Жан. Друг мой, я — скептик, я не могу иначе. Для скептиков, как известно, нет ничего святого.
(Стукачёв несёт кофе.)
Жан. Давай выпьем кофейку. Стукачёв, притащи-ка ещё финьшампань[26] — живо. И земляники. Это, знаешь, специально для дам. (Смеясь.) Мы подольём сюда бутылочку, и — дамам будет весело, а когда дама весела…
Букеев (ухмыляется). Ты — жулик.
Жан. Таковыми же создал господь и всех прочих людей. Я, брат, скептик, я знаю: все мы притворяшки. Один притворяется умным, другой честным и т. д. По натуре своей и тот не честен и этот не умён, но — привыкли играть роль и — ничего! — иногда играют довольно удачно. Да. Добро, честь и прочие марципаны — всё это, брат, — литература и хуже литературы, — это так называемые навязчивые представления.
Букеев. Чёрт знает что ты говоришь, — ерунду какую-то.
Жан. Нисколько… Есть даже книга такая «О навязчивых представлениях», учёный психиатр написал. Ты, брат, прочитай. Это, знаешь, вроде сумасшествия.
Букеев. Не едут.
Жан. Приедут. Неминуемо.
Букеев. Замечал ты в глазах у неё тревожное такое?
Жан. Как же! Я всё замечаю.
Букеев. Тревога и печаль. Я люблю печаль, это самое человеческое настроение.
Жан. Ну, знаешь, быки и собаки тоже иногда очень печально смотрят в небеса…
Букеев. Перестань. Отчего она печальна?
Жан. С таким болваном, как её супруг… Тсс! Он и ещё кто-то.
Букеев. Вера.
Жан. Вера? Гм… Уйдём!
Букеев. Зачем это?
Жан. Иди сюда… Послушаем, что он говорит… Ну, скорее…
Букеев. Глупо…
Жан. Напоить бы его до чёртиков, а? (Скр[ываются] в кустах.)
(Богомолов и Верочка.)
Богомолов. Нигде я не видал таких бездельников, как здесь, и сам никогда не чувствовал себя таким бездельником. Здесь никого нет? Огонь, вино… Сядемте? А где же люди?
Верочка. Ваша жена с Ладыгиным и Ниной Аркадьевной катаются на лодке.
Богомолов. Знаете — я впервые на юге, и мне кажется, что люди здесь, точно ленивые, сытые пчёлы, висят в воздухе, тихо кружатся над каким-то невидимым цветком.
Верочка. Невидимый цветок? Как хорошо сказали вы это!
Богомолов. И сам я тоже повис в воздухе над ним.
Верочка. Но — что же это? Какой цветок?
Богомолов. Может быть — любовь или мечта о чём-то недостижимом.
Верочка. Как странно, что вы романтик.
Богомолов. Почему странно? Все люди романтики. У меня есть приятель, он называет себя реальным политиком и убеждён, что через двадцать пять лет — в России будет нечто вроде земного рая. Это тоже романтизм.
Верочка. Вы так много работаете — целые дни!
Богомолов. Я люблю работать, работа повышает уважение к себе самому, и — знаете: земля должна быть огранена трудом людей, как драгоценный камень. Я думаю, что те, кто говорит о муках творчества, — неправы, надо говорить о радостях творчества.
Верочка. Ольга Борисовна так же думает?
Богомолов. Ольга? (Помолчав.) Она из тех людей, для которых то, что они поняли, становится неинтересным.
Верочка. А — вы…
Богомолов. Что?
Верочка. Нет, я не то хотела спросить.
Богомолов (смеясь). Вы хотели спросить — поняла ли она меня?
Верочка (сму[щённо]). Я не имею права… так не спрашивают…
Богомолов. Почему же? Обо всём можно и должно спрашивать… (Очень сердечно и просто.) Послушайте, — вы к ней относитесь несправедливо, и это потому, что вы немножко увлекаетесь мной. Правда?
(Верочка смущена, молчит.)
Богомолов. Правда?
Верочка. Не знаю… может быть…
Богомолов. Милая девушка, — мной нельзя увлекаться, я совершенно не гожусь для романа — уверяю вас.
Верочка. Не говорите так… грубо…
Богомолов. Это не грубо.
Верочка. Неловко так…
Богомолов. Жена говорит про меня, что я хладнокровный болтун, — это верно, вы знаете? У меня в мозгу неустанно во все стороны двигаются какие-то колёсики. (Показ[ывает] руками.) И так, и так, и эдак. Я люблю думать обо всех людях, о судьбе каждого, мне хочется для всех чего-то хорошего… каждому по желанию его и — больше желания. Вероятно, я мог бы изменить жене, если б это понадобилось для кого-то другого, — если б я почувствовал, что могу дать счастье человеку.
Верочка. Вы сами — счастливы?
Богомолов. Да. (Подумав, решительно кив[ает] головой.) Да. Я очень люблю всё — всю жизнь. И людей, конечно. Люди кажутся мне детями, даже когда у них седые бороды. В сущности, все они удивительно интересны. Неинтерес[ных] людей нет.
Верочка (негромко, грубовато). Вы знаете, что здесь вас считают каким-то блаженным?
Богомолов. Это — везде! Везде. Вы посмотрите, как относятся ко мне рабочие: я, очевидно, кажусь им ребёнком. «Сергеич, говорят они, ты не беспокойся, мы тебя не обидим, — всё будет хорошо!» Они положительно боятся обидеть меня. Это — трогательно.
Верочка. Я знаю людей, которые не боятся этого.
Богомолов. О, конечно, есть и такие. Мы все очень небрежно относимся друг к другу. Мы совершенно не умеем любоваться человеком, а — что на земле значительнее его, прекраснее, что более сложно и загадочно, чем он?
Верочка. Боже мой, боже!
Богомолов. Что с вами?
Верочка. Ничего… Не обращайте внимания. (Вдруг с неожиданной силой, страстно.) Послушайте, вы — я не понимаю вас… Я восхищаюсь вашими словами, но — мне жалко вас до тоски, до отчаяния. Как можете вы — такой ясный, добрый и мягкий, — как вы можете быть слепым? Вы говорите, что человеком надо любоваться, — вы не смеете не видеть, как унижают вас…
Богомолов (усм[ехаясь]). Меня? Кто?
Верочка. Все! Жан — издевается над вами, мой дядя — ах господи! — он же хочет отбить у вас Ольгу Борисовну, — неужели вы не видите этого?
Богомолов. Чудак!
Верочка. Ольга Борисовна, — я нехорошо делаю, говоря это, — но ведь все видят её отношения с Ладыгиным.
Богомолов (ласково). Довольно, Верочка. Есть вещи, которые не надо видеть, — вы понимаете? То, чего вы не видите, — не существует. Нас мучает то, что мы слишком пристально рассматриваем.
Верочка. Но — поймите! — вы не смеете, не имеете права позволять, чтобы вас унижали.
Богомолов. А если я не чувствую унижения…
Верочка. Тогда вы действительно…
Богомолов. Дурак?
Верочка. О, господи… нет, это невозможно… это — кошмар… (Вскочила, быстро идёт прочь.)
Богомолов (пожим[ает] плечами, бормочет). Психологическая девушка… (Пьёт крюшон, морщится.) Яд… азотная кислота какая-то… (Вытирает рот платком.) Да.
Жан (из кустов, рожа сияет, едва удерживается от смеха). Яков Сергеич, дорогой… (Смеётся.)…с кем вы беседуете?
Богомолов. Сейчас здесь Вера Павловна была.
Жан. Слышал её голос…
Богомолов. Философствует девица, знаете.
Жан (смеясь). Это она… философствует?
Богомолов. И я тоже, конечно…
Жан. Ах вы… дорогой мой! Давайте глотнём за идеализм…
Богомолов. Я уже глотнул и, кажется, сжёг себе пищевод…
Жан. Ну, я один! Сейчас наши приедут, лодка уже у берега.
Богомолов. На море, вероятно, сыро.
Жан. Даже реки обладают этим недостатком, не говоря о болотах.
Богомолов (смеётся). Остроумны вы…
Жан. А Ладыгин неутомим, демонстрируя дамам свои мускулы.
Богомолов. Человеку свойственно хвастаться лучшим, что есть у него.
Жан. Браво!
Букеев (медленно идёт). Жан, — ужинать надо здесь, распорядись.
Жан. Могу.
Букеев (садясь). Жарко.
Богомолов. Да? А по-моему — прохладно.
Букеев. Нет, жарко. Я замечаю — вы не очень любите общество дам?
Богомолов. Да их здесь только две.
Букеев (тяжело смотрит). А вам сколько надо?..
Богомолов (смеясь). Самое большее — одну.
Букеев. Нет, серьёзно, — вас не интересуют женщины?
