И Зоя позвонила.
Она поздоровалась со мной как ни в чем не бывало, спросила о здоровье, о настроении и о том, приду ли я. Она говорила со мной, и я отвечал ей и слышал её дыхание в телефонной трубке. Она сказала:
- Пожалуйста, приходи, Толя. Я очень тебя прошу. Я буду ждать тебя. Ты мне испортишь праздник, если не придешь.
Я сказал ей в трубку:
- Знаешь, Зоя, если я приду, то приду не один.
- А с кем?
- Ты её не знаешь, - сказал я.
Зоя помедлила самую малость и сказала:
- Ну, конечно, приходи с кем хочешь. Ты же знаешь, мы все будем рады твоим друзьям.
И мы попрощались.
"Ты её не знаешь", - сказал я. Это была святая правда: я и сам не знал, кого я имел в виду.
Я перебрал в уме всех своих приятельниц, разумеется, одиноких. Их было немало, но вся беда в том, что такое приглашение они истолковали бы слишком многозначительно, а у меня не было ни малейшего желания заводить новые романы. Может быть, пойти одному? Но мною вдруг овладел бес мальчишеской мстительности: я во что бы то ни стало должен доказать Зое, что мне на неё наплевать. Я решил позвонить Светлане. Светлана - это художница из нашего издательства, ей года двадцать три. Она очень мила, явно неравнодушна ко мне и достаточно скромна, чтобы не вообразить Бог знает что. Она очень обрадовалась, когда я пригласил ее, смутилась и залепетала, что это неудобно, что она ни с кем не знакома, что, право, она не знает...
- Ерунда, Светочка, - сказал я. - Все они очень милые люди, и если вас не смущает, что они перепьются и будут петь блатные песни и, может быть, ругаться при этом, то... В общем, я вас жду завтра в пол-десятого на углу Столешникова, там, где книжный магазин.
...Мы пришли, когда все уже давно сидели за столом. Бутылки на треть были опорожнены, мужчины сняли пиджаки, и кто-то уже порывался запеть. Но благолепие праздничного стола не было окончательно разрушено: окурки еще не тыкали в тарелки и не путали рюмок.
При виде нас все радостно загалдели. Они галдели и разглядывали Светлану.
- Это Светлана, прошу любить и жаловать,
- сказал я. - Держите бутылки, кормите и поите нас.
- Светланочка, деточка, идите сюда, - пропела Лиля. - Эти мужики совсем отбились от рук, сами едят и пьют и не оказывают нам никакого внимания. Но мы без них обойдемся, правда?
- Без нас не обойдетесь! - захохотал Павлик.
- Мы...
- Штрафную, штрафную! - кричал Володька.
- Светлана, вот ваш бокал, - Игорь налил сухого вина. - А может, вы выпьете коньяку? Водку я не решаюсь предлагать.
- Нет, нет, что вы, спасибо, - Светлана улыбалась несколько напряженно.
- Толя, куда вы пропали, почему не приходите? Мишенька все время спрашивает: "А где дядяТоля? А когда он придет?" - Эмма, Володькина жена, положила бюст на стол и округлила рот и глаза, изображая сына. Одета она была, как всегда, ярко и безвкусно.
- Итак? - Зоя протянула мне рюмку водки.
- Итак? - отозвался я.
- С праздником! С праздником вас, опоздавшие! - Павлик потянулся ко мне через стол - чокаться. - Я уж боялся, что вы не придете. Мы с Зоей...
- Павлик, ты льешь.
- Прости дорогая... Мы с Зоей...
- Павлик, передай салат, пожалуйста.
- Мы с Зоей... Да что ты мне слова сказать не даешь?!
- Я просто хотела попросить тебя, чтобы ты и мне налил вина.
Шум нарастал. Уже не было общего разговора. Уже Игорь вовсю ухаживал за Светланой, уже Лиля, выскочив из-за стола, повисла на каком-то длинном парне, которого все называли "Геолог Юра", уже Володька читал громко стихи модного молодого поэта, плохие стихи с неряшливыми, как болтающиеся шнурки, рифмами. На него наскакивала востроносая девица и кричала, что поэт - пошляк, а стихи бездарные.
- Пошляк - а гражданское мужество?! - орал Володька. - Бездарные - а "Комсомольская Правда" его ругает!
Все веселились. Павлик налаживал магнитофон. Эмма ела салат. Геолог Юра повторял: "Мы там отвыкли от майонеза". Я выпил три рюмки и невесть чего обозлился.
- Слушайте, друзья, - сказал я, покрывая разноцветный шум пирушки, - а вы знаете, что я вас всех чертовски люблю!
- Толинька!
- То-ля!
- Толя, лапонька!
- Ведь это ужасно глупо, что мы так редко встречаемся, - продолжал я. Когда мы последний раз собирались?
- Последний раз?
- В самом деле - когда?
- А я знаю! - закричала Лиля. - Последний раз мы собирались у нас на даче! Когда объявили про День открытых убийств!
Все разом замолчали. Даже наладившийся было магнитофон скрипнул каким-то своим тормозом и остановился. И только Эмма с разгону продолжала говорить:
-... а в школе у них организованы горячие завтраки...
Но оглянувшись на тишину умолкла и она. Пауза длилась, затягивалась, становилась уже неприличной.
- В самом деле, - сказал Игорь, - столько времени прошло, столько событий. Десятое августа...
- Мы с Зоей, - закричал Павлик, - мы с Зоей пересидели спокойненько... Телевизор, магнитофончик... На другой день меня на работе спрашивают...
И тут всех будто прорвало:
-...а я ему говорю: "Я тебя первого пристукну! Ты, говорю, падло! И загнул, знаешь, как я умею!..
- В Одессе блатные поймали начальника милиции. Ну, он, конечно, в форме был. Так что они сделали? Переодели его в какую-то рвань и отпустили. Понимаете, отпустили! А потом догнали и... кончили! Их еще потом судили.
- Ну-у?
- Осудили... за грабеж!
- Слушайте, слушайте, что было в Переделкине! Кочетов нанял себе охрану из подмосковной шпаны. Кормил, поил, конечно. А другие писатели тоже наняли понимаете? Чтобы Кочетова прихлопнули!
- Ну, и что же было?
- Что было! Драка была - вот что! Шпана между собой дралась!
- Ребята, а кто знает: много жертв было?
- По РСФСР немного: не то восемьсот, не то девятьсот, что-то около тысячи. Мне один человек из ЦСУ говорил.
- Так мало? Не может быть!
- Правильно, правильно. Эти же цифры по радио передавали. По заграничному, конечно.
- Ух, и резня там была! Грузины армян, армяне азербайджанцев...
- Армяне азербайджанцев?
- Ну да, в Нагорном Карабахе. Это же армянская область.
- А в Средней Азии как? Там тоже, небось, передрались?
- Не-ет, там междуусобия не было. Там все русских резали...
- Письмо ЦК читали?
- Читали!
- Не читали! Рассказывай!
- Во-первых, про Украину. Там Указ приняли как директиву. Ну и наворотили. Молодёжные команды из активистов, рекомендательные списки: ну, про списки сразу известно стало - разве такое в секрете удержишь? И пришлось спецкомандам облизнуться: все, кто в списках значился, удрали. Так что это дело у них бортиком вышло. И еще ЦК им приложил - за вульгаризацию идеи, за перегибы. Четырнадцать секретарей райкома и два секретаря обкома - фьють!
- Ну да?
- Абсолютно точно. А в Прибалтике никого не убили.
- Как никого не убили?!
- А так! Не убили - и баста!
- Да ведь это демонстрация!
- И еще какая! Игнорировали Указ, и все. В письме ЦК устанавливается недостаточность политико-воспитательной работы в Прибалтике. Тоже кого-то сняли.
-... бежит по переулку, кричит и стреляет, стреляет! Очередями по окнам! Откуда он автомат раздобыл? В Авиационно-технологическом автомат преподает...
- А мы двери на замок, шторы опустили - и в автоматчика...
- Я ему говорю: "Не смей, подумай о детях!" А он: "Я пойду на улицу!" - и даже зубами заскрипел. Миша плачет... Еле его уговорила.
- ... в "Известиях" статья этой, как её... Елены Коломейко. О воспитательном значении для молодежи. Она еще как-то с политехнизацией и с целинными землями увязала...
- В "Крокодиле"! Там такой рисунок: он лежит...
- А мы с Зоей жалели только, что никого из своих нет: веселее было бы...
Миновало, миновало, миновало! Это непроизнесенное словечко прорывалось сквозь анекдотические рассказы, сквозь нервный смешок, сквозь фрондеровские реплики в адрес правительства. Впервые со Дня открытых убийств услышал я, как люди говорят о случившемся. До сих пор, когда я заговаривал с ними об этом, они смотрели как-то странно и переводили разговор на другое. Я подчас ловил себя на дикой мысли: "А не приснилось ли мне все это?!" А теперь - миновало! А теперь мы справляем 43-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции!
Четверо - Светлана, Зоя, Володька и я - молчали. А водоворот впечатлений, рассказов, слухов, сведений крутился, повисал пестрой радугой, брызгал пеной на бежевые обои:
- У неё в экспедиции все было тихо-мирно. У нас нельзя - тайга кругом. Сегодня - ты, а завтра я...
- Он на рассвете покончил самоубийством, сосед наш... Тихий такой старичок, официантом в "Праге" работал...
- Я всю ночь не могла заснуть, казалось, кто-то скребётся...
Я вспомнил, как в ночь на 11-е августа я вышел и увидел идущие по Садовой машины для поливания улиц; они шли широким фронтом, раскинув водяные щетки и мыли, мыли, мыли мостовую и тротуары...
Дождавшись, когда Светлана повернется ко мне, я тихонько показал ей глазами на дверь. Она вышла, а через минуту вышел и я. В кухне было уютно и тихо.
