Михаил Чехонин - «Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)

То был лишь краткий и случайный эпизод,
Как быстрый миг. Безудержно и смело,
Когда дрожит надломленное тело
И надает, и кривит черный рот…

И девственница в темноте безгласной,
Когда с внезапной болью сознает,
Что вновь она уже больше не найдет
Ни смеха прежнего, ни радости бесстрастной.

Таков был краткий и случайный эпизод,

Холодный гипс запечатлел
Нечеловеческие муки
И неразгаданный удел
Того, кто верил только в звуки.

И очертаньи мертвых дум
Легли и гордость, и смиренье.
Но кость, где жил когда-то ум,
Полна живого вдохновенья —

Тоски несыгранных сонат
И неисполненных симфоний…

Шел в гору, но дышалось легко,
Слабые тени ложились у ног,
В расселинах скал зеленел
И чах низкий мох.

Багровый закат уходил далеко
За край обнаженной земли…
Здесь было когда-то тепло
И звери паслись на лугах,

И в пышном цветеньи лесов
Хор птиц разноцветных звучал,
И капли прозрачной росы
Дрожали на травах у скал.

Но время дохнуло жестоким
Дыханьем столетних дней,
И замерло все, обратившись
В молчанье камней…

Все стихло, считая пространство
Рядами высоких громад,
И только холодные змеи
На солнце ползут и шипят.

Том, том, том — раздаются шаги.
Это шествует старость.
Том — отвечает горное эхо.
Это поет одиночество.

Перед тобой — задача всех людей:
Ты должен выплавить металлы,
Но выбирай лишь те, что погрубей
И первобытней материалы.

Из них работа строга и проста,
Как искренность проста и строга.
А искренность уже есть красота,
Та, что зовется даром Бога.

Бездушна медь, надменна в звоне сталь,
А в золоте звучат глумленья —
В железе только тихая печаль
И тихие о радости моленья.

Но не стучи по золоту, как тот,
Кто из металла дорогого
Хотел однажды выбить и не мог
Простое человеческое слово.

Возьми металл суровой простоты —
Пусть выкуют тяжелые удары
И молодую силу молодых,
И старческую мудрость старых.

В моей каморке, полной глупых снов,
Забытых книг и старых акварелей,
Совсем не слышно уличных гудков.
И дни идут — неделя за неделей,
То медленно ползут, а то быстрей…
И я живу, спокойный и беспечный,
И жду чудес и писем от друзей,
И радуюсь печали скоротечной.

Как странно, что теперь идет война,
И льется кровь, и гибнут поколенья.
Душа молчит, хотя она полна
Безмерного, больного возмущенья.
Душа слепа, но чтобы вновь прозреть,
Увидеть жизнь свободной и обширной —
Ей надо до конца переболеть
Великой болью, вечной и всемирной.

Душа должна пройти великий путь
Терпенья, безнадежности и муки.
Огнем должно спалить земную грудь
Железом исколоть лицо и руки…
И будет вновь — прокатится, как гром,
И время отольется новым веком —
Невидимое станет веществом,
Бесчувственное станет человеком…

В моей каморке много старых снов,
И груди книг лежат на полке пыльной,
И мысль о том, что где-то льется кровь,
Мне кажется обидной и бессильной.
Я вспоминаю радость прошлых дней,
Которая казалась бесконечной,
Читаю письма старые друзей
И жду тебя, любимой и сердечной.

Мой мир упал в пустые небеса —
За тот высокий, призрачный порог,
Куда прошла слепая полоса
Всех пройденных и прожитых дорог.
Мой мир уплыл за дальние края,
За синие края земных морей,
Мой мир уснул, остался только я
Следить за тенью тихою своей.

Безмолвно и безжизненно вокруг
От темного дыханья пустоты.
Мне хочется сказать тебе, мой друг,
Как близко от меня проходишь ты.
Смеется мое сердце надо мной…
И странно мне, что я еще живу,
Спокойный и расчетливый такой
На тонком и причудливом яву.

И только ветер, вечный и живой,
Еще приносит вести о других,
О тех, кому не нужен мой покой,
Молчанье дней медлительных моих.
О тех, чья жизнь упала в темноту
Прекрасной, ослепительной грозой,
О тех, чья мысль пронзила на лету
Ужасный смысл, рожденный темнотой…

Я выхожу на шаткое крыльцо
Смотреть, как ветер стелется у ног,
Толкает в грудь и ранит мне лицо,
Швыряет в небо камни и песок.
Я слушаю…Мне хочется постичь,
Понять его тревожную игру,
Мне хочется услышать громкий клич
Зовущих слов на каменном ветру.

По крышам каменных домов
Бежали мы, грозя сорваться.
Гремели выстрелы врагов,
Но мы еще могли смеяться
Над бандой купленных воров.

Потом длиннейшая спираль
Нас уводила в подземелье.
Над ним высокий Гранд-Централь,
Скрывая тайну ожерелья,
Тянулся в дымчатую даль.

Под тайным действием пружин
Засовы тяжкие скрипели —
Пол опускался…мы летели
На дно невиданных глубин,
Где чьи-то кости зеленели.

Потом…был вечер, снег летел,
Я шел домой холодной ночью.
И долго грезилось воочью,
Как локон пламенный горел
Назло пустому многоточью.

Уж много лет, как кто-то пишет книги,
И кто-то им ведет бумажный счет —
Летят страницы, главы, годы, миги,
И все в один и тот же переплет.

Как много их. Прекрасных, величавых,
Жестоких, непонятных и пустых,
Пленительных, печальных и лукавых
И даже бессердечных и немых…

Читай их все — и те, и те, и эти,
Ты не один, упрямый книгочет,
Тебя не станет завтра на рассвете —
Другой придет, напишет и прочтет.

Другая жизнь войдет в твое жилище
Проверить ряд бесчисленных томов,
Другая мысль, быть может, станет чище
От шелеста исписанных листов.

Умирая поют небесам
Покидающие эту землю.
Я еще не пою, только внемлю
Как другие поют небесам.

Но живущие тоже поют
О любви, о цветах, об отчизне,
Я люблю эти песни о жизни,
Что живущие громко поют.

Сам живу между жизнью и смертью,
Оттого я наверно молчу,
Оттого я и петь не хочу,
Что живу между жизнью и смертью.

Что приходит после ночи?
Ясный день.
Что приходит после света?
Снова тень.

Что приходит после жизни?
Смерть всегда.
Ну а после — жизнь приходит снова?
Да…

Кто-то сказал, не знаю,
Чьи это были слова:
Мудрость — это седая
Старческая голова.

Кажется, так и было
Долгие годы, века —
К свету малых водила
Старческая рука.

Только и часто бывало,
Мудрости не было в ней,
Мудрость даже не знала,
Чья голова седей.

Сколько их было на свете
Старых, упрямых глупцов…
Господи, сделай, чтоб дети
Стали умней отцов!

Сделай, чтоб все печали
Смехом жизнь унесла,
Так, чтобы мудрость вначале,
А не в конце была.