Б о г о м о л о в. Это так кажется, потому что разум каждого обращён на самого себя и мелкое, а не - в мир и на великое его...
О л ь г а. Во мне живёт неразумная сила. Я хочу бунтовать. Мне трудно. Мне всегда чего-то не хватает. Я не могу, не умею жить...
Б о г о м о л о в. Странно ты говоришь, Ольга, это ново для меня.
О л ь г а. Разве ты меня знаешь? Ты - тоже непонятен мне. Ты вызываешь у меня желание спорить с тобой, не соглашаться. Я хочу стащить тебя на землю, чтоб ты был ближе ко мне... ах, я не знаю, чего хочу!
Б о г о м о л о в (смотрит на неё). Может быть, ты...
О л ь г а. Влюбилась, да? Это ты хотел спросить, да? Нет, я не влюблена, но... слушай, Яков, я изменила тебе.
Б о г о м о л о в. Нет. Не верю...
О л ь г а. Да.
Б о г о м о л о в. Здесь?
О л ь г а. Это всё равно...
Б о г о м о л о в. Наверное - не здесь...
О л ь г а. Почему?
Б о г о м о л о в. Ну - с кем же здесь? (Ходит, опустя голову.)
О л ь г а. Что ты молчишь?
(Богомолов взглянул на неё молча.)
О л ь г а. Говори же...
Б о г о м о л о в (тихо). Что же я скажу тебе, друг мой, что? Я не знаю, что сказать.
О л ь г а. Разве тебе не больно?
Б о г о м о л о в (пож[имая] плеч[ами]). Ты хочешь, чтоб я кричал? (Трёт лоб.) Как, должно быть, это неудобно и противно - отдаваться двоим... наверное, один из них возбуждает брезгливость...
О л ь г а (почти кричит). Что ты говоришь?
Б о г о м о л о в. Тебе неприятно? Извини... с тобой я привык говорить обо всём, что думаю. И вот, неожиданно, я вспомнил жалобы проституток.
О л ь г а (вскочив). Противный головастик, у тебя нет души, у тебя только мозг, бессердечное насекомое...
Б о г о м о л о в. Что ты? Друг мой, - что ты...
О л ь г а. Уйди прочь!
Б о г о м о л о в. Неужели ты думаешь, что я хотел оскорбить тебя? Пойми, что это невозможно. Я столько пережил с тобой хорошего, я так благодарен тебе за это, и - ведь я тебя люблю! За что ты сердишься? (С улыбкой.) Это я должен сердиться, - ведь ты изменила мне, если это не выдумка!
О л ь г а. Нет! Это правда! (В отчаянии.) Боже мой, я ничего не понимаю!
Б о г о м о л о в. Ну, хорошо, это правда, ты изменила мне, коварная женщина.
О л ь г а. Как ты можешь шутить, как ты смеешь?
Б о г о м о л о в. Успокойся, Ольга, не кричи... В чём дело?
О л ь г а. Но - разве это не оскорбляет тебя?
Б о г о м о л о в. Не будем говорить обо мне... (Под[ошёл], положил руку на плечо ей.) Ольга, - ведь это не серьёзно, да? Ведь если бы ты полюбила кого-то... ты вела бы себя иначе? не так ли? Забудем же об этом, Ольга, если это ошибка...
О л ь г а. А если это моя месть тебе?
Б о г о м о л о в. За что?
О л ь г а. За то, что ты далеко от меня...
Б о г о м о л о в. И ты решила уйти ещё дальше? Нет, - я думаю - это не так. Я ведь знаю - ты меня любишь, я это чувствую.
О л ь г а. Как трудно с тобой! Ты точно издеваешься.
Б о г о м о л о в. Ольга, я понимаю, что быть красивой женщиной - это иногда большое несчастие. Она - сокровище, отовсюду к ней тянутся завистливые, жадные и часто грязные руки, все хотят обладать ею... я понимаю, как легко потерять себя в этой ядовитой атмосфере вожделений.
О л ь г а (в тоске). Кто говорит со мной? Человек, имеющий право любить меня, умная книга или какая-то непонятная мне идея? Я с ума сойду!
Б о г о м о л о в. Послушай же, дитя моё! Ведь я не виню тебя ни в чём...
О л ь г а. Обвини! Оскорби!
Б о г о м о л о в. Не будем говорить глупостей... Ты ошибаешься, думая, что я не страдаю. Нет, по-своему - я оскорблён, - не тобой, а пошлостью события, прости меня - случилось пошлое. Это не страшно, но мучительно, именно потому, что пошло...
О л ь г а. О, боже мой...
Б о г о м о л о в. Ты знаешь - я люблю любить, люблю самое чувство любви и умею любоваться им, - ты это знаешь. Помнишь?
О л ь г а. Да. Это было...
Б о г о м о л о в. Это всегда со мной. На всю жизнь женщина - ты останешься для меня владычицей мира, существом, от которого все племена и народы, силой, побеждающей смерть и уничтожение. Тебя ради возникло на земле всё прекрасное, от тебя вся поэзия жизни, всё для тебя - преступления и подвиги, - всё! Любовью к тебе насыщена жизнь, и пусть теперь формы любви несовершенны, грубы, но - настанет время, когда это лучшее чувство наше насытится религиозным сознанием и мы будем любить, обожая друг друга...
О л ь г а (сквозь зубы). Проклятый сказочник...
Б о г о м о л о в. Если на земле возможно счастье, оно настанет тогда, когда мы поймём величие женщины.
О л ь г а. Живёт в тебе какой-то тихий дьявол... Я не знаю - можно верить твоим словам?
Б о г о м о л о в. Надо верить, Ольга! Из всех иллюзий жизни вера самая лучшая.
О л ь г а. Всегда, за всем, что ты говоришь, я чувствую глубоко скрытую иронию. Во что ты веришь?
Б о г о м о л о в. В тебя. Верь и ты в своё назначение - одарять мир любовью, лаской, счастьем... Что есть лучше этого? Что?
О л ь г а. Я не знаю.
Б о г о м о л о в. Мы все очень бедные люди, друг мой, и нам необходимо делиться друг с другом всем, что мы имеем... (Обнимает её.) Ну, ты успокоилась немножко?
О л ь г а. Да. Ты заговорил меня... Ты точно с ребёнком говоришь со мной.
Б о г о м о л о в. Я тебя люблю...
О л ь г а. Я чувствую, что тебе жалко меня... О, господи! Где же любовь?
Б о г о м о л о в. Перестань!
О л ь г а. Почему, почему ты не спросишь, зачем я сделала это?
Б о г о м о л о в. Если хочешь - скажи.
О л ь г а. А тебе - безразлично?
Б о г о м о л о в. Не могу же я просить тебя - покайся!
О л ь г а. Если б ты любил...
Б о г о м о л о в. Ну, хорошо, - я сам стану рассказывать о тебе. Ты хотела попробовать, не разбудит ли любовник страсть мужа, да?
О л ь г а. Если бы так?
Б о г о м о л о в. Ну, - тогда это поступок отчаяния, который вызван моей небрежностью к тебе.
О л ь г а. Знаешь - ты... тебя все считают наивным человеком...
Б о г о м о л о в. Проще говоря - дураком. Милая, давай прекратим это... Ведь ты не Верочка, которая так любит психологические разговоры...
О л ь г а. И с которой ты кокетничаешь... Она тебе нравится?
Б о г о м о л о в. Мне все люди интересны, но я люблю только одного человека - тебя. Может быть, я непонятно люблю, но - лучше не умею... Вот я с наслаждением смотрю, как ты внутренно растёшь, и не хочу мешать росту самого прек[расного] на земле, что я знаю. Мы помирились?
(Ольга молча смотрит на него.)
Б о г о м о л о в. Да?
О л ь г а (обнимая). Ты умеешь успокоить душу... да, ты умеешь это... Но - твоя любовь? Нет, я не чувствую её... не чувствую!
Б о г о м о л о в. Что же мне делать? Побить тебя, как бьют мужики баб... хочешь? (Крепко об[нимает] её.)
[IV ДЕЙСТВИЕ]
Та же комната. Поздний вечер. В фонаре горит лампа, над столом люстра. В е р о ч к а в углу за столом пишет. Н и н а в кресле, Л а д ы г и н ходит, хмурый.
Н и н а. Я вхожу, а у них нежная сцена. Ах, извините!
Л а д ы г и н. Целов[аться] в проходной комнате, это - пошлость!
Н и н а. Он нисколько не смутился, представьте!
Л а д ы г и н. Дурак... А она?
Н и н а. Что?
Л а д ы г и н. Она - смутилась?
Н и н а. У неё было счастливое лицо.
Л а д ы г и н. Не понимаю.
Н и н а. Чего же не понимать? Когда женщину ласкает любимый человек, она счастлива.
Л а д ы г и н. Гм... Предоставьте мне судить об этом...
Н и н а. То есть? Что вы хотите сказать?
Л а д ы г и н. Ничего.
Н и н а (Верочке). Ах, Веруня, я забыла, что вы здесь... Вы так тихо скрипите, точно мышка. Вам неприятен этот разговор?
В е р о ч к а. Почему? Мне безразлично.
Н и н а. Вы ведь немножко увлекаетесь Богомоловым.
В е р о ч к а. Вы уверены в этом?
Н и н а. Ах, деточка, это так заметно.
Л а д ы г и н. Я, например, ничего не замечал.
Н и н а. То - вы, а то мы, женщины. Мы искреннее мужчин и всегда сразу выдаём себя...
(Ладыгин вынул револьвер из кармана, играет им.)
Н и н а. Ай, что это у вас! Спрячьте, спрячьте, - видеть не могу...
Л а д ы г и н. В нём один патрон...
Н и н а. Всё равно! Я вас прошу...
Л а д ы г и н. Извольте! Но это очень смешно...
Н и н а. Пускай будет смешно! Я не вы[но]шу этих глупых вещей. Вот так на моих глазах один кадет, дальний родственник мой, играл револьвером, да в ладонь себе - бац!
Л а д ы г и н. В ладонь? Это надо уметь!
Н и н а. В ладонь левой руки! У него потом пальцы не сгибались от этого. Вы знаете, Борис, сегодня утром я имела курьёзную беседу с Богомоловым. Я сказала ему, что он очень интересный и я скоро, кажется, влюблюсь в него.
Л а д ы г и н. Есть во что!
Н и н а. Вы слушайте! Он почти испугался, во всяком случае был очень смущён и вдруг говорит м[не], что совершенно не способен на роль любовника.
Л а д ы г и н (усм[ехаясь]). Так и сказал?
Н и н а. Ну да.
Л а д ы г и н. Вот болван.
Н и н а. И вслед за тем начал хвалить вас.
Л а д ы г и н. Меня? Он?
Н и н а. И как ещё! Вы и простой, несложный человек, у вас честное лицо...
Л а д ы г и н (хохочет). Нет - серьёзно? Честное лицо - а?
Н и н а. Как странно вы смеетесь.
Л а д ы г и н. Нет... знаете... это - трюк! Я - несложный... чёрт его возьми!
Ж а н (вход[ит]). Как приятно - здесь смеются! Вера Павловна, - вас просит Никон.
