Униформисты незаметно убирают помидор, и во время следующей паузы Карандаш, заканчивая репризу, замечает, что помидора нет. Он не верит своим глазам. Он потрясен. Он смотрит, остолбенев, то на девушку, то на барьер, где лежал помидор. Как? Неужели? Она не захотела взять целый сочный помидор, а польстилась на раздавленную кашу?! (Еще один современный вариант сказки о принцессе и свинопасе). Вот это да... И этим потрясением клоуна заканчивается вся история о девушке и помидоре, которая незаметными тонкими штрихами соединила в единое целое все репризы клоуна. Более того, она как бы стала маленьким спектаклем клоуна, в который уже вписывались отдельные самостоятельные по сюжету репризы.
Эту историю пришлось пересказать довольно подробно, чтобы потом, говоря о других клоунах, можно было сравнить лирическую тему Карандаша с развитием той же темы у его преемников.
...Да, в 50-е годы в клоунской маске Карандаша произошли изменения. Он стал гораздо разговорчивее. Уже в течение нескольких лет он постоянно выступал с партнерами и теперь предпочитал номера, построенные на диалогах. Все это очень характерно: и то, что он перестал быть молчаливым клоуном, и то, что чаще пользовался диалогом как основой номера, и то, что у него появились партнеры, и то, что номера 50-х годов уже писал не он сам, как прежде, а профессиональные литераторы.
Во всех этих изменениях видны и сила, и слабость Карандаша. Сила в том, что он интуитивно почувствовал необходимость перемен и пошел по правильному пути, добавляя именно те краски, которые стали нужны времени. Слабость в том. что он не сумел сказать главное об этих годах, отразить их суть так же точно, как суть 30-40-х годов, и потому шел по пути рассказа о каких-то второстепенных недостатках. Впрочем, упрекнуть его в этом нельзя, ни один популярный клоун не может отказаться от самого себя, отказаться от своей маски, которая сделала его популярным, и найти новую. Он может только менять детали.
Возможно, Карандаш и сам чувствовал неточность новых номеров и потому почти во всех был не просто Карандашом, а как бы играл чью-то роль: директора мебельной фабрики, аспиранта, защищающего диссертацию, продавца в магазине и т. д. Он, например, меняя головные уборы, как бы подчеркивал, что это не он, Карандаш, а другой персонаж, и проводил между ними границу, четко чувствуя, что его маске несвойственно. Между тем, как в прежних репризах, он всегда был самим собой, Карандашом, который оказывался в той или иной ситуации.
Номера 50-х годов написаны "крокодильским" пером, в обычной фельетонной манере, на ту самую "злобу дня", которая раньше у него проходила вторым планом. В этих клоунадах не было ассоциативной наполненности, богатого подтекста, философского содержания, которыми отличались номера, принесшие ему славу. Известные клоунады тех лет: "Защита диссертации", "Очковтиратели и подхалимы", "Шкаф", "Магазин". Например, в номере "Шкаф" Карандаш - директор мебельной фабрики - демонстрирует шкаф, уродливый, кособокий, который то не открывается, то не закрывается. На шкаф страшно смотреть, но зато фабрика выполняет план на 300 процентов.
- Но ведь это же брак! - восклицал кто-то.
- Да, брак, - соглашался Карандаш.
- Ведь покупатель, наверное, все шкафы возвращает назад. И что вы с ними делаете дальше?
- А мы их чиним и снова пускаем в продажу! - с торжеством заканчивает "директор".
В конце номера шкаф падал на незадачливого "директора" и расплющивал его в лепешку.
В номере "Магазин" Карандаш изображал продавщицу, которая грубит покупателям, обвешивает их, насыпает кому-то муку прямо в карман, потому что нет бумаги. Но плохой шкаф - это плохой шкаф. а плохой магазин - не более чем плохой магазин. Такие магазины быстро закрывают. А клоунады на такую тему долго не удерживаются...
Может быть, совершенные промахи объясняются тем, что клоун просто начал стареть? Совсем нет. Сегодня известно, что и много лет спустя Карандаш работал в отличной форме, а в те годы был просто в расцвете артистических сил. Он трудился неутомимо и достиг виртуозного мастерства. В течение вечера Карандаш исполнял такое количество реприз и клоунад, что режиссеру оставалось только добавить всего несколько номеров, для того чтобы программа была полнометражно заполнена и шла с большим успехом. Пожалуй, как раз теперь слава его достигла апогея. Потому что прежде, на протяжении тринадцати лет, он был бессменным коверным московского цирка и фактически оставался достоянием только москвичей. В 50-е годы Карандаш беспрерывно гастролирует, и те, кто знали его понаслышке, сумели, наконец, его увидеть. Промахи, которые легко проанализировать теперь, тогда были совершенно незаметны для зрителей.
Просто случилось то, что не зависело от клоуна, - изменилось время, и клоун уже его не так ощущал, как прежнее. Поэтому Карандаш, еще будучи в расцвете сил, перестал придумывать сам, соглашался на обычные злободневные бытовые репризы или незатейливые шутки, но все-таки делал их много, работал с полной отдачей, как будто чувствовал, как время его уходит из-под ног. А еще совсем недавно Карандаш мог явиться за час до спектакля и потребовать предметы для репризы, которую он только что придумал. И когда директор и режиссер, узнав о предстоящем экспромте, с побелевшими лицами бежали по коридору: "Скажите, бога ради, кто-нибудь, что за репризу он собирается делать?" - клоун шел уже на манеж...
Карандаш не допустил ничего лишнего ни в репликах, ни в сюжетах, точно чувствуя границы. Но то, что он хотел сказать, он говорил мимикой, жестами, интонациями. Его лучшие репризы были построены на ассоциативных ходах.
К чести Карандаша надо сказать, что он быстро отказывался от фельетонных номеров, от того, что не совпадало с его клоунским образом. В 60-е годы он выступал с очень изящными и отлично исполненными клоунадами и репризами. Например, "Тарелки-бутылки", "Фрак", "Вода". Но лучшие свои номера клоун создал в 30-40 годы...
- И все-таки, что было смешного в вашей жизни? - этот вопрос задавали Карандашу сотни раз. Но что может быть в его жизни смешнее, чем его собственные выступления на арене? Однако Карандаш старательно вспоминает:
- Смешное - оно было, конечно... Однажды во время гастролей во Франции наша труппа переезжала из города в город на автобусе. По дороге остановились в каком-то городке на площади, зашли в кафе. И Клякса вышла из автобуса по своим собачьим делам. А потом все сели в автобус и поехали дальше. Спустя некоторое время хватились: "А где Клякса?" В автобусе ее не было... Попросили шофера повернуть назад. Стали выяснять, кто виноват. Считали, что собака уже потеряна... Вот и городок. Площадь. Кафе. На том месте, где стоял автобус, невозмутимо сидела Клякса. А французы за столиками кафе смеялись: "Мы ее звали, звали к нам, когда поняли, что случилось, но она не пошла". Клякса как будто была уверена, что за ней приедут. Хотя обычно она не отличалась особым послушанием... Впрочем, нет, - замечает клоун, - это совсем не смешно, это интересно вспоминать одному мне...
А вот еще один случай. В конце сороковых годов, когда моими партнерами и учениками были Юрий Никулин, который все еще ходил во фронтовой шинели, Михаил Шуйдин, со следами войны на лице, и совсем юный, лет двадцати, Костя Абдулабв.. Хосров Абдулаев, народный артист АзССР, создатель удивительно элегантного современного иллюзионного ревю... Сегодня Кости уже нет, совсем недавно во время гастролей в Новосибирске не выдержало сердце. Всего в пятьдесят четыре года... А тогда он был почти мальчик, жонглер, быстрый, стремительный, своими неожиданными прыжками напоминающий горного козлика... Так вот тогда они работали с огромным успехом, настроение было приподнятым и любили шутить, любили розыгрыши. Нет, надо мной они подшучивать не рисковали. Подшучивали друг над другом и над всей труппой с моего одобрения.
- Что-то у нас в цирке скучно стало, - замечал иногда я.
И они понимали меня с полуслова.
Спустя несколько минут раздавался страшный взрыв. Все артисты высыпали в коридор. "Что случилось? Что?" - спрашивали друг друга.
А через минуту появлялись с виноватой физиономией Юра или Костя, объясняющие, что нечаянно взорвалась хлопушка, но все обошлось благополучно. (Такие хлопушки, начиненные бертолетовой солью, мы использовали для взрывов в клоунских антре).
- Надо быть осторожнее, - с напускной строгостью говорил я партнерам при всех и уходил. А когда мы оставались одни, радовался:
- Ну, вот, теперь хоть взбодрили всех немного.
Но иногда хлопушки взрывались и после представления. Когда по городу мчались последние трамваи, и "совершенно случайно" клоуны шли домой вдоль трамвайных путей, на рельсах вдруг что-то грохотало. Трамвай останавливался. Водитель выскакивал, озадаченно смотрел на рельсы, почесывал в затылке -на что там наскочили? Но ничего подозрительного не было. Трамвай снова трогался с места, и метров через триста опять - бабах! Выскакивали пассажиры. Кричали, спорили, приходили к выводу, что это мальчишки что-то натворили. Какое хулиганство! Трамвай неуверенно трогался с места. Неуверенно набирал скорость. Опять взрыв. Пассажиры вылезали и дальше предпочитали идти пешком. Водитель оставался в тяжких раздумьях ехать или не ехать? А по тротуару шли клоуны и с недоумением слушали все эти крики и споры...
