и любовь, и счастье и удачу.
Став сама женой и мамой, только ей, своей все понимающей мамочке, ты могла доверить обиды на мужа или страхи за здоровье дочерей. Это она научила тебя быть сильной, как львица, и мудрой как сова, чтобы никто никогда не смог разрушить твое семейное гнездышко.
Но ты вновь чувствовала себя маленькой девочкой, когда она с тревогой в голосе спрашивала: «У тебя все хорошо, доченька?». И от нахлынувшей жалости к себе, снова как в юности выплачешь в ее плечо все накопившиеся обиды и горести. Потом, уже жалея ее, вытрешь тыльной стороной ладони слезы, размазывая по щекам дорогую тушь, скажешь:
– Все хорошо, мама, просто немного устала.
И услышишь утешительное:
– Ты очень много работаешь, доченька. Иди, отдохни, а я на стол накрою.
И уютно устроившись на стареньком продавленном диване и укрывшись мамином пушистым пледом, ты мгновенно, как в детстве, сладко засыпаешь. Потом, сидя за круглым столом с его неизменной белой скатертью, и наслаждаясь самым вкусным кофе на свете, в пол-уха слушаешь ее «важные» новости: как подорожали продукты в последнее время (вечная тема российских пенсионеров), кто из детей знакомых вышел замуж или развелся. Киваешь в ответ головой, а думаешь о своем: «Опять у Светки тройка по химии. Надо найти хорошего репетитора, а то не сдаст ЕГЭ и тогда «прощай» медицинский; младшая в очередной раз сломала мобильник, придется покупать новый. Да, юбку сегодня с трудом застегнула на талии, и Саша как-то странно посмотрел, когда я за завтраком машинально намазывала третий бутерброд с маслом. Надо срочно сесть на диету»…
– А Ирина Николаевна, да ты ее знаешь, из третьего подъезда, руку сломала, – улавливаешь в потоке своих мыслей. – Да ты меня не слушаешь?
– Слушаю, мама, слушаю, – отвечаешь машинально. – Мне пора, мамочка. Надо еще забежать в аптеку – Саша опять покашливает, наверное, простыл на работе, у них там вечные сквозняки, а у него горло слабое.
Уже открыв дверь, на ходу целуешь ее в морщинистую щеку, бросив ничего не значащее:
– Пока, мамочка. Созвонимся, – помчишься в свою суетливую жизнь.
Она будет долго «переваривать» твои новости и терпеливо ждать, когда ты вновь, поднявшись на пятый этаж (дом то без лифта) и открыв дверь своим ключом, скажешь:
– Я ненадолго, мамочка, с работы пораньше ушла.
А она радостно в ответ:
– Раздевайся, доченька, а я пока сварю крепкий кофе, как ты любишь, – уже из кухни прокричав: – у меня и коробка зефира в шоколаде есть!
Значит, ждала тебя – всегда, каждую минуту.
Но время неумолимо и приходит неизбежное. И вот уже ты держишь ее беспомощную худенькую руку, подбадривая, что все будет хорошо, что мы еще с тобой.… Чувствуешь слабое пожатие пальцев, слышишь еле уловимые слова: «Спасибо тебе, доченька». А потом – последний затухающий взгляд, в котором безграничная материнская любовь и благодарность. В горле комок, хочется кричать эгоистически, по-детски: «Не уходи, мамочка! А как же я без тебя?!». И в этот трагический момент ты не можешь принять утешающие слова врача: «Наши родители не вечны, приходит время, когда надо их отпустить».
При рождении каждый человек получает своего ангела-хранителя. Ты тоже мой ангел-хранитель, мамочка. И если я «упаду», то ты как в детстве скажешь:
– Вставай, доченька. Иди, не бойся, я всегда рядом.
Я счастливая женщина, и во многом благодаря тебе, моя родная. Ты научила меня любить, уметь прощать тех, кто дорог, терпеть, ждать и верить в лучшее, несмотря ни на что. И этот твой бесценный дар я обязательно передам своим дочерям. Спасибо, МАМА.
Цветущая ветка в октябре
Настя заплакала, взглянув на портрет мужа в траурной рамке. Она плакала каждый день в течение уже трех месяцев. Муж погиб. Внезапно. В авиакатастрофе. Летел на важную встречу в Москву.
Настя никогда не отличалась хорошей интуицией, не была провидицей, а ту ночь, накануне его гибели ей приснился страшный сон. Как будто они с мужем пошли купаться на озеро, места для нее незнакомые, но они там чувствовал себя уверенно и спокойно. Скинув с себя одежду, он зашел в прозрачную воду и быстро поплыл, рассекая зеркальную гладь озера. А она с берега им любовалась. Настя всегда смотрела на него с восхищением, все двенадцать лет их брака.
Вдруг ее кто-то окликнул по имени. Она обернулась – никого, а когда вновь посмотрела на озеро, то там никого не было. И вообще никого не было, она стояла одна среди скалистых гор, у подножия которых простиралось чаща с кристально – чистой водой, и только узкая тропинка вилась вдоль камней и колючих кустов. Настя в панике стала звать мужа по имени, метаться по берегу, но в тишине только слышалось эхо ее голоса, многократно повторяемого имя мужа. И вдруг она замерла, почувствовав затылком чей-то пристальный взгляд. Медленно повернул голову, Настя увидела на тропинке черную змею с поднятой изящной головкой и смотрящей прямо ей в глаза. Настя закричала и …проснулась.
Открыв глаза, она увидела склонившегося над ней мужа, теребящего ее за плечи.
– Настя, проснись! – будил он ее.
Оказывается, она кричала не только во сне. Чувствуя его рядом, она успокоилась, прижалась к его груди.
– Ничего, любимый, так, какая-то ерунда приснилась, – тепло сказала она, сразу же провалилась в глубокий сон. С ним, со своим единственным и любимым, она всегда быстро засыпала и видела только цветные сны.
Утром, собирая мужа в дорогу, Настя забыла о своем ночном кошмаре. Приготовила ему его любимую глазунью из двух яиц, поджарила хлеб и сварила крепкий кофе, пока он, фыркаясь, стоял под ледяным душем. Вышел, как всегда после такой процедуры, бодрый, да еще что-то весело напевающий в полголоса.
– Доброе утро, малыш, – подошел и поцеловал ее в подставленную щеку. – Не опаздываю?
– Женя обещал позвонить, как подъедет, – весело ответила она, подхватывая его мотив. Женя – это его персональный водитель, отличавшийся пунктуальностью.
Они спокойно позавтракали, у двери она его поцеловала и помахала ему из окна, когда он садился в машину. Все было как всегда…
Через три часа по маленькому телевизору, стоявшему на холодильнике, Настя в экстренных новостях услышала, что «самолет рейсом … разбился. Выживших нет». Его самолет. Все…
Настя на ватных ногах опустилась на стул, рухнув с него на мозаичный пол. Очнулась она от звонка, кто-то настойчиво, не прерываясь, звонил в дверь. Настя медленно, с трудом поднялась с пола и пошла к двери. Это звонила соседка с верхнего этажа, в утреннем убранстве – халате и бигуди.
– Настя! Володька сегодня должен лететь…, – и замолчала, прижав руку к щеке, увидев бледное, перекошенное от боли Настино лицо. А потом заголосила. Настя молчала. Она вообще молчала несколько дней. Ни с кем не хотела говорить, даже с матерью,
