- Отчего я тогда перестал в школу-то ходить?..
- Да. Ведь ты отлично учился...
- Скучно стало! - сказал он, улыбаясь мне прямо в глаза.
Мне даже стало неловко: "скучно!" - вот результат всех моих хлопот на пользу отечества. Это не много.
- Скучно? - зачем-то переспросил я. - Отчего же?
- Не по мне было... Я уж такой уродился: что мне не надо, мне сейчас скучно. Ведь я почему в школу к вам пошел? Мне битву с кабардинцами захотелось прочитать самому... К нам в избу хаживал Андрюшка, - знаете, вор известный был в наших местах; он хаживал к нам по осени либо зимой, когда вору плохо, и что же? За лето он всех обворует, целое лето за ним гоняются с дубинами, сторожат, - и попадись - убили бы, а зимой придет, и ничего, потому что он отлично сказки рассказывал... В избе темнотемно, скучно-скучно, а Андрюшка как начнет свою канитель, все так и притаятся... Глядишь, от соседа пришла за чем-нибудь баба, а стала слушать Андрюшку, так и сидит с горшком на коленях часа два... Целую зиму его и прокормят. К весне мужики начинают подумывать, как бы его связать да представить в тюрьму, но он всегда уйдет так, что не успеют опомниться... Вот этот-то Андрюшка и корень всему делу... Страсть, как я любил его сказки... В избе у нас уж какая жизнь? Там ох, тут о-о-ох, - скука!
А как придет Андрюшка да начнет рассказывать, так так башка и загорится вся... Какой-нибудь великан едет... срубил у змеи двенадцать голов, искоренил, я очень рад; хвать, а наместо двенадцати пятьдесят выросли, тут нас всех ровно варом обдает, - что тут делать? Чистая беда. И когда тот справится - так уж как хорошо-то!.. Тут Андрюшке - что хочешь! Словно бы он сам ото всего этого отбился... Ну, вот от этого мне и вошло в ум учиться, думаю, сам примусь обо всем об этом читать - больше узнаю; вот я и пошел в школу... Мне хотелось выучиться читать... Как я выучился азбуке, так мне и стало скучно у вас...
- Однако, - проговорил я, чувствуя себя слегка задетым за живое, - ведь я и кроме азбуки в то время говорил уже то, чему вот ты теперь только начинаешь учиться...
- То-то не так я был в то время налажен... Не шло мне тогда ваше в душу... Мечта действовала... Конечно, что всякий человек должен поступать по рассудку и не дозволять себе потакать в разных там пустяках. От этого может быть другим не польза, но вред (Федя произнес несколько фраз такого рода и доказал справедливость своих мнений), но в то время у меня орудовала мечта. Чтоб жгло бы внутри, вот... Я уж ждал не дождался, когда выучился читать, а выучился - и бросил школу... Потому мне стало скучно...
У меня в голове одно, а вы, извините, как начнете пхать туда...
- Знаю, знаю! - сдавался я без боя. "Пхать"! - неизгладимо мелькнуло у меня в голове.
- Особливо помню под светлый день (ведь я ушел от вас под светлый день, на шестой неделе)... Мы все мальчики этот день любим, - сами судите, сколько тут чудес случилось. Так, бывало, сердце и изнывает, как начнешь думать об этом... Я думал, вы расскажете все-все подробно, а вы как начали пхать...
- Знаю! Помню! - второй раз сдался я и не без краски в лице представил себе этот урок, приноровленный заботливыми педагогами ко дню такого большого праздника.
Я представил себе, как ко мне собралась толпа детей, ждущих, что я расскажу им об этом празднике не так, как дома, в иэбе, рассказывает им старуха, а со всеми подробностями, со всеми чудесами, так весело гармонирующими с пробуждающеюся весной.
что же делал я для удовлетворения желании, с которыми пришли ко мне эти люди? По всей вероятности я, дорожа временем, рассказал всю историю в трех строках и, не удовлетворив сотой доли любопытства моих слушателей, перешел к извлечению из этих трех строк того обилия энаний и сведений, которыми никто не интересовался...
А между тем мне надо было тогда знать, что делается в душе моих слушателей, я должен был бы ответить на вопрос этих душ, а не "пхать", как говорит Федя... Впрочем, припомнилось мне, ведь с часами в руках высчитано, что у этих мальчишек, будущих мужиков, решительно нет времени на разглагольствия...
Последнее соображение не убавило, однако, конфуза, который я испытывал под влиянием речей Феди. Кое-как замяв воспоминания его относительно урока, после которого он окончательно оставил школу, я поспешил спросить его:
- Куда же ты делся, когда оставил школу?..
- Мне даже удивительно это сказать теперь вам, куда я делся... Как я выучился читать, то принялся за чтение.
Отец меня, разумеется, колотил, я озлился... Дело было летом... Однажды я порешил, что больше дома жить не буду. Нельзя.., И попадись мне в это время Андрюшка-вор...
Что ж вы думаете? Сманил ведь! Мне было тринадцать лет, как я пошел с ним. Пошел я потому, что был сердит, а Андрюшк-а ежели воровал, то тоже не просто, а потому, говорит, что тоже "сердит" был. "Сегодня, говорит, вот куда пойдем - к Илюшке-кабашнику в Старые Хохлы, - я на него еще с прошлого года сердит". В ту пору мне представлялось, будто все его дела справедливы, вот я и пристал к нему и приказания его исполнял. Потому верно выходило...
Такая школа, заменившая собою ту, которую Федя только что бросил, признаюсь, нисколько не разъяснила возможности появления в нем тех идей, какие он высказывал теперь на пароходе.
- Как же потом?
- Ну, а потом очень натурально попались в краже, попали в острог.
Я не удивился этому.
- Тут, я вам скажу, мне было вполне превосходно.
Этому я не мог не удивиться.
- В остроге - превосходно?! - воскликнул я.
- Редкостная была жизнь! Я говорю ведь правду, мне от вас скрывать нечего, я вам за азбуку век благодарен...
Но верно говорю, отлично!..
- Да почему же? Что ж там кормят, держат хорошо?
- Вот - корм! Нашли что! Я говорю - весело, Это было мае в ту пору по душе. Как сам я шлялся с Андрюшкой, то я шлющий народ знал, я их так понимал, как себя...
От этого они меня приняли хорошо. Конечно, я все перенес с первого началу, меня и били и на лицо мне садились, но я не сержусь, со всеми то же бывает... Это как экзамен...
И главное, что мне было весело, это, я вам скажу, - фальшивая монета! Ей-ей. Весьма было интересно! В первый раз я тут занялся прилежно... Дома по хозяйству, признаться, меня не тянуло; ну, что за интерес целый день, например, вколачивать где-нибудь кол? - окроме, что измучаешься, ничего нет. Или в лес ехать, - вырубишь на гривенник, а проедешь туда да назад сутки... Не по характеру мне это, потому пользы нет, хоть целый год изо дня в день езди в лес да колы вколачивай - все бедность...
Ее лучинкой не подопрешь, не поправишь... Это я еще тогда чуял, от этого мне и скучно было... А тут, когда я при фальшивой монете состоял, совсем другое; тут я за свою братию стоял - первое, а второе, что наделаем пятиалтынных, всего накупим... Я так тогда понимал, что не грех обманывать лавочников, они богатые, и много народу, что в остроге сидели, были на них сердиты и меня подстроивали. А я в то время был согласен с ними... И они меня страсть как любили... Когда я вышел из острога...
Я подумал, что вот, наконец, где должна быть разгадка.
- ...Так заскучал, так зарыдал...
- Но как же ты, - не вытерпел я, - сделался таким, каков ты теперь?
- Да все же через фальшивую монету! Ежели бы не она, я бы, кажется, прямо в родительский дом ушел, был бы простым работником, возил бы воду, не имел понятия.
Но через фальшивую монету я получил большую пользу.
- Это очень любопытно. Расскажи, пожалуйста.
- Это я вам сейчас скажу. Видите, когда мы подделывали мелочь, мы ее, надо говорить прямо, подделывали искусно. Это уж говорить нечего. Был один изъян в нашей работе - звон; звуку не было. Ежели так ее взять в руку, настоящая вполне, а ежели об стойку брякнуть, в ней тону нет. Видите. Когда я вышел из острога, мне и пришла в голову мысль, думаю: "Дай я поучусь тон подпускать да опять как-нибудь попаду назад, - то-то, думаю, мне обрадуются..." А еще в остроге слышал я, что очень хорошее средство стекло пускать в свинец; мы пробовали пускать, только нет, не выходило... Вот я и принялся искать человека знающего. Долго ли, коротко ли, говорят мне: "Сходи вот к такому-то, он может..." Вот я и пошел. "Скажите, ваше благородие, сделайте милость, говорю я, не знаете ли, каким манером звон в свинце делать и сколько на какую часть свинцу класть?" - "А зачем это тебе, друг любезный?" - "А, говорю, в монету фальшивую..." Тот и обомлел. "Как в фальшивую монету?" И глаза вытаращил.
А я, признаться, не совсем аккуратно понимал, что такое фальшивая, что не фальшивая... Мне хотелось нашей братии осторожной угодить. "Как, каналья этакая, говорит, в фальшивую монету? Да кто ты? Да что ты такое?" - "Я, говорю, из острога..." и все рассказал барину, а баркн этот и есть Семен Сергеич... Как рассказывал я ему, он даже ни словечка не промолвил и не обругал... Вот он-то и перевернул у меня все в уме... "А что, ежели за твой пятиалтынный посадят, а то и в Сибирь сошлют невинного человека? Что ж, ты пользу этим ему сделаешь?" С этой точки он меня и пробрал... Я два дня, кажется, слез не осушал, как с мыслями сообразился да по-новому и деревенскую и острожную жизнь разобрал...
