в зеркало, меняла обувь – и в итоге выбрала слишком узкие и (как она теперь понимала) неподходящие туфли, свободное платье с цветочным узором (слишком хипповское) и шейный платок. Сейчас она уже недостаточно ориентировалась в мире моды, да и вообще в мире, и именно поэтому пришла сюда.
– Я думаю о том, чтобы вернуться, – сказала она. – В штат. Скучаю по офисной жизни.
– Да что ты? – изумилась Джин. – Ты скучаешь по офису? Ты уверена, Мелисса? Ты не можешь скучать по офису. По всем этим интригам и подковерным играм. Ты просто забыла, каково там. Помнишь, как тебе не терпелось от нас удрать подальше? Ты говорила, что у тебя такое чувство, будто ты растворяешься в пустословии. Это твоя фраза дословно.
Она запихнула себе в рот димсам целиком и принялась жадно жевать. В общественных местах Джин ела, ничуть не стесняя себя правилами приличия: выпивала бульон из мисок с лапшой, из мисок на деловых завтраках, вообще из любых мисок.
– Ну, не так уж это было плохо, – заметила Мелисса, хотя уже начала припоминать, каково это было. Ей тогда и правда отчаянно хотелось вырваться из офиса. Там и правда стало невыносимо. Эта работа разрушала душу, опустошала: подборки вечерних платьев, нахальные фотографы, недокормленные модели, этот подвальный офис, полный других женщин. Мужчина был только один – арт-директор. Иногда на фотосессиях Мелисса сталкивалась с Брюсом Уайли, как-то раз даже плакала у него на плече, жалуясь, как она несчастна (после чего он попытался с ней переспать, но зла за это она на него не держала).
– Вообще-то, радость моя, сейчас кризис, мы экономим на чем можем, – ответила Джин. – И это ужасно. Нам пришлось пойти на сокращения. Малькольм сейчас занимается всей бухгалтерией. Мы объединили моду, стиль жизни и культуру, чтобы снизить расходы, а многих фрилансеров… – Она потянулась через стол, накрыла ладонью руку Мелиссы. – Прости, но, боюсь, от некоторых мы будем вынуждены отказаться. Нам сейчас приходится делать все силами штатных сотрудников…
Наступила пауза – для осознания, для еды. Мелисса старалась делать вид, что все нормально, что ее это не сразило. Она опустила взгляд на свою тарелку, на бледные пельмени – словно теплые мертвые мозги, с их внутренним «я», бугрящимся под кожей. Выглядели они омерзительно.
– Я за тебя билась как могла, – говорила Джин. – Ты одна из наших лучших колумнисток… Но бюджетами занимается Малькольм. Выходит, что мы больше не можем себе позволить твои услуги. Мы вообще никого не можем себе позволить – кроме самих себя. – Джин снова стиснула ее ладонь, оставив на костяшке Мелиссы кусочек имбиря. – Но я помню это чувство, – произнесла она, оплатив счет (угощала она – прощальный подарок), – когда хочешь вырваться из дома. Я что-то подобное чувствовала, когда мои были совсем маленькие. Ты словно уходишь в подполье…
Об увольнении Мелиссе были обязаны сообщить за месяц, и, разумеется, никакого выходного пособия не предполагалось. В метро по пути домой она смотрела на людей в их деловых костюмах, в пиджаках, юбках и нарядах и вспоминала, как была одной из них: юбка клеш, оборочки, хорошие сапоги, деловая кожаная сумка на плече. В своих хипповских цветочках Мелисса чувствовала себя нелепой, маленькой, смешной. Она прислонилась к стеклянной перегородке, отделявшей сидячую часть вагона от стоячей, и стала смотреть вниз, на пол, прозевала свою станцию и оказалась на «Кристал-Пэлас». Раз уж так получилось, она решила зайти в парк, побродила среди развалин и неправильных динозавров, взобралась по ступенькам к полоске гравия, где до пожара стоял дворец. Неподалеку от основания ретрансляционной вышки Мелисса обнаружила среди трав безголовую женщину – разбитое изваяние, напоминание о днях былого величия. Мелисса ощутила какое-то родство с этой статуей. Сочувствие. Полчаса она сидела на солнце вместе со статуей, а потом отправилась забрать детей и доставить их обратно на Парадайз-роу. Войдя в дом, она стала женщиной, которая живет внутри, и оставила снаружи ту, которая живет снаружи, дверной проем был слишком узким, чтобы ее впустить, а коридор – слишком тесным, чтобы ей по нему пройти.
* * *
После славных дней, когда люди преодолевали многие мили и пересекали океаны, чтобы увидеть колоссов из Абу-Симбела, гробницу из Бени-Хасана, египетских мумий, пеньку, валлийское золото и шампанское из ревеня, Хрустальный дворец медленно, но верно погружался в упадок. Джозеф Пакстон, создатель дворца, был уже мертв. Его сады и фонтаны больше не искрились ярким серебром листвы и влаги. Свет больше не слепил, отражаясь от широкой стеклянной крыши с железными перегородками: ее покрыла грязь. И Леона Дэр над этой крышей больше не складывала кольцами свое прославленное эластичное тело. Скульптуры в Древнегреческом зале крошились. Фрески в Итальянском зале выцветали. У сфинкса, стоявшего на лестничной площадке, возле входа в центральный неф, отвалился нос.
Чтобы избавиться от пыли, Мелисса каждый день мыла и пылесосила дом, потому что по-прежнему считала: эта пыль как-то влияет на руки Риа. Мелисса атаковала вихрящуюся микроскопическую вольницу вокруг телевизора. Она грохотала на лестнице пылесосом, который теперь представляла себе в виде сварливого старика, немного похожего на ее отца. Она отправилась навестить отца, пропылесосила и у него, изгнав армии крошек из-под кухонного линолеума, пепел вокруг кресла. Пока Мелисса убиралась, Корнелиус курил, уверяя, что вполне смог бы пропылесосить и сам, хотя на самом деле не смог бы – да и вообще с трудом вспомнил слово «пылесос». Старый дом словно окутывал Мелиссу саваном, полным дурных воспоминаний и подавленных обид. «Ты меня не подготовил», – негромко сказала она отцу в гостиной, но он ее не понял. Он угостил детей слойками с изюмом и сладкой газировкой. Затем они отправились к Элис в Килбурн и там поели эба. Риа не хотела даже попробовать эба. Она разлюбила это блюдо.
– Что у нее с ногой? – спросила Элис.
– Не знаю, – ответила Мелисса. – Думаю, это из-за дома.
– Ты разложила луковицы, повесила чеснок, посыпала перец?
– Да, я пыталась.
– Своди ее к врачу. И пусть она полежит в очень горячей воде. С солью.
Иногда ночное создание может забраться в человека, объяснила Элис, и, когда такое случается, надо обязательно положить под подушку плантан. Никакие другие способы не годятся. Сама Элис так делала, когда Мелисса в детстве ходила во сне. Элис заставляла Корнелиуса ездить за плантанами в Харлсден.
– Когда-нибудь у тебя будет дом получше, – сказала она. – Ванная должна быть наверху.
В машине по пути домой Риа рассказала Мелиссе, что ей приснился сон про дворец: она пошла в этот лес, к ней присоединилась еще какая-то девочка, и они вместе прошли через туннель и потом в лабиринт
