заката и часть ночи.
– Время убыстряется? – спросил кукуратор.
– Скорее, убыстряется восприятие. К середине ночи система выстраивает нейросетевую модель таргет-фида, и начинается фаза собственно симуляции. В ней появляется внешний Гольденштерн, часто замаскированный под кого-то другого. В это время субъект симуляции много думает про величие Прекрасного. Ему кажется, что за ним следят. Часто он вступает в связь с привлекательным для себя индивидуумом – моделью, красавцем-воином, кукухотерапевтом, вождем племени, жрицей, мифологической фигурой и так далее. Это довольно приятная часть опыта, потому что в ней переживается первозданная свежесть любви. Затем обстоятельства приводят субъекта симуляции на край бездны…
– В фигуральном смысле?
– Нет, в самом прямом. Это может быть заброшенная шахта, вулканический кратер, в общем, какая-нибудь пропасть. Эта же пропасть прописывается в памяти субъекта ретроспективно – как нечто уже знакомое и понятное, чтобы все последующее приобрело максимальную эмоциональную насыщенность…
– И?
– Субъект низвергается в бездну. Во время падения происходит самое главное – почти уже долетев до дна, он пробуждается в качестве Гольденштерна. Вместо того чтобы разбиться, он окончательно останавливает время, вспоминает о своем божественном статусе, разворачивается и начинает полный ликования подъем… Это похоже на символическое переживание родовой травмы, говорят наши консультанты.
– В какой момент по баночному времени начинается подъем? – спросил кукуратор.
– Перед рассветом, – ответил Судоплатонов. – Собственно, наш рассвет и есть начало восхождения Прекрасного. Остальное мы видим в небе. Но тут важно помнить причинно-следственную связь – это не Гольденштерн начинает свой подъем на рассвете, а баночный рассвет начинается в момент его поворота ввысь. С практической точки зрения это, впрочем, неважно – хронометраж циклов соблюдается точно.
– Понятно, – сказал кукуратор. – Что дальше?
– Прекрасный полностью осознает все свое могущество. Поднимаясь из бездны к свету, который есть он сам в своем божественном аспекте, он переживает множественные расщепления сознания. Для нетренированного ума это пытка – но Гольденштерн, видимо, находит в ней божественное величие и терпит. И, наконец, взмыв под самый купол своей симуляции, ровно в полдень он читает тайную запись, оставленную для него богом…
– Что?
– Так это выглядит в симуляции, бро кукуратор. Я эту надпись, как вы понимаете, не читал и содержание ее мне неизвестно. В этой фазе восприятие замедляется – подъем Прекрасного длится от баночного рассвета до полудня. Прочитав надпись под золотым куполом, Прекрасный испытывает сильнейшее душевное потрясение и низвергается вниз, чтобы повторить цикл.
– Как долго он падает?
– Низвержение тоже происходит в замедленном времени и длится до самого баночного заката. Гольденштерн как бы становится сгорающим в атмосфере метеором, полностью испаряясь с заходом солнца.
– А потом что?
– Опять то же самое. После заката симуляция переходит на фазу «имплант-фид» с новым случайно выбранным объектом нулевого таера. Переживается очередная человеческая жизнь на ускоренной перемотке. Затем – незаметное переключение на симуляцию, эротическая встреча с самим собой, путешествие к пропасти, низвержение в бездну, переходящее во взлет под купол, и так далее. Цикл повторяется каждые сутки.
Кукуратор несколько раз прошелся взад-вперед по комнате совещаний.
– Но в чем смысл? – спросил он. – Кажется, главная банка планеты могла бы позволить себе досуг интересней. Даже у нас с Ахмадом жизнь веселее. Зачем повторять такой опыт день за днем?
– Гольденштерн не может выйти из цикла.
– Ему так нравится быть нашим солнцем?
– Не думаю.
– Почему тогда?
Судоплатонов выдержал тяжелый взгляд кукуратора.
– Потому, – ответил он, – что это его тюрьма.
– Простите?
– Гольденштерна изолировали от мира, спрятав на самом видном месте. Превратили в главный фетиш баночной вселенной. Заперли в бэд-трипе, как кораблик в бутылке… Это лучшая одиночная камера из всех, созданных человечеством. Она у всех на виду. Мы наблюдаем Прекрасного каждый день, и уже два века никто не спрашивает, куда он делся… Он ежедневно в зените, и не только мы с вами, но даже молодые торчки с нулевого таера созерцают его под воздействием своих веществ…
– Кстати, почему? Каким образом Прекрасного видят на нулевом таере?
– Наши специалисты точно не знают. Говорят про психический резонанс. Такое впечатление, что Гольденштерн-трип транслируется каким-то ноосферным мультипликатором. Трансляцию подсознательно чувствует весь нулевой таер – как будто путешествие Прекрасного одновременно переживается большим количеством умов, и до людей долетает его усиленное эхо. Свидетели Прекрасного верят, что это единственное доступное человеческим чувствам проявление бога. Возможно, неизвестная группа телепатов специально… Впрочем, нам это не особо важно. Главное, бро, что Гольденштерн заперт в трипе, а его инвестиционным фондом в это время управляет Розенкранц.
– Но зачем Розенкранц подвесил своего бывшего партнера под потолком вместо лампочки? В чем смысл?
– Вместо лампочки? А-хах-ха… Ах-ах-ах-ха-ха…
Генерал захихикал. Сперва кукуратор благосклонно ждал, когда тот кончит веселиться – а потом нахмурился.
Судоплатонов смеялся дольше, чем следовало, даже если его целью было польстить остроумию руководства. С каждой секундой его смех становился все неестественней. Он уже не смеялся, а хрипел. Может быть, поперхнулся?
Кукуратор вспомнил про инсульт у шейха Ахмада и встревожился всерьез.
– Что с вами?
Судоплатонов замолчал, деревянно выпрямился, поднял перед собой руку и замер.
– Вы в порядке, генерал?
Генерал молчал.
Это был, собственно, уже не Судоплатонов – перед кукуратором стояла раскрашенная статуя, более не подававшая никаких признаков жизни.
Кукуратор вздрогнул.
В руке у статуи была роза. Красная роза с длинным стеблем – такие дарят на первом свидании.
Кукуратор сглотнул и попятился назад. Но выход в Сад почему-то не открылся – затылок стукнулся о стену.
Перехват симуляции.
Не давая себе провалиться в панику, кукуратор чиркнул пальцем по запястью. Боевой чемоданчик красноглазо раскрылся на руке. Все в порядке. Кукуратор втянул чемоданчик назад в руку.
Было понятно, что произошло: симуляция перешла под внешний контроль. Но система управления оружием работала штатно. Нас приглашают в гости, усмехнулся кукуратор, причем настойчиво. Ну что же, признаемся честно – мы долго этого добивались.
Он огляделся, ожидая указаний.
Они уже появились. В стене возникла новая дверь – и кукуратор крякнул, увидев, где именно.
Рядом с картиной «Адам и Ева в раю».
Выбравший это место знал мысли кукуратора изнутри. Появившаяся под яблоней дверь, несомненно, приглашала за кулисы рая.
Она была массивной, приземистой, из темного неровного железа, без ручки – только с контуром розы в центре.
Кукуратор нажал на дверь, но та не поддалась. Тогда он вернулся к столу, вынул из неподвижной руки Судоплатонова розу и коснулся ею цветка на железной плоскости.
Дверь раскрылась. Пахнуло дымом. Кукуратор увидел факел в железном кольце, горящий на стене. Дальше был темный тоннель.
– Боже, какие церемонии, – усмехнулся кукуратор, взял факел и пошел в темноту.
Коридор был облицован старыми каменными плитами. Потолок был закопчен; на стенах мелькали рисунки и пиктограммы, на которые кукуратор не глядел, опасаясь суггестивных
