Егор Иваныч нетерпеливо ждал означенного часа. Поиски компоста по газетам или какого другого удобрения были неуспешны. Ноты он переписал, увидел, что наврал, и опять стал переписывать. Ожидаемый час крался еле ползущими минутами. Когда наступило время и Егор Иваныч отправился на место свидания, сердце его билось тревожно; он был возбужден, он трусил. Под горой ему встретилась баба и низко-низко поклонилась; Молотов отвечал на поклон со смущением и проводил бабу глазами до тех пор, пока она не скрылась из виду. Он шел все медленнее и медленнее. Приближаясь к мельнице, он увидел женщину в белом кисейном платье, обивавшую концом зонтика цветы. Он рассмотрел Леночку. «Как некстати», — подумал Молотов, и — вот туманный образ воплотился, форму принял. Чего же смущается Егор Иваныч? Или он не к тому приготовлен?
— Здравствуйте, Елена Ильинишна, — сказал он.
— Здравствуйте, — ответила Леночка, стыдливо опустив гласа.
«Она!» — подумал Егор Иваныч и кончил тем, что растерялся. «Елена Ильинишна? — вертелось в его голове. — Тут несообразность какая-то, противоречие». Он, оглядываясь по сторонам, все еще не терял надежду видеть другую женщину. Новое для него положение — свидание с девицею, которой он не ожидал, поставило его в тупик… Она молчала, он тоже. Прошли несколько шагов по берегу. Егор Иваныч взглянул на спутницу искоса. Она вздохнула. Молотов чувствовал, что он должен сказать что-нибудь, но не было у него ни одного звука, ничего в голову не шло; он не знал, куда девать свои большие ладони. Он придумывал какое-нибудь слово, был бы рад самой пошлой фразе, а в голове только и было: «Черт же знает, что это я… ведь нехорошо…» Он решил, что напрасно трудится, что ничего не придумает, и махнул рукой: «Пусть себе!.. Чем-нибудь да кончится!.. Погубила меня проклятая застенчивость!» А Леночка идет, опустивши длинные, прекрасные ресницы. Наконец она сказала:
— Вы очень скоро идете…
— Виноват, — ответил Егор Иваныч…
— Какая сегодня прекрасная погода, — сказала Леночка.
«Нашла же она что сказать!» — подумал Молотов. Но надобно отдать честь и ему. Он поддержал разговор:
— Да, хорошая стоит погода, — и тотчас сделал еще такие слова, — давно уж стоит такая… дождей совсем мало… отличное наступило время.
Молчание. «Нет, — думал Молотов, — я обязан говорить».
— Вы любите природу? — спросил он, а сам про себя подумал: «Однако это с какой стати? Ведь это очень глупо!»
— Люблю.
— Я третьего дня просидел до рассвету, — продолжал Молотов и опять подумал: «Ну, это еще хуже». У него так и шло два разговора — один с Леночкой, другой про себя, как это всегда бывает у застенчивых людей.
— Такой был прекрасный вечер, — прибавил он. «Нет, стоило б меня хорошенько!» — рассуждал он.
Но вот Леночка совершенно оправилась, взглянула открыто и сказала:
— Я сама люблю вечером гулять… Я всегда почти гуляю. Особенно смерть люблю воду… У нас всегда речка перед глазами, и я привыкла к ней… Я люблю удить, только червяков гадко брать в руки… впрочем, теперь ничего… привыкла… Вы знаете иву? Вон там, — показала рукой Леночка.
— Знаю, — ответил Молотов и вздохнул свободно, потому что надеялся, что Леночка не скоро остановится.
— Там очень хорошо клюет… Там я в третьем году вот какого язя поймала. (Она показала руками.) У нас дяденька гостил. Он очень хороших аглицких крючков привез.
— А мамаша не боится, что вы утонете? — «Очень прилично сказано», — одобрил себя Егор Иваныч.
— Ах нет; мамаша мне все позволяет. А вы любите удить?
— Никогда не удил, хочу попробовать. Скажите, в чем тут удовольствие?
— Ах, как же, очень весело!
«Дело очень прилично идет, — думал Молотов. — Впрочем, какая она странная, как будто ни в чем не бывало, а я-то?..»
— Очень весело! — повторила Леночка…
Она стала, как бабочка, порхать с предмета на предмет. О письме ни полслова. Оно-то сильно и беспокоило Молотова. «Неужели не намекнет? Что же я тогда стану делать? Однако нельзя сказать, чтобы она была неспособна к решительному шагу… Но что же это за девушка?»
Леночка болтала, прыгала, как козочка; а право, она была премиленькая козочка — гибкая, стройная, черноглазая. Стали они спускаться с берега реки. У мельницы над водой росла береза; под березой была скамейка…
— Сядемте здесь, — предложила Леночка.
Сели. Молотов подумал: «Сейчас намекнет». Он вздохнул.
— О чем вы, Егор Иваныч, вздохнули?
— Так…
— Так никогда не бывает: вы вспомнили кого-нибудь?
— Нет, мне некого вспоминать…
— У вас есть родственники?
— Ни души, Елена Ильинишна…
— Никого?
— Решительно никого. У меня и знакомых очень мало. Я мало кого знаю…
— А друг у вас есть?..
— Есть.
— Хороший?
— Прекрасный человек.
— Как весело иметь друга, — сказала Леночка и задумалась.
«Сейчас о письме намекнет, — подумал Молотов. — Что ж? Я скажу ей деликатно…» Дальше мысль не шла… Что он хотел сказать ей деликатно?.. «Все-таки это обидит ее», — докончил он прерванную мысль. Но напрасно он испугался. Слова: «Как весело иметь друга» — были сказаны без задней мысли, так, по ходу речи… Странно было смотреть на молодых людей. Леночка не менее Молотова боялась разговора о письме. Она лишь только увидала Егора Иваныча, ей страшно стало за свой легкомысленный поступок, который она, кажется, сделала так, спроста, по-птичьи… Любила ли она Молотова? Она не первый раз его видела; он говорит иногда так хорошо, хотя когда он говорит-то хорошо, тогда она его и понимает меньше; он такой добрый, он ей нравится, но предположить в ней серьезное чувство едва ли возможно. Письмо ее было одною из тех эксцентрических выходок, на которые способны иногда наши деревенские барышни и обитательницы Песков, Коломны, Петербургской стороны и других поэтических мест. Они не сробеют, напишут, хотя и не думаем, что они по нравственности ниже тех, которые сробеют и не напишут. После они иногда и каются, но уже дело сделано. Так и Леночка теперь сама поняла, что следовало бы надрать ей хорошенькое ее ушко. Когда она увидела Молотова, ей страшно стало и прежде всего пришло в голову: «Боже мой, что я наделала? Что, если он возьмет да и прочитает всем мое письмо? Пропала я!.. Лиза Варакова, Таня Песоцкая, Саша Нечаева… Все, все ему знакомы!.. Ай, маменька узнает!» Она чуть не плакала и в первую минуту едва не сказала: «Егор Иваныч, не говорите мамаше… я больше не буду». Но, увидев, что Молотов едва ли не больше ее струсил, она сказала себе: «Он не страшный, он такой добрый», и рада была, что Молотов не говорит ничего о письме. Теперь она была спокойна…
Егор Иваныч наклонился и сорвал цветок.
— Дайте мне цветок, — сказала Леночка.
— Извольте.
— Это мне на память.
— Разве нельзя помнить без цветка?
Молотов сорвал другой цветок. Леночка опять:
— Дайте мне цветок.
— И этот на память?
— Дайте же, — сказала Леночка строго, вырвала неожиданно цветок и ударила им по руке Молотова.
Все это сделалось как-то уж очень наивно. Оба засмеялись. Оба были довольны, что о письме и намека нет. Леночка наклонилась и стала водить зонтиком по земле. С плеча ее скатилась мантилья, ветер шелестил кисейным рукавом; обнажилось белое плечо, на котором, как муха, сидело родимое пятнышко; ротик ее полуоткрыт; вся она замерла и затихла, как птица на ветке. Молотов и не заметил, как залюбовался ею. В это время Леночка взглянула на него. Он покраснел.
— Что это, Егор-Иваныч, вы все молчите?
Молотов вынул часы, посмотрел на них и объявил, что ему пора домой. На желание Леночки посидеть он сказал, что у него есть дело.
— Жаль, — отвечала Леночка. — Посмотрите, какой хороший вечер. Ну, пойдемте.
Они поднялись на берег. Молотов проводил ее несколько. Расставшись, она еще раз крикнула:
— Прощайте!
— Прощайте! — ответил Молотов…
Никакого дела у Егора Иваныча не было. Он просто струсил, когда Леночка заметила его взгляд. «Глупо, глупо, — твердил он, — надо бы узнать!.. Чего я струсил?.. Разве первый раз взглянул я на нее?» Он вспомнил, что и прежде встречались их взгляды. «Но тогда другое дело, — прибавил он, — не те были отношения».
Что же вынес Егор Иваныч из сегодняшнего события? Ничего определенного. Он только уверился, что письмо написала Леночка, и ему казалось, что рассеялись его грезы и иллюзии. Но что такое Леночка? Что это за девица? Какие должны быть отношения к ней? Зачем сходились они там у мельницы? Как это так ничего не объяснилось? — всего этого он не понимал. «Неловко же мне было спросить ее, — думал он. — Впрочем, нельзя сказать, что она неспособна к решительному шагу… Но неужели она любит? Разве так любят, как она?.. А я тут что такое?..» Множество вопросов роилось в голове Молотова. Страннее всего со стороны Егора Иваныча спрашивать: «Разве так любят, как она?» В книжке, что ли, он вычитал, или Андрей ему сказал, что любят не так? И почему он знает, как она должна любить? Любовь — это такая книжка, которую всякий сам сочиняет и автор которой всегда оригинален. У него точно была какая-то скрытая мысль, в которой он не хочет сознаться, но которая сама собою слышится за всеми вопросами. Он стал прислушиваться к душе своей и чувствовал в ней тревогу и беспокойство; что-то ходило в нем, дышал он сильнее, сердце его сжималось и расширялось. Он сказал: «Вот теперь самому совестно за нелепую, непростительную застенчивость, из-за которой все дело осталось неразъясненным. Ведь она бог знает что подумает!» Он вспомнил, что такую же тревогу совести ему случилось ощущать и прежде. Такие же были в душе движения, когда он после ссоры увидел своего друга и, не смея глядеть ему прямо в глаза, сказал: «Полно злиться!» Когда он убедился, что это его совесть мучит, ему стало немного легче; но он долго еще обсуживал интимно-комический факт, предъявленный амуром приволжским, припоминая все мельчайшие штрихи события. Засыпая, он вспомнил, как скатилась мантилья с плеча Леночки, и прошептал с раскаянием: «Стыдно, стыдно!.. Ты не должен был оставить дело в таком положении». На другой день Молотов отыскал статью о компосте и ноты переписал. С этого дня начались усиленные занятия по делам Обросимова…
