босыми ногами стоит за окном на краю скользкого жестяного отлива и пытается найти в душе хотя бы малую толику страха перед ускорением свободного падения.
Буковки
Блик солнечного сканера скользит по автомобилям: капот, дверки, багажник… белый, чёрный, серебристый. Красная точка у перекрёстка. Пауза.
Считаю циклы светофора как баранов перед сном – не успокаивает. Может анонимный "доброжелатель" ошибся? Может, просто пошутил?
Припаркованная на тротуаре неброская "Хонда Сивик" превратилась в наблюдательный пункт. Кофе эспрессо, мятые пластиковые стаканы, бесконечная эстафета сигарет. Жестяная шильда на фасаде: "Набережная, 17"
Алиса появляется через час, когда от кофе и никотина уже мутит. Она тонка там, где у неё шестьдесят и захватывающе изгибиста в тех местах, где по всеобщему заблуждению должно быть девяносто. Счастливая улыбка, походка от бедра. Из многочисленных застолий с родственниками знаю родословную жены назубок: русские, татары, украинцы. Латиноамериканцами не пахнет, тем не менее, все упорно называют её женщиной типа "латинос".
Её спутник моложе и смазливее меня. Ухоженный слащавый блондинчик – тот самый тип мужчин, который всегда вызывал у Алисы пренебрежительное фырканье губами: "Самовлюблённый самец". Выходит, врала.
Ах, Лиска-Алиска!..
Ласковое прозвище вдруг приобретает новый смысл: милая лиска превращается в хитрую расчётливую лису. Дрожащим пальцем тычу в смартфон. Лиса останавливается у подъезда, высвобождает изящную руку из-под локтя своего спутника, выуживает из сумочки телефон.
– Ты где? – Сползаю по сидению, прячась за рулевое колесо, хотя вычислить меня сложно: старенькая "сивка" взята у коллеги по работе, в лобовом стекле – глянец отражённых листьев.
– На работе. – Алиса прикладывает палец к губам, давая понять блондинчику, что на связи муж.
– Вынесла стол на улицу? – мой голос дрожит, и вместо иронии я с ужасом чувствую в нём жалкие нотки.
Алиса досадливо оборачивается к перекрёстку, на котором, боясь потери старта, нетерпеливо порыкивают автомобили. Зелёная кнопка светофора запускает бегунок сканера. Капот, дверки, багажник… Синий, красный, серебристый… Неведомая статистика.
– Вышла за сигаретами, – уверено врёт Лиса. – А что с твоим голосом?
– Перенервничал. Только что от шефа вышел.
– Орал? – вспоминает она глуповатый анекдот, думая приободрить меня.
– Анал! – кричу в ответ.
Смартфон летит на пассажирскую сидушку, нервы распирают виски, машина становится тесной… Догнать! Звериным прыжком кинуться блондинчику на спину, припечатать его нежным фэйсом к заплёванному асфальту!..
А дальше? Сорвать одну встречу и смириться с теми, которые уже состоялись?.. Сколько это длится? Год, два, больше?
Тормози… Пальцами цепляю тесно забившуюся сигарету, нервно стряхиваю с неё пачку… Для начала пройди "вечерние университеты", выучи уроки, которые преподнесёт тебе черно-бурая изменница, когда за ужином начнёт врать и изворачиваться, не подозревая о том, что ты знаешь всё.
Алиса недоумённо пожимает плечами, "сладенький" под руку уводит её в подъезд. Сигарета крошится в руках, табак сыплется на колени. Вколачиваю рычаг в передачу, "сивка" взбрыкивает, перелетая через бордюр. Медлительные светофоры тянут из-под кожи жилы нервов, оплётка руля скрипит и проворачивается под намертво сцепленными паьцами, ладонь нетерпеливо врастает в кнопку звукового сигнала. Не вой клаксона, а мои нервы пронизывают плетущиеся впереди автомобили. Пошевеливайтесь, мать вашу!
Едва пробиваюсь на загородную трассу, злоба кидается в педаль акселератора: тяги, заслонки, воздушная смесь, воспламенение. Нервы распирают тесное пространство цилиндров, яростно мотают на переднюю ось пунктиры дорожной разметки.
Бешенство поршней, дрожь клапанов, рвущийся визг клаксонов.
Нервы сгорают вместе с последней каплей бензина, обочина встречает хрустом гравия, голова устало падает на руль.
Пытаюсь вспомнить, когда начались проблемы. Ведь не вчера же?.. Умные мысли приходят с опозданием. Примерно на два года. Именно столько времени серость и предсказуемость точат нашу с Алисой жизнь, истирая буковки скучного повествования. Изо дня в день, в заученном порядке.
Буква первая: спросонья ощупью ищу мерзкое создание, питающееся моими нервами двенадцать часов в сутки. Ему весело: подмигивает, бодренько наяривая сигнал подъёма. Сонно шарю пальцем по иконкам – закройся! Алиса уже у зеркала – что-то мурлычет, пританцовывая и поправляя волосы.
Жаворонок, блин.
Буква вторая: Алиса у плиты. Халат чуть распахнут, но без прежнего призыва – так… утренняя небрежность. Стук тарелок. "Овсянка, сэр!" Долька лимона в чайном водовороте.
Всё зазубрено как алфавит.
Бензиновая гарь перегруженных проспектов. Не забыть сменить резину на летнюю. Рассчитаться по кредиту.
В недрах огромного офиса периодически рождается суета. Сбивчивый говор угрём скользит между столами: "Шеф не в настроении". Испуганный стук каблучков: "Через десять минут на стол…" – и пальцем, многозначительно, в потолок. Бег по клавишам, зависание, вечность перезагрузки. Нервы бьются в висках, внутренний голос торопится взахлёб, – матом! – но в мутном экране погасшего монитора – терпеливая виноватая улыбка: "Сейчас. Ещё пять минут".
Вечером офис похож на аквариум: окна – от пола до потолка, стеклянные внутренние перегородки, уютная неоновая подсветка. Длинноногая стайка в строгих офисных юбках скользит между пальмами – мимо подводной пещеры начальника в курилку. Золотые рыбки – мимо пираньи.
Последняя сигарета вмята в пепельницу, Alt + F4, рокот роликовых кресел. Иногда приходится задержаться после работы, разгребая гору бумаг. Чашка кофе. Гудение пылесоса. Тётя Маня – аквариумная улитка.
Алиса уже дома. Тот же халатик, ужин, телевизор вполглаза: санкции, Сирия, Украина. Не складываются буковки в слова, слова не складываются в предложения – стоят в привычном строю. Шаг вправо, шаг влево – попытка бегства от устоявшегося образа жизни.
Последняя буква, шорох простыней, монотонные прыжки секундной стрелки. Долгий зевок провожает день, женские пальцы осторожно крадутся под одеяло.
"Извини, устал".
Температура привычки, нулевая отметка, анестезия чувств.
В тянучке сонных мыслей что-то банальное: "Перевёрнута ещё одна страница жизни". Смысл затёрт от частого прикосновения, как морда бронзового пограничного пса на станции «Площадь революции». Как наскальный рисунок, слизанный тысячелетиями. Зачищен напильником по металлу как номер краденого пистолета… Мысли вязнут, рвётся ниточка…
Скала, напильник, пограничный пёс… Причём здесь пёс? А пистолет?.. Надо напрячься и вспомнить… Какой-то напильник… Какой?..
Строгие ряды алфавита рассыпаются, расписанный по буквам день превращается в абракадабру. Ночь переворачивает страницу.
Пожелтевшая бумага. Жидкая типографская краска. Жирные пятна и крошки меж страниц…
Наконец, поднимаю голову от руля. Полсотни километров от города, столько же лет со вчерашнего дня.
Остывший движок. Пепел нервов. Заправка неподалёку, но машину придётся подтолкнуть.
Домой добираюсь к вечеру. Ранние сумерки гасят косые полосы заката на потёртых обоях. Не зажигая света, пытаюсь прикончить пачку сигарет. Окуркам тесно. Вместо привычных пожелтевших страничек буковки пишут живую историю, и я не рад тому, что они обрели способность выпрыгивать из строгих рядов и складываться в слова и предложения.
Алисы всё ещё нет, телефон вне доступа. Настрой на бесплатный домашний театр и на изощрённое разоблачение изменницы рушится под напором злобы и нетерпения.
Нервы мечутся в клетке: лапами – на железные прутья, в полный звериный рост… Дрянь! Сука!
Рамку – на пол, фотографию – надвое. Хищный бросок двери. Клык английского замка впивается в дверной косяк, челюсть щёлкает, смыкается намертво. Дребезг стёкол,
