нельзя, если не хочешь, чтобы вычислили твое местонахождение.
Ты не переживай, Квазимодо, из-за денег на Лерне. Считай, что их и не было никогда. Твои капиталы — настоящие, а не эти гроши, — теперь совсем в других местах. Ты же не будешь изображать сейчас, будто не понимал все это время, чем занимался. Это не столь важно, что воровали они, а ты всего лишь исполнял техническую функцию. Она вовсе не технической была, Квазимодо, она была принципиально важной, которую не всякому доверят, а только специально подобранному и многократно проверенному человеку, — тебе то есть. Времени совсем уже осталось мало, поэтому в деталях рассказать не смогу, но всю твою жизнь тебя держали, поднимали и готовили к тому, чтобы в тот момент, когда позарез понадобится такой человек, именно ты, а не другой кто-то, оказался на этом месте.
Ты же не захочешь остаток жизни вот так и просидеть в своей одиночке, которую чисто из насмешки называют офисом? Ты ведь заключенный, Квазимодо, самый настоящий заключенный. Даже здесь, у себя дома, ты всего лишь на пару часов освободился от надзора, потому что гроза и вырубились подстанции. Что ты видел за последние годы? Что у тебя есть? Человек, которого ты считал своим близким другом, всю жизнь тебя предавал и вытирал об тебя ноги. Ты подарил ему женщину, единственную, которую любил по-настоящему, он поиграл с ней и выкинул на улицу с приличным, отдадим ему должное, выходным пособием. Посмотри в зеркало, Квазимодо. Тебе нравится то, что ты видишь? Да, ты скажешь мне, что он не нарочно подставил тебя под залп картечи. Я согласен, ему вовсе не хотелось, чтобы тебя изуродовали, он вообще об этом не думал. Квазимодо, неужели ты не понимаешь, что он в тот момент просто о тебе не думал, а если и подумал бы, то ничего бы не изменилось! А месяцы, которые ты провел за решеткой, тогда, в девяносто третьем, когда он развлекался на средиземноморском берегу, — они ничего не стоят, Квазимодо?
Ты никогда не задавался вопросом, в чем смысл жизни? Не вообще, а именно твоей? Ты бы мог стать отличным биологом, как твой отец, или юристом, раз тебя этому обучили, но ты слепо потащился за своим другом и получилась из тебя среднего размера комсомольская конторская крыса. Ты мог любить и быть любимым, но твоему другу понадобилась игрушка на время, и ты ему эту игрушку подарил, да еще гордишься по сей день своей самоотверженностью. Ты мог хоть чуточку улучшить этот сволочной мир, но ты никого не жалел и хладнокровно топтал других людей, если это поднимало — в том числе и тебя — еще на одну ступеньку успеха. Ты мог бы стать человеком, которого будут уважать, любить, чье мнение будет иметь значение, про кого можно будет сказать однажды, что жизнь его была наполнена смыслом, — а получился из тебя всего лишь помост, на котором твой друг и его хозяева (да-да, ты ведь понимаешь прекрасно, что у него есть хозяева, а сам он, несмотря на блеск и мишуру, всего лишь лакей) строят сияющее здание своего благополучия.
И вот это твое великое самопожертвование — к чему оно привело? Посмотри вокруг себя, Квазимодо, загляни в свое сердце. У тебя украли жизнь, посадили в камеру на задворках московской промзоны, у тебя не осталось ничего, что ты мог бы назвать своим, ты обслуживаешь шайку державных воров и будешь делать это завтра, через год, через пять лет, пока они все не сбегут на Запад, к охраняемым тобою сокровищам, и твой друг свалит одним из первых, а тебя забудут, поверь мне, как забыли никому не нужного старика Фирса, и ты успеешь только дозвониться в последний момент, когда уже начнут выламывать входную дверь, а в ответ услышишь знакомое: «Старик, тут ситуация, понимаешь, ты найми себе лучших адвокатов, мы все оплатим».
Я вижу, что ты задумался, Квазимодо. Это правильно. И вот теперь я тебе скажу: у тебя есть последний и единственный шанс все изменить. Посмотри — я все приготовил. Какие знакомые названия, не правда ли: Абакус, Эйсер, Белмонт. И еще — Соммерфильд, Крипто, Уэстбери. А вот это Лотте, Тренч, Бушмилл? И все прочие, от А до Z, ты же их помнишь наизусть, Квазимодо. Их здесь девятьсот шестьдесят три, за минусом злополучной Лерны, у которой протектором мсье Франсуа Огон, — ты ведь догадываешься, что это не настоящее имя, Квазимодо, а настоящее тебе прекрасно известно, ты же не идиот. Поставь свою подпись, — и завтра же во всех девятистах шестидесяти трех трастах сменятся поверенные. Еще через день поменяются бенефициары и директора, будут заблокированы все кредитные карты и отозваны нынешние подписи на банковских счетах. Ты еще не успеешь доехать до своего нового дома, как вся эта банда, рассевшаяся в высоких кабинетах, окажется нищей. Кроме, понятное дело, господина Франсуа Отона, которому достанутся твои личные четырнадцать миллионов евро, прикрытые компанией Тредмилл и трастом Лерна.
Ты с ним лично не знаком, Квазимодо, а я знаком, причем неплохо, поэтому поверь на слово — оставить ему четырнадцать миллионов вместо того, что у него есть сейчас, это намного сильнее, чем забрать все. У меня к нему длинный счет, поэтому я именно так и решил.
Я вижу — ты ерзаешь. Ну, понятное дело. Когда речь идет о многих десятках миллиардов, кто угодно заерзает. Афера? Конечно. Но из всех афер, которые были когда-то, самая чистая. У денег, укрытых в слепых трастах, нет владельцев, у них нет прошлого, а их будущее в данном конкретном случае определяется одним-единственным человеком. Тобой, Квазимодо. Никогда ни один суд в мире не сможет поставить тебе в вину то, что ты сейчас подпишешь, потому что это право подписи дано тебе законом и не ограничено ничем, кроме твоей доброй воли.
Я знаю, что тебя ужасно мучает любопытство, а в чем здесь мой интерес. Я тебе постараюсь ответить, хотя это и не так просто. Когда-то, в другой жизни, про которую ты вовсе ничего и не знаешь, у меня были друзья. У нас было общее дело, которое мы все вместе выстраивали по кирпичику. И построили, не вдаваясь в детали, нечто очень большое. И вот когда мы это построили, оно приглянулось сразу многим людям, которые не очень понимали, почему это принадлежит нам, а не им. У них были очень близкие отношения с… мсье Франсуа Отоном, хотя вообще-то его зовут совсем по-другому, и он тоже не понимал почему,
