Партград и Запад
Хотя настоящих диссидентов в Партграде не было, избежать тлетворного влияния запада в городе не удалось. Многие партградцы слушали передачи западных радиостанций, смотрели западные фильмы, читали западные книги. Кое-кто ездил на Запад или имел знакомых, бывавших на Западе. На черном рынке продавались заграничные вещи. Причем, инициатива «западничества» шла сверху, от привилегированных слоев общества, особенно — от детей начальства.
Партградское руководство и идейно здоровая часть населения видели опасность влияния Запада и принимали меры, сдерживающие его. Мнения при этом были противоречивые. Одни требовали запретов и репрессий. Другие смотрели на это более либерально. «Пусть потешатся западными пустяками, — думали они, — лишь бы в политику не лезли». Консерваторы, однако, считали, что эти «пустяки» опаснее политики. Против политических загибов у нас есть защита: идеология и КГБ. А против американских джинсов, жевательной резинки и истошных воплей защиты нет.
В Партград стали понемногу проникать и кое-какие веяния, касающиеся демократических свобод и прав человека. И виноваты в этом были сами власти. В сети политического просвещения и пропаганды партградцам начали с такой настойчивостью разъяснять, что этих благ в области имеется больше, чем «на их хваленом Западе», что это породило в народе нездоровое любопытство и необоснованные надежды. Одна старушка две недели добивалась приема в Обкоме партии, чтобы попросить «чуток этих прав и свобод». А то она скоро умрет, Перед смертью хотела бы попробовать, что это такое. Старушку поместили в дом для престарелых, откуда ее уже не выпустили до смерти. Она-то и явилась родоначальницей правозащитного движения в Партграде.
Старушка умерла, но ее дело осталось живо. Одна сотрудница научно-исследовательского института за какие-то заслуги получила бесплатную туристическую путевку в Японию. Известие об этом потрясло город: за всю историю человечества еще ни один партградец не бывал в Японии. Но в райкоме партии ей не дали характеристику, необходимую для поездки за границу, мотивируя отказ тем, что эта научная сотрудница с ее могучими габаритами не втиснется в миниатюрный японский туалет и тем самым уронит достоинство советского человека. Возмущенная сотрудница заявила, что право поездки за границу есть прирожденное право человека, и что оно не зависит от размеров зада. Председатель комиссии сказал на это, что право поездок за границу не есть прирожденное право человека, так как человек появился еще до того, как появились границы, Сотрудница была сражена таким аргументом и взяла обратно слова на счет прав. Но было уже поздно: ее исключили из партии.
Еще в те годы, когда Митрофан Лукич Портянкин правил в Партграде, он часто беседовал со своим зятем Петром Степановичем Сусликовым о проблемах государственного значения.
— Глянь, Петр, — говорил Митрофан Лукич, наливая водочку в трофейные хрустальные рюмочки из хрустального графинчика, тоже доставшегося Митрофану Лукичу в качестве боевого трофея в разгромленной Германии, когда он ездил туда в командировку с целью изучения постановки банно-вошебойного дела в нацистских концлагерях, — что творится в Москве! Распустились, мерзавцы. А у нас — тишь и благодать. А почему?
Петр Степанович подобострастно пожирал глазами своего высокопоставленного тестя. Тот опрокидывал «рюмашку» в широко разверстую пасть, сверкавшую золотыми коронками. Крякал. Сыпал прибаутками насчет первой рюмки, И тут же наливал по второй, поскольку откровенный партийный разговор (по его мнению) мог начаться лишь «на высоком градусе». — А потому, — продолжал Митрофан Лукич, закусив вторую «рюмашку» осетринкой или икоркой, — что мы тут голову на плечах имеем. Диссиденты не появляются в нашей области по той причине, по какой южный фрукт не произрастает на холодном севере. Что нужно для того, чтобы южный фрукт произрос на севере?
Митрофан Лукич прерывал свою речь, чтобы налить по следующей «рюмашке». Петр Степанович подобострастно молчал, зная, что Митрофан Лукич не ждет у него ответа. Митрофан Лукич ставит вопросы для того, чтобы самому дать на них ответы, риторический прием, усвоенный им еще в те годы, когда он командовал гарнизонной баней и вошебойкой. Тогда он, приказав построить голых солдат на улице перед баней, ставил перед ними стратегические вопросы вроде: «Можем ли мы одолеть врага, не одолев вошь?», и давал на них исчерпывающие ответы в духе речей обожаемого им Сталина. — Чтобы южный фрукт произрос на севере, — продолжал Митрофан Лукич, наливая по третьей «рюмашке», — нужны особые теплицы. А чтобы у нас в Партграде выросли заграничные фрукты, именуемые диссидентами, тоже нужны такие особые теплицы. Главное — не допустить появление таких теплиц. А раз нет теплиц, не будет и фруктов, выращиваемых в них. Понял?
Сусликов кивал в знак согласия головой. А Портянкин, пропустив по третьей рюмашке и закусив как следует, наливал по четвертой, продолжая передавать свой партийный опыт молодому, подрастающему поколению в лице Сусликова. — Иностранных посольств у нас нет. Никаких западных журналистов нет. На наших стройках работают кое-какие Иностранцы. Но что это за иностранцы?! Итальяшки. Они не в счет. Радио западное у нас слушают, это верно. Ну и пусть слушают на здоровье. Эта чепуха нам не опасна. Эти западные права человека и демократические свободы у нас в Партграде все равно, как попу гармонь, рыбе зонтик или корове седло…
Когда Сусликов стал первым секретарем Партградского Обкома партии, он дал клятву своему покровителю Портянкину, что превратит область в «бездиссидентную зону». При этом он руководствовался такими принципами. Подавлять диссидентов дело нехитрое. Не допустить их появление — вот к чему надо стремиться. Тогда и подавлять не надо будет. Но если уж они появились по недосмотру, их надо нейтрализовать, дискредитировать, уничтожать всеми доступными средствами. После того, как они будут уничтожены, исчезнут или станут безобидными и даже полезными, их можно будет разрешить. В этом Сусликов следовал примеру Сталина, который собирался отменить расстрелы после того, как будет расстрелян последний «враг народа».
С целью реализации своей программы Петр Степанович предложил расселять интеллигентов так, чтобы они не имели возможности устраивать неподконтрольные сборища. Потом он создал особую идеологическую комиссию, которая очистила все библиотеки города от литературы, содержавшей малейшие намеки на критику советского общественного строя и идеологии, приняла решительные меры против спекулянтов на черном рынке, распространявших «самиздат» и заграничные книги, установила строгий учет всех множительных аппаратов и радиоприемников.
Короче говоря, результаты мудрого руководства Петра Степановича не замедлили сказаться. Каждое утро, появляясь в своем кабинете в Обкоме партии, Петр Степанович первым делом спрашивал у своего помощника Корытова: «Ну как?»
— Чисто, — рапортовал Корытов.
— Ну и слава богу, — мурлыкал Петр Степанович.
Соедини-ка меня с Центром.
И Петр Степанович докладывал Митрофану Лукичу, что во вверенной ему области никаких диссидентов нет.
— Так держать! — слышалось в ответ.
Но вот наступил черный день, когда на привычный вопрос товарища Сусликова «Ну как?» его верный помощник Корытов не произнес бодрое «Чисто!», а сам Сусликов не отрапортовал в Москву о полном порядке во вверенной ему области и не услышал в ответ поощрительное «Так держать». Голосом, полным скорби, Сусликов лепетал невнятно о том, что они тут дали промашку, не доглядели, недооценили и проявили либерализм.
— Я, товарищ Сусликов, — услышал Сусликов в ответ леденящий голос Митрофана Лукича, — человек простой и сердечный. Но когда возникает угроза завоеваниям Октября, пощады от меня не жди. Не выправишь положение положишь партийный билет. Понял?!
В ату ночь в зданиях ответственных учреждений Партграда до утра не потухал свет. Войска военного округа были приведены в предвоенную готовность. Военные и милицейские патрули заполонили город. Но что, собственно говоря, произошло? Оказалось, четыре гражданина Партградской области прорвались в Москву и сделали попытку вступить в связь с западными журналистами с намерением изобличать язвы советского общества.
Появление в Партграде своих, доморощенных диссидентов было полной неожиданностью, но особого рода. О существовании чудаков, которых теперь стали называть мудреным заграничным словом «диссиденты», жители города знали давно. Такие чудаки тут водились всегда. Но они до сих пор служили лишь объектом насмешек, Знали о них и в КГБ. Но тоже не очень-то тревожились, так как там тоже знали им цену.
