- Я сейчас усну! Так сладко спать на твоем плече...- прошептала Светлана.
- Спи... Устала? Спи, мой буйный утенок!
- Я, наверно, так кричала, что сейчас весь Лос-Анджелес сбежится спасать меня... от себя самой...
- Нет, люди думали, это чайки кричат... И вообще ты забыла, мы с тобой на необитаемом острове. Оглянись, одни пальмы да обезьяны...
- Хорошо бы сейчас с тобой на необитаемый остров и забыть обо всем,- вдруг вздохнула она печально,- обо всем!
- Ой, утенок, как будто у тебя есть что забывать,- усмехнулся он.
- Есть... К сожалению, есть...
- Не от несчастной любви случайно ты со мной сбежала?
- Если бы... Хуже... Ну, ладно...- Она зажала ему рот своими губами, потом отстранилась, стала смотреть ему в глаза, потерлась носом о нос, фыркнула неожиданно и вскочила.- Давай ополоснемся и поедем, поздно уже. Наверно, не меньше трех ночи.
Когда они вышли из воды, Светлана заметила, что волны облизали песок, разровняли, ни следочка не оставили от их недавней любовной игры.
Людей на пляже не видно. Кабриолет их одиноко томился, дожидался на стоянке.
Следующие два дня они провели в Диснейленде, катались по Беверли-Хиллз, загорали на берегу Тихого океана. Вечера проводили в ресторанчиках. Сидели там подолгу, отдыхали разморенные солнцем, пили белое вино. Гуляли по городу, выбирали на память о Лос-Анджелесе сувениры.
Вечером перед отъездом из Лос-Анджелеса из мотеля Светлана позвонила матери.
- По голосу чувствую, у тебя все хорошо,- сказала мать.
- Хорошо - не то слово. У меня все чудесно-расчудесно! - Светлана улыбнулась, подмигнула Анохину. Они сидели в креслах за столом, на котором стояла початая бутылка вина. Девушка, разговаривая, вертела в руках пустой стакан, а Дмитрий время от времени делал глоток из своего. Он расслабился,
отдыхал, спокойно держал недопитый стакан в руке.
- Ты не влюбилась случайно?
- Мама, ты у меня ужасно догадливая.
- Не с этой ли подружкой ты укатила в Киев? Смотри! Ой, смотри!
- Мама, не волнуйся. Я в надежных руках! - засмеялась Светлана.- Ты папе не говори об этом, ладно. Я и тебе не хотела говорить, но меня всю от счастья распирает. Мне хочется выскочить на улицу и кричать всем: я люблю! Я люблю!
- Какая же ты у меня дурочка! - вздохнула мать.- А твердишь, что взрослая!..
- Мне никто из Москвы не звонил, не искал? Если позвонят, помнишь наш уговор? Ну все, целую!
Светлана быстро положила мобильник на стол, вскочила возбужденно с кресла, обежала вокруг стола и упала на колени, на мягкий ковер перед Анохиным, уткнулась головой в его живот, обхватила руками, зашептала с дрожью в голосе:
- Ты слышал? Я влюбилась в тебя безумно, голову совсем потеряла... Боюсь, сердце не выдержит, разорвется от счастья...
Дима тихонько гладил ее по голове, перебирал пальцами мягкие волосы. Потом наклонился, поцеловал в макушку, вдохнул нежный запах и шепнул:
- Ты просто перегрелась на солнце... Волосы у тебя солнышком пахнут. И ты сама, как солнце. Мое солнце!
- У меня голова кружится.
- Это от вина. Мы пили много... Будем спать или напоследок прогуляемся по ночному Лос-Анджелесу?
- Пошли! - выскользнула из-под его руки, вскочила Светлана.
Снова, как в день приезда, неспешно гуляли по ночному бульвару. Все здесь было знакомо, ничего не было в новинку, в диковинку. Звезды на тротуаре не удивляли, не вызывали особого любопытства. Несмотря на глубокую ночь, по бульвару еще прогуливались люди. Светлана привычно, по-хозяйски обнимала Диму за талию.
- Грустно смотреть на все, грустно уезжать, правда? - спросила девушка.
- Нет, мне не грустно, у меня сердце поет. Надеюсь, ты не каждому встречному так чудесно признаешься в любви? - подтрунил он.
- Между прочим, ты в ответ на мое признание промолчал.- Некоторая обида послышалась в ее голосе.
- Ты не расслышала.
- Ты сказал, что я на солнце перегрелась.
- Ну вот, а говоришь, что промолчал.
- Любишь ты иронизировать.
Анохин вдруг подхватил ее на руки, закружил на красной при свете фонаря звезде на асфальте, закричал громко:
- Я люблю тебя, Светлячок мой!
Идущие впереди парень с девушкой оглянулись на них, засмеялись. Светлана громко заливалась смехом, стучала ему кулаком по спине и кричала:
- Сумасшедший!
- С ума сойду, сойду с ума! - кружил он ее и кричал: - Безумствуя, люблю, что вся ты - ночь, и вся ты - тьма, и вся ты - во хмелю! - Он опустил девушку на звезду, говоря: - Любовь - это помрачение ума. Ты когда-нибудь встречала рассудительных влюбленных?.. Попробуй теперь скажи, что не слышала моих слов. У меня вон сколько свидетелей,- кивнул он в сторону медленно удаляющейся парочки, потом указал на звезду: - И она тоже!
- Татьяна Самойлова,- прочитала вслух Светлана надпись на звезде. - Ты специально хотел взять ее в свидетели?
- Конечно, шел и всю дорогу думал: как дойдем до Татьяны, так я подхвачу на руки моего хомячка и закричу на весь свет: я люблю тебя, милая! Волновался - ужас! Как сладко и страшно в первый раз произносить эти слова!
- Какое же ты трепло! - покачала головой Светлана.- А приятно слушать!
- И я любил. И я изведал безумный хмель любовных мук, и пораженья, и победы, и имя: враг; и слово: друг... Под видом иронии легче правду говорить. Всегда можно отвертеться, мол, я шутил,- серьезно сказал Анохин.- Ты же не глупа. Думаю, еще в самолете увидела, какую бурю, какую страсть ты во мне взметнула!
- Ты ничего скрывать не умеешь. У тебя, как у ребенка, все на лице написано. Не надо быть психологом, чтоб прочитать твои чувства. Они все в глазах отражаются,- тоже серьезно проговорила Светлана.
В мотеле она позвонила подруге Ксюше, шутливо посплетничала о
знакомых студентах. Под конец разговора Ксюша выложила главную новость:
- Тут меня в милицию таскали, выспрашивали все о толстячке Левчике с философского. Ты его знаешь, он к тебе тоже клеился. Ну, крутой! На джипе все разъезжал. Похож он еще на этого толстяка из рекламы пива: где был? Пиво пил! Алло, ты чо молчишь?
- Что с ним?
- Наверно, на наркотиках замели! Мне ничего не сказали, скрывают и зачем-то отпечатки пальцев взяли. Все расспрашивали, кого я видела с ним в ночном клубе. Приходили к нам в комнату, о тебе выспрашивали. Зачем-то взяли твои духи и крем. Сказали, что вернут...
- Ну ладно, привет всем. Я буду позванивать,- оборвала ее Светлана.
Девушка вернула Дмитрию телефон с озабоченным видом. Давно она не была такой серьезной.
- Проблемы? - поинтересовался деликатно Анохин.
- Да, у однокурсника, Виталика, СПИД нашли. Хороший парень. Жалко. Если весь курс уже знает, придется ему университет бросать.
Засыпала она озабоченная, отчужденная. Анохин, чувствуя это, был особенно предупредителен, не докучал ей расспросами, разговором. Он правильно понял, что не болезнь Виталика ее расстроила, а еще что-то. Дмитрию хотелось прикрыть ее своим крылом, защитить, но он не знал, что ее тревожит, какая опасность ей грозит. Впервые пожалел, что предложил не разговаривать о прошлой жизни. И он тоже с беспокойством стал думать о своем издательстве "Беседа", представлять, что происходит там без него, что предпринимают
Галя и Андрей Куприянов. "А не все ли равно теперь!" - мелькнула мысль. Но нет, ему было не все равно. Ведь это он организовал издательство. Благодаря ему поднялась "Беседа" на такую высоту: на третьем месте была в России по количеству напечатанных экземпляров книг.
И снова память ушла в прошлое, в молодые годы, в то время, когда после окончания второго института, ВГИКа, его попросили из дворников. Полгода он был безработным, пока не устроился редактором в издательство "Молодой рабочий", где в плане выпуска стояла его третья книга. В издательстве Анохин сразу же оказался в своей стихии. Все ему удавалось, все получалось. Через два года он возглавил одну из редакций "Молодого рабочего". Возглавил, огляделся и решил из трех ежегодных альманахов, добавив еще один, создать ежеквартальный журнал. В редколлегию он включил своих друзей Костю Куприянова и Николая Дугина, которым помог издать книги в этом издательстве. Журналы в те годы учреждались только по решению ЦК КПСС. Анохин понимал, что руководителям издательства не понравится его затея, потому действовал скрытно. Жизнь в его кабинете кипела. Из него не выходили молодые писатели, члены редколлегии и авторы будущего журнала.
Но через неделю после того, как рукописи первых двух альманахов легли на стол главного редактора на подпись, Анохину предложили покинуть издательство без шума. Причина нашлась: у альманахов должны быть составители, и в качестве составителя одного из них Дмитрий поставил имя Гали Сорокиной, своей жены.
Года через два молодой поэт, бывший член редколлегии несостоявшегося журнала, в буфете ЦДЛ сказал Анохину, посмеиваясь, что не из-за жены его убрали из издательства, это был предлог, просто кое-кому из друзей Димы, руководителей "Молодого рабочего", с которыми он делился своими замыслами, не понравились его бурная деятельность и быстро растущая популярность среди молодых писателей, поэтому его подставили и убрали.
