талию:
– С ума сошла?! Что это за прыжок веры, еще и босиком по бетону?!
– Мы с тобой не поговорили.
– О чем?
– О записи.
– А что о ней говорить?
– Я должна извиниться и… – бормочу, опуская голову.
– За что извиниться, Лана? Все, что там сказано, я слышал от тебя и в лицо. Это ведь было в самом начале, верно? Тогда я считал тебя чокнутой сталкершей, а ты меня – зазнавшимся козлом. Это не новость. Ну а про челку… Я ведь подстригся. Проблема решена.
Поднимаю голову, короткие вдохи и выдохи качают грудную клетку. Елисей смотрит на меня с прежним теплом, но я не могу сдержать слез из-за слишком большого количества переживаний на один квадратный миллиметр моих нервных клеток.
– Последняя фраза сказана не тобой, – спокойно говорит он. – Я могу отличить твой голос от компьютерного, поэтому успокойся, пожалуйста.
– Ты меня даже не поцеловал, – хнычу с такой скорбью в голосе, что разжалобила бы и Сатану.
Елисей запрокидывает голову, и его смех разносится на весь подъезд. Хлопаю ресницами, не понимая, что именно его так рассмешило, и пихаю его в грудь.
– Воу, тише, – произносит он сквозь отголоски звонкого смеха. – Лана, у меня все лицо в этом вонючем креме, а еще болит нос. Ты, когда целуешься, так сильно прижимаешься, что я иногда жалею, что я не Волан-де-Морт.
– Может, мне откусить твой нос, а? Никаких сожалений, один раз ведь живем, – обиженно произношу я.
– Иди сюда.
Елисей крепко обнимает меня. Проходит одна секунда, две… Тело расслабляется, напряжение улетает сквозь щели деревянной оконной рамы в холодную ночь.
– И почему всегда получается, что адекватный из нас двоих только ты?
– Может, потому что это правда?
– Иди уже… домой.
– Сначала отнесу тебя назад.
Елисей стаскивает меня с подоконника, поднимая на руки, как принцессу, и несет вверх по лестнице. Ставит на ноги за порогом квартиры, и я убираю руки с его плеч.
– Больше проблем нет? – спрашивает он.
– Ты правда хочешь продолжить все это? Я имею в виду книжные планы.
– Мы создаем воспоминания, Лана, и я не хочу жалеть, что отступился. Да и терять уже нечего.
– Катя может быть безумной.
– О-о-о, я на это надеюсь.
– Тогда… до завтра? – невесело спрашиваю я.
– До завтра, Лана. Ничего сами не предпринимайте, договорились?
Обмениваемся кивками и нежными взглядами. Елисей уходит, и я закрываю дверь на замок, желая, если честно, хорошенько приложиться об нее головой. Ну и вечер…
Папа отвлекается от экрана телефона, когда я прохожу мимо дивана в гостиной, и внимательно смотрит на меня. Взмахиваю рукой, разрешая ему говорить.
– Я одобряю. Хороший парень.
– Ты это из вашего молчания понял?
– Мужчину красят не слова, а поступки.
– А забор красит краска, – едко вворачиваю я.
– Вы поссорились?
– Нет.
– Если нужна будет моя помощь или совет…
– Я знаю, папуль. Спасибо.
– Вы с Катей не голодные? Закажем пиццу? – с энтузиазмом предлагает папа.
– Уже десять, девочки не едят в такое время.
– Ее привезут к одиннадцати, – с готовностью парирует он.
– Тогда можно, – усмехаюсь я. – Четыре сыра и «Маргариту», пожалуйста.
Папа подмигивает мне и утыкается в телефон, принимаясь водить пальцем по экрану. Вхожу в спальню, Катя сидит за столом и черкает что-то в тетради. Закрываю дверь, и подруга вдруг резко оборачивается, сверкнув дьявольским огнем в глазах.
– Сделай лицо попроще, – прошу я, прижимая ладонь к напряженному животу. – Меня уже трясет.
– У вас с Елисеем все хорошо?
– Да, – отвечаю я, заваливаясь в постель.
– Точно?
– Ага.
– Он и правда непробиваемый. Так отреагировать…
– Кать, – строго произношу я, – мы не в романе. Он отреагировал как нормальный человек с двумя половинками мозга.
– Тоже верно. И теперь у нас целых шесть половинок, поэтому мы этого манипулятора…
– Я думаю, это ошибка. Играть с ним.
– А я думаю, что он… он…
Приподнимаюсь на локтях, Катя остервенело стирает слезы с лица и заканчивает яростно:
– Он должен ответить!
Правильно говорят, насилие порождает насилие, ложь порождает ложь, а жестокость – жестокость. Замкнутый круг. Если мы уже во все это ввязались, то нужно попытаться не просто отомстить, а сделать так, чтобы круг разомкнулся.
– Расскажи, что придумала, – прошу я. – Может, я могу чем-то помочь.
POV Елисей
Ветер свистит, пробиваясь сквозь разбитые стекла, и несет с собой мелкие крошки снега. Сжимаю в замерзших пальцах телефон, сидя на деревянной коробке среди кучи старого хлама. От холода не спасает ни синтепоновая куртка, ни теплые спортивные штаны, но совсем скоро здесь станет жарко, осталось подождать немного. Декорации в виде столовой на краю заброшки идеально подходят для нашего гранд-финала. Мрачно, устрашающе, настоящее логово маньяка. Это уже не просто роман, это сценарий для триллера о сумасбродной молодежи с психическими отклонениями. Катя и правда гений, я поражен. Вспоминаю ее горящие глаза и кровожадную улыбку, когда она зачитывала новый план. Мне искренне жаль парня, в которого она влюбится, у него не будет и шанса противостоять ей, а за ее врагов остается лишь ставить свечки. Прокручиваю в мыслях этапы и шаги, повторяю речь, которую написал для меня наш по-хорошему безумный автор. Не уверен, что все сложится идеально и мы изменим мир, но попытаться стоит.
Мобильный подает сигнал о входящем звонке, вскакиваю и прячусь за пыльным перевернутым столом, занимая выжидательную позицию. Скрип открывающейся двери бьет по ушам, разносятся голоса и хруст налипшего на подошвы снега.
– Ты меня сюда заманила, чтобы соблазнить? – дерзко спрашивает Андрюша. – Не понимаю, к чему такая конспирация.
– Елисей может следить за мной или читать сообщения, – отвечает Лана, – а я хочу тебе помочь.
– Ты уже помогла. Фу, ну и грязища тут! Давай быстрее выкладывай, что там за тайна, и я пойду.
– Тебе грозит опасность, Андрей. Елисей собирается мстить, и я знаю, как именно.
– Бред! Он теперь один и ничего мне не сделает.
– Он не один, – приглушенно говорит Лана.
Обхватываю рукой холодную деревянную ручку бейсбольной биты и выбираюсь из укрытия. Андрей бросается к двери, но я быстрее. Преграждаю путь и концом биты, точно саблей, упираюсь ему в грудь.
– Я не один, – повторяю с широкой улыбкой.
Андрей в панике открывает рот и косится на Лану:
– Ах ты лживая стерва…
– А ты имбецил с завышенной самооценкой, который так легко поверил в сказки о моих благих намерениях, – ядовито отзывается она и смотрит на меня.
Ее зрачки расширены, губы бледные. Слышу мысленную просьбу передумать, но едва заметно качаю головой в ответ. Мы не можем сдаться, не выяснив, кто все это начал, а чтобы это сделать, придется
