из солярия и чёрных костюмах.
– Это я, – сказал он.
В увесистой руке детины мелькнул значок с тремя заглавными буквами:
– Пройдёмте с нами, сэр.
– Что за хху… – начал было Вит, но второй из искусственно смуглых качков прервал высказывание:
– Соблюдайте порядок в общественном месте, сэр. – Его левая подмышка была накачана пухлее правой. Диспропорционально.
– Не надо, Вит, – произнёс Лекс и, перевесив пиджак со спинки на свою согнутую в локте руку, отошёл с ними.
Вит огорошено следил как их короткий караван гуськом покидает зал ресторана. Затем он перевёл взгляд на жвачку в синей обёртке, пошарпанной неловким колупанием.
* * *
– Какого хека мы вообще скентовались, Вит?
Неоднократно подвергавшийся дружеской критике и порке (метафорически) за его напыщенно витиеватые фигуры речи, Лекс для страховки порой переходил на «реально-пацанский», и базарил как последний поц. И только что озвученный вопрос он мог бы задать без выпендрёжа, непритязательно и скромно, в приемлемой ключе тона нейтрального общения: «почему мы сдружились?» или «на чём основывается наша дружба?» – так нет же! строит тут из себя «фени»лолога и, раз уж на то пошло, вместо давно легализированного «хер» приплёл зачем-то промысловую рыбу, хотя ж, блин, без понятия о сроках нерестового запрета.
– Скорей всего двух лодырей свела и держит вместе их лень сопоставимо необъятного размера, если тебе приходилось слышать слово "гравитация".
– Эт ка-этта?
– Любой и каждый из нас двух чрезмерно обуяны ленью, нам не под силу одолеть четырёхлетнюю привычку. Или пяти годков уже?
– Цифры ничего не значат.
– Поди втолкуй это своему налоговому инспектору, пиидагог. Впрочем, отчасти да, всего за год общения настоящий друг успевает послать настоящего друга по всем азимутам, вдоль и поперёк, так что число последующих богадушематерных добавок уже не сказываются на прочности достигнутых взаимоотношений.
– Ну раз ты в таком ударе, может и дружбу определишь? Как понятие. Но только по-людски, без сопроматовских коеффициентов.
Вот вам ещё один из пунктиков Лекса. Любит он затеять философическое рассмотрение какой-нибудь херни, про которую нормальные люди и задуматься-то постесняются, уж до того она, херня та, даже коню понятна: жизнь – это жизнь, кайфец – это кайф, ну, просто малость попушистее, и всё такое.
– Без сопромата, дружба – это почувствовать себя счастливым от одного лишь взгляда на приятеля, смотреть испытывая радость, что есть на свете более отпетый долбоёб, чем ты сам. Тупость неизбежна даже в идеальном друге, которую приходится терпеть, из-за нужды в напарнике для твоих реприз на сцене, которая весь этот мир.
– Довольно скудные у тебя подмостки, кореш. – Жестом экскурсовода Лекс обвёл голые стены комнаты похожей на нутро скорее куба, чем параллелепипеда. Краска с оттенком кокона шелкопряда сообщала замкнутому пространству подвижнически аскетичный дух, хотя смиренный взгляд не находил нигде распятия, ни символов какой-либо иной из вер и культов.
Он восседал на приземистом полукресле с прозрачной лакировкой деревянных подлокотников, местами сведенной ожогами и шрамами случайных мет времён минувших (он – это Лекс, а оно под ним). Траектория широкого жеста завершилась мягкой посадкой (не глядя, но безукоризненно) на круглый верх жестянки с пивом стоящей на коричневом полу, у задней правой ножки полукровки (шутка), в приемлемых пределах досягаемости.
Голова гида расслаблено прилегла вспять на обивку пологой спинки, потёртую прилеганиями иных голов, задолго до неё, и повернулась передом (лицом) к единственному в комнате окну—ни занавесок, ни горшка с растением на белом подоконнике, ни даже вида по ту сторону стекла, но лишь прямоугольник пустой лазури безоблачного неба, с точки зрения глаз в лежачей голове.
Поверх компьютерного стола в углу налево от оконного проёма возвышалась жесть чёрной коробки ПК башенной архитектуры (Индонезийская сборка со штампом made-in-China) совместно с монитором Philips. Пара чёрных обтекаемо-округлых спикеров под плотно-сеточными забралами, но без рапир, прикрывали Голландца с флангов, на позицию авангардного прикрытия выдвинулись клавиатура с мышью, обе чёрные, на привязи из чёрных проводов. Широкое вертящееся кресло, контрастно выпадавшее своим чужеродно-тронным видом из общего дизайна кельи, показывало свою чёрную спину компьютеру ушедшему в режим глубокой спячки, поскольку Вит уже довольно долго просидел лицом в сторону Лекса в полукресле.
Попирая пол правою ступнёю, он придавал, посредством внутренней структуры своей ноги (да, тоже правой), импульс неспешным поворотам трона, туда-сюда, вдоль незначительной дуги горизонтальных возвратно-поступательных покачиваний – кратких, в пределах радиана. Левая из лодыжек Вита вознеслась до возложения поперёк правого его колена, где и служила опорою дну пивной жестянки охваченной, рассеяно и непринуждённо, пальцами руки. Да, разумеется, опора вместе с пивом (и потреблённым, и ещё не влитым) вовлечены в движение, сюда-туда, совместно с прочими частями композиции объединившей компоненты живой и неживой материи, за исключением его ступни упёртой накрепко—в ней якорь и источник ленивых черверть-оборотов. Круть-верть.
В угол перпендикулярного схождения стен—диагонально противоположный углу с компьютером—задвинут второй стол, типично офисный, в комплекте с твёрдым деревянным стулом.
Стоящий чётко в центре столешницы цилиндр (снова чёрный и опять ситчато-сетчатого металла) напоминал мини-горшочек для комнатного цветоводства, из него пробивался, чуть повыше края-ободка и слегка наискось, экзотически тощий побег одной-единственной шариковой ручки, над которой заботливо склонялся абажур настольной лампы. Строгий деловой стиль стола слегка смягчался ковриком для йоги в плотном свитке зелёной синтетики, положенным на правый край.
Пара стенных розеток, плафон светильника под потолком и, конечно же, дверь исчерпывающе завершали интерьер жилья анахорета.
– Как нам известно, – выговорил Лекс в Оксфордо-Кембриджской манере дотошно нюансированной артикуляции всех звуков, – дружба предполагает наличие благоприятных предпосылок и соответствие определённому числу необходимых требований, не так ли? Следовательно, достаточный объём лени плюс отход от норм морально-стерилизованной лексики создали нас друг для друга. Я ничего не упустил, коллега? Подходя к данному вопросу с позиций прикладной логики.
– Общепринятый рецепт не исключает вдохновенных добавок повара в процессе варки. От творческих фантазий шефа никто не застрахован.
– Ну и какой же ингредиент придаст чарующе пряный привкус предмету нашего рассмотрения?
– Как насчёт ненависти?
Лекс опустил поднятую было банку с пивом обратно на пол, чтобы скрестить руки на груди:
– А-хрен-еть! Зная о процентном составе твоих шуточек, именно с этого места, Вит, попрошу поподробнее.
– Ничто не сравнится с ненавистью, в качестве залога долговечности отношений любого рода. Невеста ненавидит жениха за все его увёртки и оттяжки, прежде чем выдоила-таки официальное предложение руки, жених – невесту, за муки слушать её пустопорожний щебет—тоннами!—пока, наконец, дала. Потом пойдут ягодки супружеского сосуществования, что описуемы лишь Французским «о-ля-ля!» А что, скажи на милость, подталкивает нас покрыть подружку друга? Теперь уже тупого рогоносца? Угадай! Слово начинается на «н».
– Это безумие!
