Наконец он "явился" к дежурному воспитателю (в каждом возрасте дежурили по очереди свои воспитатели), который осмотрел очень тщательно его узелок. Так как вечерняя молитва уже кончилась, то отпускные из дежурной шли прямо в спальню.
Там, у самых дверей, их дожидалось человек двенадцать второклассников. На Буланина, едва только он вошел со своим белым узелком, эта орава накинулась, как стая голодных волков.
- Новичок, угости! Новичок, поделись! Дай гостинчика, Буланка!..
И все руки тянулись к узелку, сталкиваясь и цепляясь одна за другую. Каждый старался протиснуться вперед и отпихивал плечом мешавшего товарища.
- Господа... да позвольте же... я сейчас, - бормотал растерянный, оглушенный Буланин, - я сейчас... только... пустите же... я не могу всего...
Он поспешно развязал узелок, стараясь увернуться от хищных рук, вырывавших его, и сунул в чью-то руку яблоко. Но в это время на всю копошащуюся вокруг Буланина массу налетел какой-то огромный рыжий малый и закричал неистовым голосом:
- На шарап!
В ту же секунду белый узелок, подброшенный снизу сильным ударом, взвился на воздух. Яблоки и лепешки разлетелись из него во все стороны, точно из лопнувшей ракеты, а банка с вареньем треснула, ударившись об стену. Свалка тотчас же закипела на полу, в темноте слабо освещенной спальни. Старички на четвереньках гонялись за катящимися по паркету яблоками, вырывая их один у другого из рук и изо рта; некоторые немедленно вступили врукопашную. Кто-то наткнулся на разбитую банку с вареньем, поднял ее и, запрокинув голову назад, лил варенье прямо в свой широко раскрытый рот. Другой заметил это и стал вырывать. Банка окончательно разбилась в их руках; оба обрезались до крови, но, не обращая на это внимания, принялись тузить друг друга.
На шум общей свалки прибежало еще трое старичков. Однако они быстро сообразили, что пришли слишком поздно, и тогда один из них, чтобы хоть немного вознаградить себя за лишение, крикнул:
- Куча мала, ребята!..
Произошло что-то невообразимое. Верхние навалились на нижних, нижние рухнули на пол и делали судорожные движения руками и ногами, чтобы выбраться из этой кутерьмы. Те, кому это удавалось, в свою очередь, карабкались на самый верх "мала-кучи". Некоторые хохотали, другие задыхались под тяжестью давивших их тел, ругались, как ломовые извозчики, плакали и в остервенении кусали и царапали первое, что им попадалось, - все равно, будь это рука или нога, живот или лицо неизвестного врага.
Повергнутый сильным толчком на землю, Буланин почувствовал, как чье-то колено с силою уперлось в его шею. Он пробовал освободиться, но то же самое колено втиснуло его рот и нос в чей-то мягкий живот, в то время как на его спине барахтались еще десятки рук и ног. Недостаток воздуха вдруг придал Буланину припадочную силу. Ударив кулаком в лицо одного соседа и схватившись за волосы другого, он рванулся и выскочил из кучи.
Он не успел еще подойти к своей кровати, как его окликнули:
- А! Буланка! А ну-ка, иди сюда.
Это был Грузов. Буланин сразу узнал его голос и почувствовал, что бледнеет и что у него задрожали колени. Однако он подошел к Грузову, стоявшему в амбразуре окна и раздиравшему зубами половину курицы.
- Принес? - лаконически спросил Грузов, вытирая руки о грудь пиджака.
- Голубчик... ей-богу, не мог, - жалобно забормотал Буланин. - Ну, вот честное, благородное слово, никак не мог. В следующее воскресенье уж непременно принесу... непременно...
- Отчего же ты не мог сегодня? Отжилить хочешь, подлец? Давай назад фонарь...
- У меня его нет, - прошептал Буланий. - Петух отобрал... я...
Он не успел договорить. Из его правого глаза брызнул целый сноп ослепительно белых искр... Оглушенный ударом грузовского кулака, Буланин сначала зашатался на месте, ничего не понимая. Потом он закрыл лицо руками и зарыдал.
- Слышишь, чтобы в следующий раз ты мне или фонарь возвратил, или принес деньги. Только уж теперь не два, а два с полтиной, - сказал Грузов, опять принимаясь за курицу. - У тебя есть гостинцы-то по крайней мере?
- Нет... были яблоки и лепешки... и банка малинового варенья была... Я хотел все тебе отдать, - невольно солгал Буланин, - да у меня их сейчас только отняли старички...
- Эх, ты!.. - протянул Грузов презрительно, и вдруг, с мгновенно озверевшим лицом, ударив изо всех сил Буланина по затылку, он крикнул: Убирайся ты к черту, жулябия! Ну... живо!.. Чтобы я тебя здесь больше не видел, турецкая морда!..
До глубокой ночи шныряли старички между кроватями первоклассников, подслушивая и подглядывая, не едят ли они что-нибудь тайком. Некоторые действовали партиями, другие - в одиночку. Если новичок отказывался "угостить", то его вещи, шкафчик, кровать и его самого подвергали тщательному обыску, наказывая за сопротивление тумаками.
У своих одноклассников они хотя и не отнимали лакомств, но выпрашивали их со всевозможными унижениями, самым подлым, нищенским тоном, с обилием уменьшительных и ласкательных словечек, припоминая тут же какие-то старые счеты по поводу каких-то кусочков.
Буланин уже лежит под одеялом, когда над его головой останавливаются двое второклассников. Один из них называется Арапом (фамилии его Буланин не знал). Он, громко чавкая и сопя, ест какие-то сладости. Другой - Федченко попрошайничает у него.
- Ара-ап, да-ай, кусочек шоколадцу, - тянет Федченко умильным тоном.
Арап, не отвечая, продолжает громко обсасывать конфету.
- Ну, Арапчик... Ну, голубчик... Са-амый маленький... хоть вот такой вот...
Арап молчит.
- Это свинство с твоей стороны, Арап, - говорит Федченко. - Это подлость.
Арап, сопя носом и продолжая сосать шоколад, отвечает своим картавым голосом:
- Убирлайся к черлту!
- Арапушка!
- Убирлайся, убирлайся... Нынче не суббота, не подают.
- Ну, хоть са-амыи маленький. Дай хоть из рук откусить.
- Не прлоедайся.
- Ладно же, сволочь ты этакий! - говорит Федченко, вдруг рассвирепев. Попросишь ты: у меня когда-нибудь гостинца!
- Даже и не подумаю прлосить, - сосет, равнодушно Арап свой шоколад.
- Я тебе это припомню, дрянь, - не унимается Федченко. - Ты, небось, забыл, как я тебя, подлеца, угощал? Забыл?
Арап вдруг оживляется, и слышно, что он с хлопаньем вынимает шоколад изо рта.
- Ты?.. Меня?.. Угощал?.. Когда?
- Когда? - с задором переспрашивает Федченко.
- Да, когда?
- Когда?
- Ну, когда же? Ну?
- Когда? А помнишь, у меня были пирожки с капустой. Что ж, скажешь, я с тобой не поделился? А? Не поделился?
- Все ты врлешь. Никаких у тебя пирложков не было, - хладнокровно отвечает Арап и опять принимается за шоколад.
Наступает длинное молчание, в продолжение которого - Буланин чрезвычайно живо себе это представляет - Федченко не сводит жадных глаз со рта Арапа. Потом снова раздается тот же униженный, нищенский голос:
- Ара-апчик... голу-убчик... ну, дай же маленький кусочек... Ну, хоть вот такой крошечный... Самую капельку...
Слышно, как Федченко цепляется за рукав Арапа и как Арап отталкивает его локтем.
- Ну, чего в самом деле прлистал? Сказано: убирлайся, и убирлайся. Я у тебя на прлошлой неделе прлосил мячик, а ты мне что сказал?
- Ей-богу, Арапчик, не мой мячик был. Вот тебе крест - не мой. Это Утконоса был мячик, а он не велел никому давать. Ты знаешь, я тебе всегда с удовольствием... Ну, Арапчик, дай же откусить кусочек.
Неизвестно, что надоедает Арапу: шоколад или приставанье товарища, но он неожиданно смягчается.
- Черлт с тобой кусай. Вот до этих пор, где я ногтем дерлжу. На.
- Ишь ты, ловкий. Обсосанный конец даешь, - обижается Федченко. - Дай с другого.
- А! Не хочешь - не нужно.
- Ну, ладно уж, ладно, - испуганно торопится Федченко. - Давай, все равно. Скупердяй.
Слышится хрустение откусываемого шоколада и ожесточенное чавканье. Спустя минуту опять слышится молящий голос:
- А что же апельсинчика-то, Арапчик? Дай хоть пол-ломтика.
Но конца этой торговли Буланин уже не слышит. Перед его глазами быстрым вихрем проносятся городские улицы, фотограф с козлиной бородкой, Зиночкины гаммы, отражение огней в узкой, черной, как чернило, речке. Грузов, пожирающий курицу, и, наконец, милое, кроткое родное лицо, тускло освещенное фонарем, качающимся над подъездом... Потом все перемешивается в его утомленной голове, и его сознание погружается в глубокий мрак, точно камень, брошенный в воду.
V
Нравственная характеристика. - Педагогика и собственный мир - Имущество и живот. - Что значит дружиться и делиться. - Форсилы. - Забывалы. - Отчаянные. - Триумвират. - Солидные. - Силачи.
Каждые три месяца все воспитатели и учителя гимназии собирались под председательством директора внизу, в общей учительской, на педагогический совет. Там устанавливались воспитательные и учебные приемы, определялось количество уроков по различным предметам, обсуждались важнейшие проступки воспитанников. Ввиду последнего каждый отделенный воспитатель обязан был вести "характеристики" своих воспитанников. Для этого ему и выдавались, по числу гимназистов его отделения, несколько десятков синих с желтыми корешками тетрадок, на обложке которых печатным шрифтом было обозначено:3
