не теми, которые автоматически преподносит сознание. Конечно, на выходе мы будем получать выводы, подстроенные уже под наше понимание, и наше человеческое мышление не позволит понять все шаги, которые искомая мыслящая машина преодолела на пути к своим открытиям. Как мы, правда, тогда проверим, верны ли выводы, сделанные машиной? Допустим, для этого понадобятся эксперименты. Но и велика вероятность, что для проведения этих экспериментов понадобится или слишком много ресурсов, или слишком много времени, или вообще такой набор физических условий, который мы никогда не сможем соблюсти. Так что даже такая машина – вовсе не панацея. Вместе с тем я хочу уверить тебя, что мы очень четко понимаем, какова она, граница возможностей постижения человеком Вселенной. Мы много бьемся над тем, чтобы отодвинуть эту границу. Работаем в том числе и над улучшением работы нашего мышления, боремся с его стереотипностью. Раньше же людям удавалось подниматься над стереотипами, продиктованными природной спецификой своего ума. Когда‑то ведь считали, что в природе не может быть пустот, но все‑таки сейчас представление о таком понятии, как вакуум, доступно абсолютно любому человеку, включая детей.
А.: Это отнюдь не показательный пример. Представление о вакууме не выходит за пределы исходного диапазона возможных представлений человека об окружающей действительности. Европейцы долго не знали о существовании американского континента со всеми его особенностями, а, узнав, нашли, конечно, многие его атрибуты уникальными, но отнюдь не неподдающимися объяснению. Теоретически человек даже мог заранее нафантазировать американский континент, и пусть точно описать, каков он есть, не зная его, получилось бы с крайне мизерной вероятностью – может, один к миллиарду, – однако эта вероятность не была бы нулевой. В этом также, кстати, заключается одна из каверз человеческого существования: что мы можем до бесконечности комбинировать в уме разные факты реальности и вымысла, порождая все новые и новые плоды фантазии – это может быть и полезным в деле подготовки к будущему, может быть и полностью бесполезным, но никогда не поднимает качество нашего мышления на более высокий уровень. Эта деятельность схожа с комбинированием новых слов из букв нашего языка: какие‑то новые слова действительно могут очень пригодиться, но в рамках этого процесса никогда не родятся новые буквы, с которыми твой язык станет более доходчивым и точным. Когда речь идет о необходимости повысить качество мышления, среднестатистический человек испытывает скуку, поскольку его бессознательное оценивает усилия в данном направлении как бесполезную трату времени и сил. Но фантазирование очень сильно увлекает людей: оно много сил не требует, но с определенной вероятностью – пусть очень малой – может снабдить человека полезными представлениями о будущем. Не увлеклись ли вы на самом деле фантазированием, которое выдаете за работу над улучшением качества мышления?
М.: Нет, уж до такого самообмана мы не могли опуститься. А что касается выбора человеком деятельности на основе того, какие занятия кажутся ему интересными, а какие – скучными, в современном мире это уже не создает нам проблемы. Мы что угодно способны научить человека считать интересным. В том числе работу по улучшению качества мышления. Главное, мы осознаем важность этого процесса. И, в отличие от предыдущих поколений, понимаем, в каком направлении его надо вести. В этом и кроются предпосылки для того, чтобы мы смогли улучшить свою способность постигать мир.
А.: Бесконечное самоубеждение. Ты говоришь со мной так, будто я представитель твоего круга и тебе нужно сильнее утвердить меня в вере, которая делает вас едиными в решении ваших текущих задач. Но у тебя нет необходимости говорить нечто подобное именно мне. Тебе, по сути, и нет смысла спорить со мной: я вообще никак не вписан в вашу систему взаимоотношений. Это твое бессознательное подталкивает тебя посвящать в свою веру того, кого расцениваешь как потенциально полезного человека для великих дел сообщества, представителем которого являешься. Но я никогда не присоединюсь к вам. Я, заметь, не задал ни одного вопроса о том, кто вы, как вы живете, чего конкретно хотите добиться – все выводы смог сделать сам.
М.: Нет, я не вижу тебя в нашей команде. Просто не смогу жить с сомнениями, которые ты озвучиваешь, и, не переспорив тебя, ни за что не справлюсь с ними. Хотя, может, и переспорю, это будет недостаточно, но, когда вернусь к своим, вновь обрету обычную уверенность. Но то, что ты рассуждаешь критичнее нас, создателей новой реальности, это потрясающе. Правда, думаю при этом: правь миром группа таких людей, как ты, история человечества на этом завершилась бы – вы захлебнулись бы в общем экзистенциальном кризисе и попросту посчитали бы в какой‑то момент руководство человеческой цивилизацией совершенно бесполезным занятием.
Пока я не ушел, не расскажешь ли все‑таки историю, как ты на такое число лет своей жизни – и непрерывное число лет, решил соединиться с этой единственной комнатой?
А.: Знаешь, ты вовремя решил меня об этом спросить. Только недавно я впервые выстроил в единую линию все события, которые привели меня сюда. Никогда не думал, что мои воспоминания на эту тему однажды придут в порядок: ни разу не преследовал такой цели, да и очень много времени прошло. Когда я смог посмотреть на все случившееся уже с большого временнóго расстояния, только тогда мне и удалось поставить все на свои места. И вышло это у меня полностью спонтанно.
Начало было примерно таким. Однажды мне вдруг стало интересно, в чем вообще заключаются принципы, согласно которым люди тем или иным способом реагируют на информацию одной или другой разновидности. Причем я имею в виду не какую‑либо эмоционально окрашенную информацию, которая должна приносить радость, грусть или какие иные чувства, а чисто информацию для бесстрастного познания – например, об устаревших словах или дележе земель между странами в эпоху великих географических открытий. Отмечу, что на такие размышления меня навело мое творчество. Тогда я крайне нерегулярно брал в руки кисть, но, если брал, как правило, писал что‑нибудь реалистическое, только в специфических антуражах. Например, однажды писал и даже почти закончил картину с изображением девушки в роскошном платье посреди огромного литейного цеха. Мне казалась любопытна тема литейного цеха, кому‑то еще она была так же любопытна, кому‑то – абсолютно нет. Причем никто из тех, чье мнение на сей счет я знал, не имел ни малейшего отношения к литейному производству. Я понимал, как распределяются интересы между людьми, – это имеет огромное влияние на нашу жизнь. Однако как формируется конкретный диапазон интересов отдельного человека, для меня не поддавалось никакому объяснению. Одна компания легко подхватывала разговор про старинное оружие,
