ему прямо:
«Что, кошевой, пора бы погулять запорожцам?»
«Негде погулять», отвечал кошевой, вынувши изо рта маленькую трубку и сплюнув на сторону.
«Как негде? Можно пойти на Турещину или на Татарву».
«Не можно ни в Турещину, ни в Татарву», отвечал кошевой, взявши опять хладнокровно в рот свою трубку.
«Как не можно?»
«Так. Мы обещали султану мир».
«Да ведь он бусурман: и бог и святое писание велит бить бусурманов».
«Не имеем права. Если б не клялись еще нашею верою, то, может быть, и можно было бы; а теперь нет, не можно».
«Как же не можно? Как же ты говоришь: не имеем права? Вот у меня два сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был на войне, а ты говоришь: не имеем права; а ты говоришь: не нужно итти запорожцам».
«Ну, уж не следует так».
«Так, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкая сила, чтобы человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы живем, на какого чорта мы живем, растолкуй ты мне это. Ты человек умный, тебя недаром выбрали в кошевые, растолкуй ты мне, на что мы живем?»
Кошевой не дал ответа на этот запрос. Это был упрямый козак. Он немного помолчал и потом сказал:
«А войне все-таки не бывать».
«Так не бывать войне?» спросил опять Тарас.
«Нет».
«Так уж и думать об этом нечего?»
«И думать об этом нечего».
«Постой же ты, чортов кулак!» сказал Бульба про себя: «ты у меня будешь знать!» — и положил тут же отомстить кошевому.
Сговорившися с тем и другим, задал он всем попонку, и хмельные козаки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, где стояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно били сбор на раду. Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили по полену в руки и начали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек с одним только глазом, несмотря однакож на то страшно заспанным.
«Кто смеет бить в литавры?» закричал он.
«Молчи! возьми свои палки да и колоти, когда тебе велят!» отвечали подгулявшие старшины.
Довбиш вынул тотчас из кармана палки, которые он взял с собой, очень хорошо зная окончание подобных происшествий. Литавры грянули — и скоро на площадь, как шмели, стали собираться черные кучи запорожцев. Все собрались в кружок, и после третьего пробития показались наконец старшины: кошевой с палицей в руке, знаком своего достоинства, судья с войсковою печатью, писарь с чернильницею и есаул с жезлом. Кошевой и старшины сняли, шапки и раскланялись на все стороны козакам, которые гордо стояли, опершись руками в бока.
«Что значит это собранье? Чего хотите, Панове?» сказал кошевой. Брань и крики не дали ему говорить.
«Клади палицу! Клади, чортов сын, сей же час палицу! Нехотим тебя больше!» кричали из толпы козаки. Некоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противиться; но курени, и пьяные и трезвые, пошли на кулаки. Крик и шум сделался общим.
Кошевой хотел было говорить, но, зная, что разъярившаяся, своевольная толпа может за это прибить его насмерть, что всегда почти бывает в подобных случаях, поклонился очень низко, положил палицу и скрылся в толпе.
«Прикажете, Панове, и нам положить знаки достоинства?» сказали судья, писарь и есаул и готовились тут же положить чернильницу, войсковую печать и жезл.
«Нет, вы оставайтесь!» закричали из толпы. «Нам нужно было только прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно человека в кошевые».
«Кого же выберете теперь в кошевые?» сказали старшины.
«Кукубенка выбрать!» кричала часть.
«Не хотим Кукубенка!» кричала другая. «Рано ему, еще молоко не обсохло!»
«Шило пусть будет атаманом!» кричали одни. «Шила посадить в кошевые!»
«В спину тебе шило!» кричала с бранью толпа. «Что он за козак, когда прокрался, собачий сын, как татарин? К чорту в мешок пьяницу Шила!»
«Бородатого, Бородатого посадим в кошевые!»
«Не хотим Бородатого! К нечистой матери Бородатого!»
«Кричите Кирдюга!» шепнул Тарас Бульба некоторым.
«Кирдюга! Кирдюга!» кричала толпа. «Бородатого! Бородатого! Кирдюга! Кирдюга! Шила! К чорту с Шилом! Кирдюга!»
Все кандидаты, услышавши произнесенные свои имена, тотчас же вышли из толпы, чтобы не подать никакого повода думать, будто бы они помогали личным участьем своим в избрании.
«Кирдюга! Кирдюга!» раздавалось сильнее прочих. «Бородатого!» Дело принялись доказывать кулаками, и Кирдюг восторжествовал.
«Ступайте за Кирдюгом!» закричали. Человек десяток Козаков отделились тут же из толпы; некоторые из них едва держались на ногах — до такой степени успели нагрузиться — и отправились прямо к Кирдюгу объявить ему о его избрании.
Кирдюг, хотя престарелый, но умный козак, давно уже сидел в своем курене и как будто бы не ведал ни о чем происходившем.
«Что, Панове, что вам нужно?» спросил он.
«Иди, тебя выбрали в кошевые!..»
«Помилосердствуйте, Панове!» сказал Кирдюг. «Где мне быть достойну такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума нехватит к отправлению такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом войске?»
«Ступай же, говорят тебе!» кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньями сзади кулаками, пинками и увещаниями: «Не пяться же, портов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!» Таким образом введен был Кирдюг в козачий круг.
«Что, Панове?» провозгласили во весь народ приведшие его. «Согласны ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?»
«Все согласны!» закричала толпа, и от крику долго гремело все поле.
Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому. Кирдюг, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз. Кирдюг отказался и в
