На узенькой скамейке часок не посидишь.
Опять вползает скука в заснеженный простор.
Беременная сука заходит в коридор.
Ей только бы согреться.
Хоть чуточку тепла.
И я с холодным сердцем все не найду угла.
Вчерашнее прощанье нейдет из головы.
Предчувствуя заране, все знали мы, увы!
Но так хотелось счастья, хоть чуточку тепла.
Казалось, в нашей власти не разлучать тела.
Но ты идешь по Минску, а я в лесном кругу черчу тебе записки ботинком на снегу.
А впереди маячит шумливая Москва, где ничего не значат вчерашние слова.
7.03.82
ДУХ И ТЕЛО
Объяснения. Потери.
Каталог былых побед.
Я одною меркой мерил
20 лет и 30 лет.
Дух мой, юношески стройный, в горний воздух воспарял.
Как быка - меж тем на бойню гнал - телесный матеръял.
И сошлись парадоксально тело старца, дух юнца в новой страсти, и печально ждали славного конца.
Что же, дева поглядела на меня через очки.
Разглядела только тело, дух не виден сквозь зрачки.
И со смехом убежала вмиг в заснеженную даль.
Тело бедное лежало.
Дух измученно летал.
Так живу, мой друг, отныне; и раздвоен, и распят.
Так пришли ко мне унынье и расплата из расплат.
Но и деве той не лучше.
Облетает юный цвет.
И её сомненье мучит: тело есть, а духа нет.
7.03.82
Каролищевичи
Заснеженные сосны.
Послушай пять минут:
Поют они, как кросна; видать, дорожки ткут из снега и метели, из синей тишины...
Им помогают ели, усердия полны.
И ты, идя обратно дорогою судьбы, оставишь, вероятно ненадолго следы.
7.03.82
Четыре часа утра.
А день мой ещё не начат.
Не кончилась ночь утрат.
Откуда мне ждать удачи?
Великие города безмолвно лежат во прахе.
Несущихся лет орда меня пригвоздила к плахе.
И сломан уже кадык.
Саднит болезненно локоть.
И кляпом торчит язык, наверное, в правом легком.
Пытаюсь открыть глаза...
Глотаю прокисший воздух.
А память летит назад, но поздно вернуться. Поздно.
Единственная моя, окутай меня сияньем.
Дозволь мне дождаться дня, чтоб умер, как россиянин.
Чтоб глянул на свет в окно и веки прикрыл, доверчив.
Пусть будет потом темно оставшуюся вечность.
31.01.82.
ЗЕЛЕНОЕ ЭХО
Недавно мы с дочкой, гуляя в лесу, видали в кустах золотую лису.
Она на прощанье махнула хвостом и скрылась мгновенно во мраке лесном.
Когда я наверх поглядел, как в оконце, увидел в прогал краснобокое солнце.
Когда по тропинке пошел напрямик, наткнулся на синий-пресиний родник.
Когда мы под вечер домой побежали, то черные тени повсюду дрожали.
И только белела на небе луна, как чудная лампа, сиянья полна.
И долго звучало порою ночной зеленое эхо прогулки лесной.
6.04.82
ВОЗЛЕ ШОССЕ
1
Вот и зажил я возле шоссе: дом - как дом; только странное дело - вечно что-то в квартире шумело, в придорожной моей полосе.
Был я поутру трезвый как все.
Зубы чистил и брился умело; только что-то все время шумело, не являясь в открытой красе.
Дверь я войлоком облицевал, щели все проложил поролоном, но по-прежнему шум неуклонно налетал, словно горный обвал.
Я в аптеке беруши купи.
Я завязывал шапку-ушанку.
Бился шум, словно мячик о штангу и до мозга - насквозь - проходил.
Жизни шум, нестареющий шквал, пролети по скудеющим жилам.
Вот и стал я почти старожилом, не желая - в "десятку" попал.
2
Вот сижу я, склонясь над столом.
Был отцом я, и сыном, и мужем; только вряд ли кому-то я нужен...
Все, что было, осталось в былом.
Я, конечно, гожусь на подхват: принести, отнести, расстараться...
А вот, что я не Фет иль Гораций, это слишком заносишься, брат!
Вот твой рыночный диапазон - от укропа до свежей картошки; если хочешь, рифмуй понарошку и глотай аммиак, как озон.
Не стесняясь заезженных слов, на автобусе езди беспечно и не думай, что жизнь бесконечна для таких безупречных ослов.
Тело будет потом сожжено, разбегутся поспешно родные и, быть может, помянут чужие, если выставят внуки вино.
Так беги, не жалея подков, бей асфальт заграничным копытом; путь твой многими вдосталь испытан и завещан во веки веков.
3
Есть, как видишь, бутылка вина.
В холодильнике - вот - "Цинандали".
Жизнь прожили мы, проворковали, не считая, что это - вина.
Перед кем и потом за кого? - виноватим мы дальних и близких; можем штилем высоким и низким, только много ли проку с того?
Холодильник легко распахну.
Переставлю на холод бутылку.
Сам себя щелкану по затылку и отправлюсь к ночному окну.
Все улажу, что мне суждено.
Промелькнут обывателей лица.
С телевизором вряд ли сравнится бесконечное это кино.
Бог ты мой, я забыл про вино!
Впрочем, завтра оно пригодится, там - позавтракать, опохмелиться...
Да и вам-то не все ли равно...
4
Что бездарней ночного ума, коль с душой в постоянном разладе
(знать не знает о новом раскладе и давно не страшится письма?!)
Подсказала бы летняя мгла, что с надеждами вышла накладка; да и так уже вовсе несладко чаепитье родного угла...
Шел бы лучше, с порядком знаком, прямо в банщики иль в коновалы, чем шататься весь день, где попало, и без толку молоть языком.
Чтоб, прогнав безрассудную стынь, исцелять всех собак беспородных; так пристойно весьма и подробно применяя на деле латынь.
А пока, дорогой, засыпай и с утра потихонечку трогай, раз закаялся лунной дорогой закатиться прямехонько в рай.
15.06.82
БАЛЛАДА О КУСКЕ МЕЛА
Меня покамест спасают ноги.
А то порою хоть криком кричи.
Григорий Павлович, дед мой строгий, вчера опять меня палкой учил.
Привык ни за что надо мной изгаляться: и эдак не эдак, и то - не то.
Попробуй старого не бояться, когда он мозоль от битья натер.
А, впрочем, вчера я страдал за дело, и совести справедлив укол: я взял без спросу кусище мела и аж на семь частей расколол.
А мел - ведь это такое богатство.
Даром его никто не дает.
Я этим мелом - "Равенство", "Братство" - вывел вчера на створках ворот.
Выходит все поделом. Ан каюсь: слова надо мной захватили власть.
И я стыжусь, но не зарекаюсь, что больше мел не смогу украсть.
22.07.82
БАЛЛАДА РАЗЛУКИ
Я навестил её. Она была бледна немного. Заспанные глазки глядели хмуро, Вся её фигура топорщилась, хотя была кругла.
Вот парадокс: та ж комната и та ж кровать, знакомый стол и книжек полка, в бараньих завитушках та же челка - другой прием и чувств другой этаж.
Как будто не она, не голубой невинный взор, а серые стальные глаза глядят - как пули нарезные готовы грянуть из стволов в упор.
О, Господи! Зачем я шел сюда, зачем ещё с полночи собирался.
Усы равнял. В обновки наряжался - неужто ради свары и суда?!
Я ей пытался что-то говорить.
Я спрашивал усердно о здоровье.
И чувствовал всем сердцем, всею кровью: все бесполезно, надо уходить.
Грешила не презрением она, но - равнодушьем. Всматривался снова я: что в ней грешного, святого?
Опухли губы (может быть, со сна?)
На шее справа рубчик (от подушки?), а там как будто склеен завиток - и все же упрекнуть ни в чем не мог
( ещё вчера приветливой) подружки.
Мы ссорились наивно и смешно.
Претензии друг другу излагали, какие-то пустяшные детали, которые и помнить-то грешно.
Я повторял уже в который раз, что виноват, что пьян был, что исправлюсь.
Просил простить и уповал на жалость, но понял вдруг, что не любим сейчас.
Что все слова бессмысленны, что все сегодня бесполезны уговоры, что надо прекращать пустые споры и не крутиться белкой в колесе.
Я сдался. Попытался пошутить.
Обнять её - хотя бы на прощанье, мол, в знак прощенья или обещанья - и вынужден был тихо отступить.
О, неужели тридцать дней назад я сам не раз от ласки отбивался, порою с облегчением прощался, был передышке в встречах даже рад!
Что с ней? Другой мужчина? Вроде, нет.
Она со мной пока ещё правдива.
Притом она всегда нетерпелива и не утерпит дать прямой ответ.
Итак, приятель, подведем итог: ты доигрался, вот и разлюбили тебя, а узелок не разрубили, щемит ещё на шее узелок.
Ты вспомни, как ты сам её учил плыть по теченью, не терять рассудка.
Все - шутка, вот и получилась шутка, но жутко, что не помнишь сам причин.
Ведь ты уже настроен был на взлет, на поклоненье каждому поступку.
Да, братец. Жизнь с тобой сыграла шутку, а ты, небось, хотел наоборот?!
Вперед-вперед, верней, назад-назад; шагай сейчас, голубчик, восвояси и, боль свою сомненьем приукрасив, спеши пополнить цикл своих баллад.
Она была честна. С неё пример возьми и честен будь в своем притворстве, не состязайся с недругом в притворстве, а мимо посмотри, суров и смел.
Быть равнодушным вовсе нелегко, когда на сердце непогодь бушует, но, друг мой, одесную и ошуюю ещё так много разных дураков.
Не уподобься им. Иди вперед.
