полицию, ни в ФБР. Бомжем больше, бомжем меньше, — разницы никакой. Или, по-твоему, я буду мучиться совестью? Ха-ха-ха!
— Все равно ты этого не сделаешь. Я тебя хорошо знаю.
— Что ты обо мне знаешь?! Что? Ты даже не знаешь, сколько денег я трачу теперь на мыло, чтобы избавиться от проклятой вони, исходящей от тебя и передавшейся мне. Разве ты знаешь, что мне приходится сторониться людей, потому что от меня разит мусорными контейнерами, блевотиной, мочой, гнилью, дохлыми крысами, урнами, в которых ты рылся столько лет?! Твоей вонью пропиталась вся моя квартира, мой редакторский кабинет, моя душа!
— Перестань зариться на мой крест, и ты станешь благоухать, как куст сирени, — совсем тихо промолвил Мартин. Перекрестившись, закрыл глаза и исчез.
Трудно сказать, сколько книг находится в товарообороте магазина Вarnes & Noble, что в Нижнем Манхэттене. Наверное, тысяч десять. Может, и все сто. Книги на любой вкус: проверенная веками классика и мимолетные, как яркие мотыльки, однодневки. Какой из авторов не мечтает презентовать здесь свою новую книгу?!
...Проходя вдоль стеллажей, Лара смотрела на корешки книг. Иногда брала какую-то из них и, перелистав, ставила обратно. На лице ее — волнение от предвкушаемого радостного события. Но сквозь радость проглядывала и тревога.
Лара подошла туда, где в свободном пространстве в несколько рядов стояли стулья и широкий стол. На столе в три колонны возвышались книги в суперобложке: «Давид Гинзбург. Нью-йоркский бомж»; рядом стояла тележка, полная этих же книг.
Мужчина, сотрудник магазина, любезно сказал Ларе: если понадобится, то со склада можно будет притащить еще, там этих «бомжей» — полно. Но до этого, он думает, вряд ли дойдет, ведь автор без имени. Лара вежливо возразила, что на эту книгу вышло немало рецензий в прессе. Разговор их прервался — мужчина пошел к дверям, где посетители уже донимали сотрудников вопросами, где будет презентоваться новая книга даровитого русского автора.
Вид пришедших книголюбов подействовал на Лару успокаивающе. Не зря, значит, старалась. Не зря пустила в ход свои связи: нашла известного переводчика, организовала рекламу; ради этого пришлось даже переспать с Сэмом, брат которого работает в известном издательстве и имеет знакомства в массмедиа. Рецензия в «Нью-Йорк таймс» Ларе запомнилась особо: «Давид Гинзбург наделен ярким писательским даром, позволившим ему, московскому интеллектуалу, столь правдоподобно изобразить жизнь чеха-алкоголика, который долгие годы бродяжничал в Нью-Йорке. Безусловно, этого писателя ждет блестящее будущее».
Вот так: талант – это, конечно, хорошо. Но талант без связей ничего не стоит.
Гм-м, а что с Давидом? Уже все рассаживаются, менеджер стучит пальчиком по микрофону, и глухой звук «дух-дух-дух» разносится по всему огромному магазину. А Давида нет.
Поправив блузку в поясе брюк, Лара начала выравнивать и без того ровные стопки книг на столе. Где же этот черт?! Где его носит?! Или он и сегодня выкинет очередной фортель? Дикие выходки Давида в последнее время стали просто невыносимы. Пьет едва ли не каждый день, шляется бог весть где и с кем. Бросил работу. А эта его паранойя с запахами!..
— Мисс Лара? – перед ней вдруг возник рослый мужчина в униформе охранника.
Вскоре Лара шла следом за охранником:
— Нет-нет, вы ошибаетесь, это невозможно, — повторяла она сконфуженно.
Остановились перед металлической дверью в тыльной части магазина. Охранник провел пластиковым пропуском по щели электронного приемника, и дверь открылась.
— Боб, ты еще здесь? Я думал, ты уже ушел, — сказал ему другой охранник.
— Хотел уйти, но задержали какого-то пьяного придурка с его бабой. Пришлось ненадолго остаться, — ответил Боб. — Идемте, мисс, — обратился он к Ларе, пропуская ее в хорошо освещенную комнату.
— Да... Да... Да...— застряло в ее горле.
Давид сидел на стуле, судорожно сжимая в руках какой-то старый рюкзак. Вид имел безобразный: взъерошен, небрит, на одутловатом лице — свежие царапины, белая футболка вся в пятнах.
Стол был уставлен баллончиками с дезодорантами.
В углу на стуле сидела потасканная блондинка с синяком под глазом и в шляпке.
— Скажи этим болванам, кто я.
— Это — Давид, известный писатель... — пролепетала Лара.
Охранники недоуменно переглянулись.
— А меня зовут мадам Илария, хи-хи-хи, — захихикала женщина.
На лице Давида возникла пьяная улыбочка. Наклонившись, он заглянул под стол:
— У вас тут, ребята, гляжу, тоже крысы бегают. Вон еще одна побежала. Как тебя зовут? Анечка? Иди ко мне, кис-кис-кис. Ги-ги-ги! — он расхохотался.
Охранники стояли в нерешительности, не зная, что предпринять.
— Боб, давай отдадим ему его барахло, и пусть убираются. Мисс, вы бы не могли его сейчас забрать? Или мы будем вынуждены вызвать полицию.
— Давид, вставай и пошли отсюда, — приблизившись, Лара стала гладить его по голове. — Ты же обещал, что не будешь пить. Ты же клялся здоровьем сына...
Давид долго тер мутные глаза.
— Сейчас я вам все расскажу. Правду и только правду… Это случилось два года назад. Мартин позвонил мне по телефону, сказал, что его можно поздравить — он закончил роман. Я взял такси и поехал туда, на пирс... — Давид ненадолго умолк, припоминая ту ужасную ночь. — Был сильный шторм. Мартин сидел на камнях. Он был смертельно уставшим, но безумно счастлив. Я дал ему бутылку пива, потом виски. Он сильно напился. Я хотел уйти и больше никогда его не видеть... Но на камнях лежал рюкзак с его законченным романом. Вот этот проклятый рюкзак! — Давид схватил рюкзак и стал бешено его трясти. — Арестуйте меня! Посадите в одиночную камеру! Скажите всем, что я самая большая в мире бездарность! Идемте со мной туда, на пирс, с которого я его сбросил и убежал!
— Давид, опомнись!.. — с мольбой в голосе произнесла Лара.
Неожиданно судорога свела его лицо. Словно какая-то незримая сила приближалась, наступала на него. Давид, сжавшись, вдруг издал чудовищный вопль:
— Я убийца и вор! — он слез со стула и на четвереньках пополз к кому-то невидимому у двери. — Забери все, все, что у меня есть! Можешь взять и ее тоже, — он указал рукой на Лару. — Но только не отвращай лицо от меня. Я знаю, знаю, что от меня смердит!
Ринувшись к столу, он схватил баллончик и начал прыскать на себя дезодорантом. Направлял струю себе на грудь, шею, голову, обнюхивал себя, стряхивал с футболки каких-то невидимых насекомых, снова
