последним произведением, к нему зашел гость: высокорослый, статный мужчина, который по виду находился на легком кураже и излучал нагловатое любопытство. Последнее он хорошо подчеркнул тем, как беспардонно подобрал незаконченный рисунок. Рассматривая работу, незнакомец состроил гримасу одобрения и произнес несколько слов похвалы, после чего начал рассказывать о своей безмерной любви к творчеству Андрея, о том что он хорошо знает все его картины – от первых сюрреалистических опытов, предназначавшихся для небольших выставок, до полотен, объединенных в серии с целью последующего развертывания на их основе монументальных панорам. Незнакомец мог назвать любую работу Андрея и описать ее особенности. Он перечислил несколько картин, уникальных своим цветовым решением, упомянул работы с наиболее эффектными, разноплановыми образами, назвал произведения, более всего поразившие его своей идейностью. Незнакомец положил обратно рисунок Андрея, а потом сказал, что готов подождать окончания им текущей сессии, прежде чем начать обстоятельный и крайне важный для них обоих разговор. Андрей не готов был сказать, через какой промежуток времени он решит сделать перерыв, и отметил, что еще раньше может крепко и надолго заснуть. Андрей предложил незнакомцу сперва назвать свое имя, а потом начать разговор одному, и, если его слова окажутся интересны, он непременно присоединится. Гость выполнил просьбу Андрея: представился как Миарст, после чего начал произносить заранее запасенные слова.
М.: Андрей, ты многие годы положил на служение человечеству, и я должен сказать, что ты заслуживаешь получить что‑то в награду. Я хочу показать тебе лучшее, чего смогло достичь человечество в наши времена. Лишь единицы из всего населения Земли имеют право взглянуть на это, некоторые творения засекречены даже для их изобретателей. Подготовься к путешествию. Оно не займет много времени и пройдет максимально комфортно. Ты увидишь такие достижения прогресса, которые даже не представлял себе.
А.: Я увижу устройство, которое способно суммировать все накопленные человечеством смыслы и генерировать на их основе рецепты лучшего будущего?
М.: Такого не могу обещать.
А.: Тогда вам не удастся заинтересовать меня. Я примерно догадываюсь, чем вы готовы хвастаться. Что‑то, что выглядит как угроза законам мироздания. Я знаком со многими фантазиями на сей счет. Не думаю, что вы пришли к чему‑то, что сильно от них отличается. Все это лишь для того, чтобы вы убедили себя, что движетесь в верном направлении. Просто чтобы утвердить в собственных глазах торжество технического прогресса, который вы осуществляете. Но в этом есть не больше смысла, чем в стараниях самых сильных представителей некой группы людей забраться на непокоренную гору, когда живущим у ее подножия не переданы знания даже для того, чтобы спрогнозировать сход лавин и селей с этой же горы, чтобы всегда успевать подготавливаться к таким катаклизмам. Вариацию чего‑то такого я видел в своем прошлом. Что сейчас произошло с планетой – это вовсе не свидетельство какого‑то прогресса, нет, а всего лишь еще одна допустимая форма цивилизационной асимметрии, при которой человечество способно какое‑то время выживать. Раньше была другая форма такого рода асимметрии. Придёт время, появится следующая.
М.: Мне кажется, что я смогу развеять твой скептический настрой. Я расскажу, чего мы достигли в сфере предварительного расчета будущих событий.
А.: Это все не имеет большого смысла, если вы по-прежнему не в полной мере ведаете о себе. Поэтому хочу спросить, как вы продвигаетесь в развитии теории всего.
М.: Это в процессе.
А.: Что ж, ожидаемый ответ. А вы успели лучше разобраться в законах постижения человеком Вселенной?
М.: Что тут может быть нового? Усиливая методы изучения микро– и макромира, усиливая методы систематизации полученных данных, мы все увереннее и увереннее постигаем правила, по которым существует Вселенная.
А.: А какие ваши главные препятствия на этом пути, вы поняли?
М.: Утрата информации о прошлых событиях? Мы знаем, как добиться новых открытий и без этого.
А.: Я совсем не о том. Есть несколько по-настоящему фундаментальных проблем, и если вы предпочитаете отгораживаться от них, долго вам еще ковыряться в своей песочнице, не видя ничего за ее пределами.
М.: Расскажи, что ты имеешь в виду.
А.: Человек сильнейшим образом зависит от того, какую часть мироздания ему привелось открывать ради собственного выживания, когда он только начал развиваться как вид. Мы часто удивляемся, сколь узок набор условий, который позволил появиться человеку: благоприятный климат Земли, ее богатство ресурсами, наличие у нее магнитного поля, которое отражает радиацию. Но не придаем значения еще одному фактору, тоже очень значимому: что самообразующей способности белковой жизни оказалось достаточно для создания таких органов чувств, которые могут вполне информативно передавать нам сведения об окружающей действительности. Возьми хотя бы человеческий глаз. Что, если природа света была бы несколько более сложной, а из белковой формы жизни никогда не могло бы возникнуть достаточно сложной структуры в виде глаза, способного различать разные частоты светового излучения и благодаря этому позволять нам видеть мир в цвете? Тогда мы были бы способны только фиксировать наличие света и его отсутствие, но разные цвета – нет. Думаю, это, мягко говоря, не поспособствовало бы нашему развитию как вида. Но все‑таки у нас относительно неплохой инструментарий восприятия. Одновременно то, какие свойства он имеет, определяет ограничения в нашем постижении Вселенной. В частности, мы не можем сказать, сколько вообще существует разных свойств природных объектов. Когда‑то мы не знали, что частицы имеют спин, а это, как оказалось, важный их параметр. Спин мы открыли, но ни один эксперимент не подскажет нам, в какую сторону мы должны двинуть развитие методов измерений, чтобы зарегистрировать хотя бы еще одно важное свойство природных объектов. Вместе с тем только одно такое свойство, стоит только о нем узнать, может целиком перевернуть все наше представление о физических законах. Не так ли уже случилось, когда человек открыл, что материя на микроуровне подчиняется принципам квантовой механики? И еще: сама история развития науки – это, скорее, история не работы по приведению в совершенство имеющихся у нас знаний, а история встраивания все новых и новых сделанных человеком открытий в уже существующую систему знаний. Идеально соорудить из всех накопленных нами учений новую, как можно более упорядоченную систему, которая была бы полностью свободна от того, в каком порядке мы приходили к новым открытиям. А то совсем нехорошо, что система наших научных знаний оказалась настолько зависимой от частного, по меркам Вселенной, фактора – способности к восприятию реальности, присущей именно нам как биологическому виду. Представь, если бы ты какое‑то здание стал изучать не с того, чтобы обозреть его целиком, а исследовал бы одну за другой его
