глаз.
– Я делаю это для вас. Хочу доказать, что я хороший генерал и могу позаботиться о школе. Сегодня из этого здания выйдет только один. Нетрудно догадаться, кто именно, да? Думаю, вы не против разделить со мной эту ответственность, ведь я исполняю ваше желание. Это ведь именно то, чего вы хотели, чего ждали от генерала. Больше я вас не подведу.
Толкаю мобильный концом биты, роняя его в ящик, и поворачиваюсь к Андрею. Он медленно поднимает голову, из последних сил сдерживая слезы. Как девчонка, честное слово. Бита рассекает воздух, старые доски коробок хрустят, разлетаясь в щепки. Клубы пыли взмывают вверх, забивая нос. Подхожу к Андрюше и показываю пальцами говорящую собачку. Он в непонимании хлопает глазами, поэтому приходится дернуть его за ухо, чтобы заставить подать голос. Бью еще пару раз по набитому мусором мешку, валяющемуся у перевернутого стола, и возвращаюсь к телефону, чтобы завершить эфир.
Шумно выдыхаю и с отвращением смотрю на руки, испачканные грязной бутафорской кровью, которую Лана заказала в магазине для Хеллоуина. На упаковке было написано, что она легко отмывается. Надеюсь, что это так. Вообще-то я предложил разбить Андрюше нос по-настоящему, чтобы не я один, как идиот, ходил с пластырем на пол-лица, но девчонки меня переубедили, заверив, что разницы в визуальном эффекте не будет. Ангелы-хранители, блин, но я им благодарен. Основной смысл гранд-финала не месть, а завершение истории для всех участников.
– Может, уже развяжешь меня? – дрожащим голосом выдавливает Андрюша.
– Не-а, еще посиди.
– Я замерз!
– Дыши чаще.
– Мы ведь договорились!
– Да, я тебя не бью, а ты молчишь. Эти условия соблюдены, а договора о том, что я тебя отпущу, не было.
– Елисей!
– Ого, ты мое имя знаешь?! Я тронут до глубины души! – смеюсь я.
– К чему весь этот цирк? Я выйду отсюда командующим гимназии, а ты балаболом!
– Это мы еще посмотрим.
– Ты правда веришь, что они одумаются? Что война закончится? – с насмешкой спрашивает Андрюша.
Снова здоро́во! А ведь я собирался развязать его после фотосессии. Молча направляюсь к рюкзаку, что лежит в небольшом шкафу, чудом дожившем до сегодняшнего дня. Вытаскиваю упаковку влажных салфеток и принимаюсь оттирать красную жижу с рук.
Закончится ли война? Я не знаю, никто не знает. Все будет зависеть от того, насколько ребята, что с нами учатся, смогут напрячь мозг. Насколько происходящее шокирует их.
– Слушай, Ли, я тебя понял. Я… я был не прав. Мы можем…
– Да плевать мне, что ты там понял, Андрюш. Дело не в тебе, и я не собираюсь с тобой договариваться. Мы оба знаем, что без пацанов за спиной ты ничего из себя не представляешь. Можешь сколько угодно рассказывать, какой ты крутой, но… ты уже проиграл. Даже когда вскроется, что все это было шоу, как ты объяснишь дружкам свою роль в нем? Скажешь, я тебя заставил? Угрожал? Ну о’кей, и что дальше? Командующим будешь? Разве что командующим курятником. У тебя кроме широких глаз и славы твоего брата нет ничего. Как ты спишь-то на мокрой подушке каждую ночь?
Андрюша замолкает, слышу лишь его гневное дыхание. Видимо, ему тоже не нравится правда. Достаю из кармана рюкзака картонный листок с подготовленной надписью и черный перманентный маркер. Возвращаюсь в центр комнаты, забираю из ящика телефон и останавливаюсь перед Андрюшей, чтобы задать еще пару вопросов и проверить свою догадку.
– Откуда у тебя голосовые записи? Советую сразу говорить правду, если не хочешь сидеть здесь до утра.
– Мне прислал их парень из вашей школы, – устало отвечает Андрюша, даже не сопротивляясь. – Он уже давно сливает мне всю информацию, но я не знаю ни имени, ни фамилии.
– И он же подкидывал тебе идеи для всех действий, да? А началось это в начале учебного года?
– Да, – настороженно произносит Андрюша.
Мысленно перематываю пленку воспоминаний, возвращаясь в вечер новогоднего праздника. Темный школьный двор, парень в армейской куртке и его странный бег. Я вспомнил той же ночью, где видел его раньше. Отматываю еще на несколько лет назад. Поздняя осень, урок физкультуры в холодном спортивном зале. Громкий смех ребят и заводные крики: «Сейчас косолапый побежит! Смотрите! Смотрите! Гришка, не упади, а то вообще разговаривать не сможешь, если все зубы выбьешь!» Рыжеволосый высокий мальчик бежит мимо детей, под их глумливые смешки, его руки прижаты к телу, носы кроссовок повернуты внутрь, но, что странно, скорость это у него не крадет. Он был вторым мальчиком для битья в нашей параллели, а может, и первым, ведь он учился с Андрюшей и Эдиком в одном классе.
Не могу сказать, что мы с Гришей дружили, он был замкнутым и пугливым, да и я общительностью не отличался, но иногда мы разговаривали, когда прятались вместе за лестницей, где уборщица хранила тряпки и швабры. Через год общая беда нас все-таки сплотила, временами мы гуляли после школы, фантазируя о том, какими станем, когда вырастем. Но чем дальше, тем больше разговоры с Гришей настораживали. Он начал часто поднимать, как мне тогда казалось, странные темы. Говорил, что жалеет о своем рождении и думает о смерти. Сейчас все это становится понятным, ведь вдобавок к росту, рыжим волосам и несуразной походке Гриша еще и заикался. Весь набор неудачника, но и козырь у него был – скорость. На открытой местности догнать его было почти невозможно.
В тот злополучный день, когда я избил парней, мы с Гришей вдвоем вышли из школы. Андрюша с компанией заметили нас и пошли следом в надежде посмеяться от души. Гриша сбежал первый, просто сорвался с места, даже не сказав ничего, и метнулся через дорогу, прямо между движущимися машинами. Я не вспоминал о нем с того дня до позавчерашнего вечера. Драка и перевод в другую школу подарили мне шанс все изменить, и я им воспользовался, решив, что каждый из нас сам сделал выбор. Но, кажется, мой выбор Гришу не устроил.
Не скажу, что вывод простой, но, как по мне, логичный. Гриша ненавидит Андрея, а узнав, что я стал генералом тридцать третьей, внес и меня в расстрельный список. Личная обида – лучший мотив. Зачем еще ему было приходить на нашу елку, кроме как посмотреть на то, что он сотворил?
– Что сейчас с Гришей Давыдовым? – спрашиваю я.
– С этим рыжим заикой? – с мерзкой усмешкой отзывается Андрюша, но вмиг меняется в лице, заметив мой взгляд.
– Он еще учится в гимназии?
– Нет. Ушел на домашнее обучение в девятом классе после того, как чуть в окно не
