— Вы помните, — спросила она, — помните, что обещали три недели назад?
И затем, после того как Ньюмен, тщетно напрягая память, вынужден был признаться, что их тогдашний разговор вылетел у него из головы, она напомнила, что он дал ей очень странное обещание, которое она в свете всего случившегося имеет теперь основания считать для себя обидным.
— Вы обещали, что после вашей свадьбы съездите со мной к Бюлье. Но только после вашей свадьбы. Это условие вы подчеркнули. Через три дня после этого ваша свадьба расстроилась. Знаете, что я прежде всего сказала себе, услышав, что свадьбы не будет? О Боже, теперь он не поедет со мной к Бюлье. И, по правде сказать, начала подозревать, уж не ожидали ли вы такого исхода?
— Что вы, миледи! — пробормотал Ньюмен, не сводя глаз с аллеи, на которой вот-вот должны были появиться Беллегарды.
— Я буду доброй, — продолжала мадам де Беллегард, — нельзя слишком многого требовать от джентльмена, влюбленного в монахиню. Кроме того, я не могу поехать к Бюлье, пока мы носим траур. Но вообще от этой мысли я не отказываюсь. Partie[157] назначена. У меня даже есть кавалер — лорд Дипмер, что вы на это скажете? Он уехал в свой любимый Дублин, но мы договорились, что через несколько месяцев я назначу день и он специально приедет из Ирландии. Вот это я называю настоящей галантностью!
Затем мадам де Беллегард, взяв с собой дочку, ушла. Ньюмен остался сидеть на прежнем месте; время тянулось ужасающе медленно. После четверти часа, что он провел в монастырской часовне, тлевшее в его душе негодование заполыхало как пожар. Мадам де Беллегард заставила себя ждать, но слово ее оказалось твердым. В конце концов она появилась в аллее в сопровождении маленькой дочки и лакея, а рядом с ней степенно шел маркиз, ведя под руку мать. Они шествовали медленно, и Ньюмен все это время сидел не шевелясь. Снедаемый нетерпением, он, что было для него весьма характерно, умело скрывал свое волнение, управляя им, словно прикручивал кран горящей газовой горелки. Жизнь научила Ньюмена, что слова всегда влекут за собой поступки, а поступки требуют решительных шагов и, совершая поступки, нечего делать курбеты и пыжиться — это пристало лишь четвероногим да иностранцам. Врожденная выдержка, проницательность и хладнокровие внушали ему, что разыгрывать из себя дурака, устраивая бурные сцены, когда тебя одолевает справедливое негодование, ни к чему. Так что, приподнимаясь со скамьи навстречу мадам де Беллегард с сыном, он только почувствовал себя очень высоким и легким. Он сидел возле куста, поэтому издали его было незаметно, но месье де Беллегард, очевидно, уже его увидел. Они с матерью продолжали идти, но когда Ньюмен встал перед ними, им пришлось остановиться, Ньюмен слегка приподнял шляпу и некоторое время молча смотрел на них; от изумления и гнева оба побледнели.
— Простите, что я вас остановил, — тихо сказал Ньюмен, — но я не могу пропустить такой удобный случай. Мне нужно сказать вам несколько слов. Надеюсь, вы меня выслушаете?
Маркиз смерил его негодующим взглядом, потом обернулся к матери:
— Может ли мистер Ньюмен сообщить нам нечто такое, что имело бы смысл послушать?
— Смею заверить — могу, — сказал Ньюмен. — Помимо всего прочего, сказать вам это — мой долг. Считайте это предупреждением, даже предостережением.
— Ваш долг? — переспросила старая мадам де Беллегард, и ее тонкие губы искривились, как горящая бумага. — Но это уж ваше дело и нас не касается.
Тем временем мадам Урбан схватила дочку за руку, а на лице ее выразилось возмущение и досада, и хотя все внимание Ньюмена было сосредоточено на том, что он говорил, его поразило, как умело она справляется со взятой на себя ролью.
— Если мистер Ньюмен намерен публично устраивать сцены, — воскликнула маленькая маркиза, — я увожу свое дитя от этой melée.[158] Она слишком мала, чтобы наблюдать подобное безобразие, — и она быстро ушла.
— Вам лучше меня выслушать, — продолжал настаивать Ньюмен. — Независимо от того, согласитесь вы на это или нет, дела для вас сложатся скверно, но по крайней мере вы будете ко всему готовы.
— Мы уже слышали ваши угрозы, — ответил маркиз, — и вам известно, что мы о них думаем.
— Думаете вы о них предостаточно, только признаться в этом не хотите. Минуточку! — ответил Ньюмен на восклицание старой дамы. — Я отдаю себе отчет, что мы здесь на людях, и вы видите, как я спокоен. Я не собираюсь разглашать ваши тайны случайным прохожим. Для начала я приберегу их, чтобы поведать кое-кому из слушателей, кого сам выберу. Все, кто увидит нас сейчас, решат, что мы ведем дружескую беседу и что я рассыпаюсь в комплиментах перед вами, мадам, по поводу ваших освященных временем добродетелей.
Маркиз трижды возмущенно чиркнул по земле тростью.
— Я требую, чтобы вы дали нам пройти, — прошипел он.
Ньюмен немедленно подчинился, и месье де Беллегард, ведя под руку свою мать, сделал шаг вперед, а Ньюмен промолвил:
— Через полчаса мадам де Беллегард пожалеет, что не узнала, о чем именно я хотел говорить с вами.
Маркиза уже отошла на несколько шагов, но, услышав эти слова, остановилась и поглядела на Ньюмена, глаза ее напоминали два сверкающих холодным блеском кристаллика льда.
— Он как разносчик, старающийся что-то продать, — сказала она с презрительным смешком, который лишь отчасти скрыл дрожь в ее голосе.
— О нет, продавать я ничего не собираюсь, — возразил Ньюмен. — Мое сообщение я отдам вам даром, — и он подошел поближе, глядя маркизе прямо в глаза. — Вы убили своего мужа, — произнес он почти шепотом. — Вернее, один раз вы пытались убить его, но вам не удалось, а потом все-таки убили, даже не прилагая усилий.
Мадам де Беллегард прикрыла глаза и тихо кашлянула, и это поразило Ньюмена как пример поистине героического притворства.
— Дорогая матушка, — сказал маркиз, — вас так сильно забавляет этот вздор?
Остальное будет еще забавнее, — заверил его Ньюмен. — Советую слушать внимательно.
Мадам де Беллегард открыла глаза, они потухли, стали безжизненными и смотрели в одну точку. Но ее тонкие губы слегка раздвинулись в величественной улыбке, и она повторила слова Ньюмена:
— Забавнее? Что? Я убила еще кого-то?
— Ну, я не считаю вашу дочь, — ответил Ньюмен, — хотя мог бы! Ваш муж знал, что вы затеяли. У меня есть тому письменное доказательство, о существовании которого вы даже не подозревали, — и Ньюмен повернулся к маркизу, побелевшему как полотно. Такой бледности Ньюмен никогда не видел, разве что на картинах. — У меня есть бумага, написанная рукой Анри Урбана де Беллегарда и подписанная им самим. Он написал эту записку, когда вы, мадам, оставили его умирать, а вы, сэр, не слишком торопясь, отправились за врачом.
Маркиз посмотрел на мать, она отвернулась, озираясь вокруг блуждающим взором.
— Я должна сесть, — тихо сказала она и направилась к скамье, с которой только что поднялся Ньюмен.
— Неужели вы не могли поговорить со мной наедине? — спросил маркиз, как-то странно поглядев на Ньюмена.
— Да, конечно, если бы был уверен, что удастся поговорить наедине и с вашей матушкой, — ответил Ньюмен. — Но мне, раз я вас встретил, пришлось воспользоваться случаем.
Движением, доказывающим, что характер мадам де Беллегард тверд как сталь, красноречиво свидетельствовавшим по выражению Ньюмена о ее «непрошибаемости» и о всегдашнем стремлении полагаться только на собственные силы, старая маркиза освободилась от руки поддерживающего ее сына и села на скамейку. Она сложила руки на коленях и в упор смотрела на Ньюмена. У нее было такое лицо, что сначала ему показалось, будто она улыбается; но когда он подошел ближе и остановился перед ней, он увидел, что ее тонкие черты искажены волнением. Однако он заметил также, что, призвав на помощь всю свою несгибаемую волю, она старается это волнение побороть и в ее устремленном на него тяжелом взгляде нет и следа страха или смирения. Она была ошеломлена, но не испугалась, не пришла в ужас. Ньюмен с негодованием подумал, что она еще исхитрится взять верх над ним. Он никогда бы не поверил, что сможет остаться совершенно безучастным при виде женщины — виновной или невиновной, — попавшей в столь безвыходное положение. Мадам де Беллегард бросила на сына выразительный взгляд, равносильный приказу замолчать и предоставить ей действовать по своему усмотрению. Маркиз встал подле матери, заложил руки за спину и уставился на Ньюмена.
— О какой записке вы говорите? — спросила старая маркиза с наигранным спокойствием, которое сделало бы честь опытной актрисе.
— Я вам уже сказал, — ответил Ньюмен. — Записку написал ваш муж, когда вы ушли, оставив его умирать, написал в те часы, пока вы не вернулись. Вы знаете, что времени у него было предостаточно; вам не следовало так надолго оставлять его одного. В записке ясно сказано, что жена намеревается его убить.
