Никогда еще с таким томленьем не ждал я битвы, как теперь. Кажется, за этим хребтом ждет меня Лилия на условное свиданье; кажется, я куплю ее взаимность моею кровью.
Чего ж медлят? что ж не ревут и не прядают по скалам наши горные единороги? Пора, пора! Страстно хочу я кинуться в пыл схватки: только ее обаятельный вихорь может сравниться с упоеньем любви. Были минуты, когда, изнемогая от полноты счастья, прильнув устами к груди прекрасной, невольно роптал я: «Теперь бы сладко умереть». Сладко умереть и на груди славы… умереть теперь же, в этот миг!.. Лил…
То была песня лебедя: его желание разразилось над ним его судьбою. Он был убит, убит наповал, и в самое сердце. Его тайны легли с ним в гроб; немногие цветки из венка его мечтаний отдаю я свету. Пусть обрывает их злословие или участие лелеет: ни для друзей, ни для врагов не покажу я остального. Любовь и ненависть были ему равно гибельны в жизни; зачем же я брошу в их треволнение память друга? А сколько ума, сколько познания насыпано там! Какою теплою любовью к человечеству все это согрето! Но пусть все это не имело бы никакой цены для словесного богатства человека: его действительный быт был лучшим его творением. Душа общества в веселую пору, он не покидал изголовья больного товарища, не спал ночей, ухаживал за ним как нежная мать, сносил все причуды как самый покорный служка. Его рука и кошелек были открыты для каждого: никто не удалялся от его порога с тяжелым словом «нет!» Кто вернее его служил государю словом и делом? Кто бывал впереди его в жаркой битве? Одним словом, кто был достойнее назваться человеком и кто носил это имя с большим благородством?
И мы схоронили юношу, возвратясь в Г-н, схоронили в чужую землю, в виду гор, на самом берегу Черного моря. Кровью залилось мое сердце, когда священник бросил горсть земли на гроб его, когда и моя горсть глухим прощанием отозвалась из могилы… Земля поглотила свое лучшее украшение и тихо сомкнула уста. Все кончилось! Все уж было пусто, когда я очнулся от бесслезных рыданий над могилою достойного друга: только море шумело; только ветер уносил к небу струйки фимиама с кадила вместе с облаком порохового дыма от почетной пальбы. «Вот жизнь и смерть его», — подумал я.
Агитационные песни, написанные А. Бестужевым совместно с Рылеевым
Ах, где те острова,
Где растет трынь-трава,
Братцы!
Где читают Pucelle
И летят под постель
Святцы.
Где Бестужев-драгун
Не дает карачун
Смыслу.
Где наш князь-чудодей
Не бросает людей
В Вислу.
Где с зари до зари
Не играют цари
В фаиты.
Где Булгарин Фаддей
Не боится когтей
Танты.
Где Магницкий молчит,
А Мордвинов кричит
Вольно.
Где не думает Греч,
Что его будут сечь
Больно.
Где Сперанский попов
Обдает, как клопов,
Варом.
Где Измайлов-чудак
Ходит в каждый кабак
Даром.
1823 (?)
Ты скажи, говори,
Как в России цари
Правят.
Ты скажи поскорей,
Как в России царей
Давят.
Как капралы Петра
Провожали с двора
Тихо.
А жена пред дворцом
Разъезжала верхом
Лихо.
Как курносый злодей
Воцарился по ней.
Горе!
Но господь, русский бог,
Бедным людям помог
Вскоре.
1823 (?)
«Царь наш — немец русский…»
Царь наш — немец русский,
Носит мундир узкий.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Царствует он где же?
Всякий день в манеже.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Прижимает локти,
Прибирает в когти.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Царством управляет,
Носки выправляет.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Враг хоть просвещенья,
Любит он ученья.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Школы все — казармы,
Судьи все — жандармы.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
А граф Аракчеев
Злодей из злодеев!
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Князь Волконский баба
Начальником штаба.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
А другая баба
Губернатор в Або.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
А Потапов дурный
Генерал дежурный.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Трусит он законов,
Трусит он масонов.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
Только за парады
Раздает награды.
Ай да царь, аи да царь,
Православный государь!
А за комплименты —
Голубые ленты.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
А за правду-матку
Прямо шлет в Камчатку.
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
Между сентябрем 1823 и апрелем 1824
Ах, тошно мне
И в родной стороне;
Всё в неволе,
В тяжкой доле,
Видно, век вековать.
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
И людями,
Как скотами,
Долго ль будут торговать?
Кто же нас кабалил,
Кто им барство присудил
И над нами,
Бедняками,
Будто с плетью посадил?
Глупость прежних крестьян
Стала воле в изъян,
И свобода
У народа
Силой бар задушена.
А что силой отнято,
Силой выручим мы то.
И в приволье,
На раздолье
Стариною заживем.
А теперь господа
Грабят нас без стыда,
И обманом
Их карманом
Стала наша мошна.
Они кожу с нас дерут,
Мы посеем — они жнут.
Они воры,
Живодеры,
Как пиявки, кровь сосут.
Бара с земским судом
И с приходским попом
Нас морочат
И волочат
По дорогам да судам.
А уж правды нигде
Не ищи, мужик, в суде,
Без синюхи
Судьи глухи,
Без вины ты виноват.
Чтоб в палату дойти,
Прежде сторожу плати
За бумагу,
За отвагу,
Ты за всё, про всё давай!
Там же каждая душа
Покривится из гроша.
Заседатель,
Председатель
Заодно с секретарем.
Нас поборами царь
Иссушил, как сухарь;
То дороги,
То налоги,
Разорил нас вконец.
И в деревне солдат,
Хоть и, кажется, наш брат,
В ус не дует
И воюет,
Как бы в вражеской земле.
А под царским орлом
Ядом потчуют с вином.
И народу
Лишь за воду
Велят вчетверо платить.
Чтобы нас наказать,
Господь вздумал ниспослать
Поселенье
В разоренье, —
Православным на беду.
Уж так худо на Руси,
Что и боже упаси!
Всех затеев
Аракчеев
И всему тому виной.
Он царя подстрекнет,
Царь указ подмахнет.
Ему шутка,
А нам жутко,
Тошно так, что ой, ой, ой!
А до бога высоко,
До царя далеко.
Да мы сами
Ведь с усами,
Так мотай себе на ус.
1823 (?)
Вдоль Фонтанки-реки
Квартируют полки.
Квартируют полки
Всё гвардейские.
Их и учат, их и мучат,
Ни свет, ни заря,
Что ни свет, ни заря,
Для потехи царя!
Разве нет у них рук,
Чтоб избавиться от мук?
Разве нет штыков
На князьков-сопляков?
Разве нет свинца
На тирана-подлеца?
Да Семеновский полк
Покажет им толк.
Кому вынется, тому сбудется;
А кому сбудется, не минуется.
Слава!
Декабрь 1824 или январь 1825
«Как идет кузнец да из кузницы…»
Как идет кузнец да из кузницы. Слава!
Что несет кузнец? Да три ножика.
Вот уж первой-то нож на злодеев вельмож,
А друтой-то нож — на попов, на святош.
А молитву сотворя — третий нож на царя.
Кому вынется, тому сбудется:
А кому сбудется, не минуется. Слава!
Декабрь 1824 или январь 1825
