Каменная громада Университета. Alma mater дедов и прадедов. Направо Манеж. Налево Охотный ряд. Часовня Иверской Божией Матери. Красная площадь.
Здесь еще пустыннее, чем где-либо в городе, и ночь призрачнее, чем где-либо, здесь бродит вся русская история.
Подходит к Спасским воротам. Заходит в будку у ворот. За стеклом дежурный в военной форме. "Вы к кому?" - "К Арсеньевым". - "Сейчас поглядим. Фамилия?" - "Ознобишин". - "Да, пропуск заказан".
Красноармеец в воротах смотрит поверх мальчика, пропускает, почти не глядя.
Ночь. Ночь. Поздняя осень. Белые дворцы. Мелкий дождь то перестает, то брызжет. Пустынная мостовая.
Вот прошел кто-то мимо и замолк. Тысячи ветров пронеслись над этими булыжными плитами. Дворцы. Соборы. Канцелярии. Никто не обращает внимания на затерявшегося подростка. Он идет медленно, не торопясь. Не очень охотно идет он к Арсеньевым. Не ждет от них ни помощи, ни советов, ни пожеланий. Да ни в чем этом он и не нуждается. Он выбрал путь, и никому не дано ни остановить его, ни поторопить.
А ночь гудёт, шумит над страной, переливается песнями, выстрелами, речами, ветер швырнет в лицо пригоршню дождя и мчится дальше, земля пузырится, пучится, как на дрожжах, и лишь через много лет вскипят по стране засеянные поля.
Длинный дом с высокими окнами. Офицерский корпус. По стертым каменным ступеням поднимается на второй этаж.
Коридор. Бесконечный темноватый коридор. Желтая лампочка. Двери направо и налево.
Славушка наперед знает, как его встретят, что скажут и чего не скажут.
"Ну вот... Уезжаешь? - Очень хорошо, а то еще начнешь надоедать! Какое впечатление произвела на тебя речь Владимира Ильича? - Не товарища Ленина, а именно Владимира Ильича. - Мы ведь с ним старые знакомые, соратники. Чаю хочешь?" Славушка откажется, ждут, что откажется, потом снисходительно: "Садись, садись..." Чай будет жидкий, но настоящий. В вазочке вишневое варенье. Чай, хлеб, сахар - паек, варенье - от тети Зины. Про нее известно спокон веков: старая дева, заведует школой в Хамовниках и сама учится в университете Шанявского, а летом варит варенье. После революции выяснилось, что тетя Зина помогала большевикам: хранила литературу, давала приют нелегальным товарищам. Ей предложили вступить в партию, она отказалась: "Я обывательница, люблю варить варенье". Запасы его столь велики, что даже на третий год революции она снабжает вареньем Арсеньевых. Варенья наложат щедро. "Ешь-ешь! Тетя Зина..." Это не паек! "Никогда не предполагала, что сын Коли станет большевиком. Коля был слишком мягок..." Ну как же, это только они такие твердые! "Не торопись с возвращением в Москву, приобрети сперва опыт, получи закалку, поварись в гуще жизни... - Не вздумай броситься под наше крылышко, мы завоевали свое общественное положение в борьбе, в лишениях... - Пиши, только вряд ли сможем аккуратно тебе отвечать, Иван Михайлович очень загружен. И не вздумай направлять к нам кого-нибудь с просьбами. Теперь для всех равные возможности..." Они не поскупятся на прописные истины. Славушка идет к Арсеньевым только потому, чтобы не упрекала мама.
Распахивается чья-то дверь. Мальчика обдает знакомым запахом картофельного супа. Этот суп он ел в течение всей жизни. Даже тот, кто готовит мировую революцию, ест картофельный суп!
Что ж, он тоже получит свою порцию. Идет. Не торопясь. Сейчас он один в этом бесконечном тусклом коридоре.
Вдруг хлопает дверь. Как-то совсем иначе, чем только что. Еле слышно. И сразу быстрые негромкие шаги. Славушка оборачивается. Невысокий человек в черном пальто. Он идет очень быстро. Стремительно! Точно его несет ветер. Нет, нельзя сказать, что его несет ветер. Он сам ветер. Вот он ближе, ближе...
Славушка узнает его и хочет посторониться. Прижимается к стенке.
Он как будто не видит мальчика. Еще мгновение, и он промчится мимо. Но он останавливается и взглядывает на мальчика.
- Где я вас видел?
Да, это он!
Это он спрашивает меня!
К горлу подкатывает комок.
- Я... Я слушал вас...
- Да-да-да. На съезде молодежи. Помню, помню. То-то смотрю... - Он протягивает руку. Он протягивает мне руку!
- Здравствуйте, товарищ.
- Здравствуйте, товарищ Ленин!
Быстрый взгляд. Быстрый, пронизывающий взгляд.
- Вы откуда?
"Может быть... может быть, здесь нельзя ходить? Может быть, здесь нельзя ходить в это время?"
Мальчик растерянно оглядывается на дверь:
- Я оттуда...
- Я спрашиваю, от какой вы организации?
- Из Орла.
- Из города?
- Из деревни.
Еще один стремительный взгляд.
- А кто ваши родители?
- Отец убит на войне, мать учительница. Педагоги.
Он улыбается. Но это не просто улыбка. Не улыбка вежливости, это улыбка необыкновенного всепонимания.
- Отлично. Мои родители тоже педагоги.
Этими словами он уравнивает себя с мальчиком.
- А почему вы задержались в Москве?
Он разговаривает со мной!
- Надо было достать... Для спектаклей. Парики, Грим...
"Неужели я не могу сказать что-нибудь более серьезное? Какие-нибудь важные дела... Но ему нельзя неправду. Даже немного неправды. Скажешь и тут же умрешь. Сейчас он уйдет..."
Но он не уходит.
- Очень хорошо. Значит, были у Надежды Константиновны?
- Нет...
- Не добрались?
- Нет, мне и так все дали.
Он смотрит на меня, но смотрит на что-то и сквозь меня, становится удивительно серьезным и даже грустным.
- Вот почему это так? - задумчиво спрашивает он... Нет, не меня. Кого-то еще. Может быть, самого себя? - Мне жалуются на Наркомвнудел, на Наркомздрав, постоянно жалуются на Наркомпрод, но никогда не жалуются на ведомство Надежды Константиновны?
Он не ждет от меня ответа. Он думает. Обо мне, о Надежде Константиновне, о государстве. Славушка физически ощущает движение ленинской мысли, она пульсирует, как удары метронома.
Собираясь в Москву и сам себе в том не признаваясь, мальчик мечтал о такой встрече!
Он спрашивает. Спрашивает меня. О чем он меня спрашивает? Не спрашивает только об одном, как я попал в Кремль. К кому и зачем пришел. Чувство такта развито в нем, как ни в ком.
- Вы кем работаете?
- Я секретарь волкомола.
- А сколько у вас комсомольцев?
- Человек триста.
- Это же громадная сила. А что вы будете делать по приезде?
Что я буду делать? Что мы будем делать? Ставить спектакли. Разыгрывать самые великолепные спектакли, какие только выдумает наш гениальный режиссер. Открывать библиотеки, обучать старух грамоте, возвращать дезертиров в армию, поднимать батраков на борьбу с кулаками, находить спрятанный хлеб...
Нет, я не в пустом тихом коридоре какого-то там Офицерского корпуса! Я среди бескрайней необъятной страны, где поля сменяются перелесками, где часами приходится идти от деревни к деревне, где старики перестают верить в бога, а дезертиры обретают сознание... Вот она - сила мечты! Интервенты расстреливают комиссаров, а исчезают интервенты, а не комиссары, комиссары все чаще свидетельствуют о том, что нет того света. Есть наш свет. Наш свет, черт возьми!
Волнуется бесконечное зеленое море, наливается золотом хлеб, он идет по полю, высоколобый, сильный, скуластый, и я рядом с ним, мы идем от деревни к деревне, осветить электричеством всю страну, в каждой избе-читальне, в каждом совдепе зажечь по лампочке, идем по уездам, по волостям, перельем медный звон на провода...
- Что вы будете делать по приезде? - Он хочет понять, понят ли он, Дорогой товарищ, что у вас будет на первом плане?
- Учиться.
Он улыбается:
- Самое большое зло - разрыв книги с практикой жизни. Учиться! Связывая каждый шаг своего учения, воспитания и образования с непрерывной борьбой против старого эксплуататорского общества...
Он разговаривает со мной, тратит на меня свое время... Вот зачем я пришел сюда!
- Ну что мне сказать вам на прощанье? Вы жидковато одеты. Осенние холода влияют на настроение!
- Что вы... Владимир Ильич!
Я осмеливаюсь возражать...
- Да-да, влияют! Осенние холода влияют на настроение красноармейцев, понижают его, создают новые трудности, приводят к большим бедствиям...
Он очень серьезно смотрит на мальчика.
- Мы нищие, - твердо говорит он. - Голодные, разоренные, нищие. Нет теплой одежды, обуви...
Он говорит то же, то дед: "И нищ, и слеп, и наг... Славушке хочется разрыдаться! Нет, это другое!
- Учиться, связывая каждый шаг с борьбой. Пока не побьем Врангеля до конца, пока не взяли Крыма всего, до тех пор военные задачи на первом плане. Армию надо подготовить к весне. Всякий шаг помощи, который оказывается Красной Армии в тылу, сейчас же сказывается на настроении красноармейцев.
От его взгляда нельзя укрыться.
- Вам понятно, что сейчас делать?
- Да... Владимир Ильич!
- Усилить хлебные заготовки, собрать лишние пуды хлеба...
Он пообещал нам коммунизм, и для этого - собрать лишние пуды хлеба. Он говорит о нищенстве, а видит страну, залитую электрическим светом, поднятую тысячами тракторов, страну тысячи солнц...
