёный Крещатик... Наконец, Площадь Фонтанов. Нигде ни души. Странно.
А вот и старый, добрый Минск, где так часто бывал. Милости просим! Знакомая улица Жудро, дом сорок восемь, квартира че- тырнадцать. Второй этаж.
