И тогда случается вот что. Человек, с которым ты когда-то работал, который поставил не на ту лошадку и был вынужден уйти в подполье и скитаться, человек, которому ты доверяешь, внезапно выходит к тебе из глубокого подполья и дает понять, что сохранит для тебя все эти документы, объединит с документами других людей, посмотрит, есть ли между ними интересные пересечения. И этот человек заберет их у тебя с рук долой, отстирает так, что никто никогда не догадается об их происхождении, а когда придет время, опубликует. Услуга весьма приятная, истерзанные чиновники примут ее с радостью, ведь она позволит им крепко спать по ночам и бесперебойно получать зарплату. Постепенно слух распространяется все шире. Множество народу охотно сбагрят свою совесть отверженному беглецу, и да, информация начинает просачиваться. Потом течет рекой. И вскоре у тебя накапливаются гигабайты.
— Четыре гигабайта, говоришь? — У меня кружилась голова. Маша передавала мне ключи для дешифровки самых отвратительных секретов американского правительства, таких гнусных, что даже самые лояльные сотрудники ДВБ были рады сбагрить их от греха подальше. Да у Маши и у самой подгорало так, что она стала чуть ли не радиоактивной, я невольно ждал, что с неба ударит смертоносный лазерный луч, чтобы испепелить ее на месте. А я сам? Как только ключ окажется у меня в руках, ни у кого не останется сомнений, что я сразу же загружу страховочный файл и ознакомлюсь с его содержимым, так что меня можно будет считать ходячим мертвецом.
— Типа того, — отозвалась она.
— Угу, благодарствую.
— Как ты смеешь так поступать? — взвилась Энджи. — Не знаю, что ты затеяла, но ты навлекаешь опасность на нас, не спросив, хотим ли мы этого, ничего нам не рассказав. Как ты смеешь?
Маша резко шикнула на нее.
— Не затыкай мне рот… — начала было Энджи, и я то ли услышал, то ли почувствовал, как Маша схватила ее, стиснула и шепнула:
— Заткнись.
Энджи умолкла. Я затаил дыхание. Издалека доносилось громыхание кошмарного дабстепа, звучавшего в каком-то далеком арт-мобиле, завывал ветер в планках мусорной ограды, и сквозь эти звуки… Что это? Шаг? Еще один? Робкий, неуверенный, во мраке… Тихий хруст песка, еще раз, еще, хруп, хруп, хруп, звук приближался, я почувствовал, как напряглась Маша, сжалась, будто пружина, готовая сорваться и бежать, снова ощутил вкус вяленого мяса, подброшенного к горлу фонтаном желудочной кислоты. Сердце заколотилось в ушах, пот на спине превратился в ледяную корочку.
Хруп, хруп. Шаги были уже совсем рядом, внезапно что-то громыхнуло, и я передернулся. Это Маша, опрокинув стул, выскочила из-за стола и рванула в непроглядную тьму.
В лицо ударил ослепительный свет, из него ко мне потянулась рука. Я отшатнулся, схватил Энджи, в ужасе завопил что-то бессвязное, Энджи тоже закричала, и вдруг послышался голос:
— Эй, Маркус! Хватит дергаться! Это я!
Голос был мне знаком, я уже слышал его давным-давно, на улице возле школы имени Чавеса.
— Зеб? — воскликнул я.
— Привет, старина! — вскричал он и стиснул меня в крепких, довольно пахучих объятиях. Мое лицо уткнулось в его бородатую щеку. Глаза слепил яркий луч его налобного фонаря, но, насколько я сумел разглядеть, он отпустил бороду размером и формой примерно с крупного зверя — большого кота или, может быть, бобра. Ужас схлынул, но нервная энергия от пережитого осталась на месте и требовала выхода. Я невольно зашелся оглушительным хохотом.
Вдруг чьи-то маленькие сильные руки оторвали Зеба от меня и швырнули наземь. Это Маша, узнав его голос, зашла сзади. Она опрокинула его в гипсовую пыль, уселась на грудь и принялась колошматить, обзывая последними словами.
— Прости, прости! — пропыхтел он и тоже расхохотался. Потом засмеялась Маша, а за ней и Энджи. — Ну ладно, хватит! Просто не хотел вам мешать. Девчонки сказали, что вы там. Вот я и решил, что яркий свет разрушит вам атмосферу.
Маша выпустила его, поцеловала в щеку, выбрав место, где борода была не такой густой.
— Ну и болван же ты, — с чувством произнесла она. Он со смехом взъерошил ей волосы. Рядом с Зебом Маша становилась совсем другой — словно моложе, игривее, от нее уже не веяло угрозой и смертью. Такой она мне нравилась гораздо больше.
— Энджи, это Зеб. Зеб, это Энджи.
Он пожал ей руку.
— Я о тебе слышала, — сказала она.
— И я о тебе, — отозвался он.
— Ну хватит, дураки, садитесь. Зеб, выключи этот чертов свет. — Маша снова заговорила серьезно, по-деловому, и мы послушались.
Я до сих пор злился на нее: как она могла с нами так поступить? Но после пережитого смертельного страха и затем мгновенной разрядки было трудно вернуться к прежней злости. Весь адреналин уже выплеснулся в кровь, и на выработку новой порции, наверно, потребуется время. Однако разговор был еще не окончен. Я сказал:
— Маша, ты ведь и сама понимаешь, что обходишься с нами нечестно. Так?
В темноте ее было не видно и не слышно. Молчание затянулось, и я было подумал, что она заснула или на цыпочках ушла прочь. И вдруг она отозвалась:
— Боже мой, да ты же еще совсем младенец.
Она произнесла это таким тоном, что я почувствовал себя восьмилетним малышом, деревенским увальнем по колено в коровьем навозе, а она, можно подумать, супершпионка мирового уровня с навыками ниндзя под прикрытием.
— Черта с два, — заявил я, пытаясь изобразить из себя циничного мерзавца, а не жалкого обиженного малыша. Получилось, кажется, не очень.
Она язвительно рассмеялась.
— Так и было задумано. Нечестно? А при чем тут вообще честность? В мире чего только не творится, много всяких гнусных дел, и в этих делах уйма народу ложится в могилы, и ты либо создаешь проблему, либо ищешь решение. И если ты решишь уйти, чтобы не подвергать опасности свою жалкую уютную жизнь, честно ли это будет по отношению к людям, которые шли на огромный риск, чтобы передать мне эти документы? Да, M1k3y, ты ведь у нас герой. Ты ведь храбро, очень-очень храбро рассказывал репортерам истории других людей. Устроил пресс-конференцию. Какой храбрец, настоящий герой! — Она громко сплюнула.
Я прикусил язык. Знаете почему? Потому что она была права. В основном. Более или менее. Много раз я ночами лежал в постели, смотрел в потолок, и в голове крутились эти же самые мысли. В икснете было полно ребят, которые вели себя гораздо безумнее меня и своей протестной деятельностью подставились под удар со стороны полиции и Департамента внутренней безопасности, эти ребята надолго угодили за решетку, и никакие газеты не рассказывали об их подвигах.
