игра не привлекает? Я бешеная становлюсь, когда казино вижу. Это мой наркотик.
Ведь и впрямь наркотик, думает про себя Костя и смотрит на Лизу по-новому, удивленно-изучающе. Непростая девочка, что-то в ней скрыто такое, отчего смутное беспокойство охватывает. Сюрпризец в ней определенно сидит, когда только проявится и как…
Дни пролетают мигом, точно из пушки выстреливаются. Общение в отеле преимущественно с медперсоналом. Все, кроме Кости и Лизы, из Европы: приторно-учтивые, церемонные и большей частью пожилые и тучные. Приехали худеть. С Костей и Лизой раскланиваются преувеличенно любезно, в глазах осуждение и зависть: надо же прикатить сюда с любовницей – вряд ли юная сексапильная блондинка женой приходится этому господину; нашли место, где время проводить, им бы в Париж или на острова Канарские, а они тут ошиваются. Публика за приехавших из России принимает их: говорят Костя и Лиза между собой, понятное дело, на русском. Потому, когда вечерами собираются обитатели отеля в нижнем холле у камина, их поначалу пытаются о Путине спрашивать, действительно ли посадят всех русских богачей, о том, страшно ли жить в России, и все в таком духе. Костя огорчить вынужден любопытствующих: они – русские, но живут в Америке, так что Путин и тамошние олигархи не входят в сферу их интересов. Явная промашка с его стороны. Ах, из Америки? – и тут же на голову сыплется ворох суждений, в которых отношение соответствующее проглядывает: про то, что не послушались европейцев и в лужу сели в Ираке, про гегемонизм – по какому праву янки себя умнее всех считают и командовать всем миром собираются, про невежество и бескультурье американцев – и пошла писать губерния. Костя отбивается, как может, а Лиза люстрой занимается. Люстра эта со странным абажуром из бумажных лоскутков с именами отдыхающих и их пожеланиями. Каждый может написать и бумажку прикрепить прищепкой на проводке. Лиза находит себе занятие: каждый почти вечер пришпиливает очередное пожелание или благодарность.
В последний день перед отъездом гостей в нижнем зале хозяин гизунд-отеля прощальный обед устраивает. Через два дня после Рождества. Столы накрыты, как в дорогих ресторанах, посуда, приборы, все на уровне. И кормят по полной программе, с вином, пивом и десертом. Даже мясо дают. То есть, господа, помучили мы вас диетами, поправили вы здоровье, сбросили лишние килограммы и паунды – и баста; теперь вы в привычную колею входите, и обед, от которого вы за пару недель отвыкли, – знак нашего прощания, и только от вас самих зависит, скоро или не скоро свидимся вновь.
Лиза доедает пирожное, быстро выпивает кофе и уходит в номер одна – хочет позвонить матери. Костя смакует мозельское, ему не хочется никуда идти, он расслаблен, умиротворен, лениво поддерживает беседу на медицинские темы с немцем из Ганновера, счастливым оттого, что сбросил семь кило и уменьшил сахар в крови, английский у немца ужасный, Костя его почти не понимает, но поддакивает, кивает в такт словам, а сам смотрит сквозь стеклянную стену на гигантские зубцы заснеженных гор с едва различимыми, ползущими, как букашки, вагончиками фуникулеров и еще и еще раз благословляет про себя этот случайно открытый тирольский уголок, где возвращаются к нему силы и желание жить с удовольствием и аппетитом.
Во всем как бы предчувствуется связь:
Ибо в страданьях, в счастье, в невезеньи
Ничто еще не знало обобщений,
Словно случайно где-то в отдаленьи
Мысль о глубоком, сущем родилась.
Он наконец-то избавляется от занудливого немца, которого уводит жена, медленно, нарочито шаркающей, вовсе не свойственной ему походкой, сейчас замечательно соответствующей настроению и размагниченному состоянию после плотного обеда и двух бокалов вина, бредет к себе на третий этаж, видит приоткрытую дверь комнаты, входит в номер, берется за ручку, чтобы закрыть дверь за собой, и слышит звенящий колокольчиком Лизин голосок. Что-то удерживает его на пороге, Лиза в спальне за перегородкой, не видит его и продолжает переливчато-восторженно:
– …Везло дико – два каре почти подряд, а стриты и считать перестала. Пруха невероятная, как тогда в Атлантик, когда флешь-ройяль выпала, помнишь?.. Сколько выиграла? Четыре с лишним штуки. Да не долларов – евро. Зеленых еще больше… Вернусь, осмотрюсь, что к чему, как с работой будет… Приятно слышать… А я, знаешь как! Дни считаю. Тоска зеленая… Если бы не казино, то совсем…
Врасплох застигнутый, мнется, затаив дыхание, Костя, прижимается к косяку, решить не может, входить или наоборот. Тихонько выскребывается в коридор, оставляет дверь приоткрытой, так, как было, и на первый этаж. Какая там шаркающая умиротворенная походка… Галопом несется, будто свора злющих собак по пятам. Выскакивает на воздух, вбок по расчищенной от нападавшего снега дорожке, к лесу, легкий мороз, он холода не ощущает. Дни считает, значит. Санаторий ей поперек горла. И что же ей приятно слышать, а главное, от кого? С матерью так не разговаривают. Казино, выигрыш, то, се… Анне Никитичне знать это за ненадобностью. Видел Костя Лизину маму однажды, обыкновенная, затурканная жизнью одинокая женщина, немногим моложе его, хоуматтендент, обслуживает старика русского, ей только гемблингом интересоваться, больше нечем. Лучше бы о мебели купленной дочка ее спросила, на деньги, что дал он перед поездкой. А была ли мебель, может, и нет никакой мебели, а есть совсем другое…
В таком смурном состоянии возвращается Костя в номер, Лиза укладывает вещи, завтра спозаранок уезжать в Мюнхен, веселая, козочкой прыгает, ластится, Костя натужную улыбку выдавливает, нехотя на ее поцелуи отвечает, а пичуга ничего не замечает. Только спрашивает, чего он такой задумчивый, и, кажется, не слышит ответа – он не задумчивый, а сосредоточенный, обдумывает очередную главу романа. Костя-то свой смысл вкладывает: не литература волнует его сегодня, а отношения с Лизой, роман их, который, возможно, затухать начнет. А так, признаться, не хочется!..
Ни полсловом, ни намеком не дает Лизе понять, что поймал обрывок ее разговора телефонного. Старается смотреть на нее прежними глазами, будто ничего не изменилось. Смотрит и думает об этом постоянно, ежечасно, мучительно думает, отравительно для себя. И в самолете «Люфтганзы», несущем их в Нью-Йорк, тоже. Но в самолете совсем о другом разговор затеивается. Вычитывает Костя в свежей «Дейли телеграф», в аэропорту купленной, о новом достижении ученых из Эдинбурга, сверхнадежный контрацептив для мужчин разработавших, в виде таблеток, начинает об этом Лизе рассказывать, та навострила уши.
– Сорок лет экспериментировали, и наконец удалось. Высокая эффективность, никаких побочных явлений, – переводит из газеты. – Как заявил один из проводивших исследования нового препарата доктор Ричард Андерсон,
