в Валмиерском учительском семинаре, в гимназии Людендорфа в Валке, могу еще присовокупить духовную семинарию в Пскове, коммерческое училище в Олаве, образцовую гимназию Критыня — все, что вам будет угодно. Бейте еше, язык пока ворочается, ума у вас, надеюсь, хватит понять, когда говорит плетка, а когда рассудок!
— Молчать! — вспыхнул Пятак. — Ответьте в письменном виде. Пишите разборчиво и не вздумайте уклоняться от дачи показаний.
Где получили образование?
В Кулдигской семинарии, в Валкской семинарии и в гимназии.
Где жили в Двинске?
Постоянного местожительства не имел.
Где остановились в Риге?
Постоянного местожительства не имею.
Где чемодан с вещами? Адреса знакомых?
Чемодана у меня нет, в Риге никого не знаю.
И подписался:
А. Карлсон.
Да этот человек над нами издевается! Доколе мы, высокие чины полиции, будем терпеть! Он воображает, что здесь церковноприходская школа, пансион для благородных юношей, ему кажется, что здесь сиротский приют, ночлежка для бездомных, еще, чего доброго, возомнит, что угодил в райские кущи, ну, нет, шалишь, голубчик, мы не кончали курсов хорошего тона, следить за осанкой, выше голову, смотреть прямо, приближаясь к даме, отвесьте легкий поклон, изъясняйтесь изысканно, изящно. Не вытирать руки о скатерть, не сморкаться с помощью пальцев, соблюдать приличия, но только не с вами, уважаемые революционеры, не с вами.
Михеев схватил ручку.
— Пиши то, что нужно! Не будешь? Глаза выколю, по одному выковырну!
Глаз — орган зрения, воспринимающий световые раздражения внешнего мира. Глаз устроен по принципу камеры-обскуры или наоборот: камера-обскура устроена по принципу глаза, что разъяснит вам любой фотограф, веки, ресницы, мышцы, роговая оболочка, зрачок, слезные железы, они мне даны природой, я не могу вам позволить испортить мои глаза, уважаемый господин полицейский, извольте, я напишу.
Вежливо, но решительно отобрав у Михеева ручку, Карлсон как бы в раздумье в верхней части листа стал чертить загадочные знаки, потом положил ручку на стол.
— А ну подать сюда Охотника за скальпами! — крикнул потрясенный Михеев. — И держите парня покрепче за руки!
И перерыли они древние пергаменты, и отыскали в них описание древних пыток, и посыпались на голову удары, маленьким таким молоточком по наковальне, легко-легко, и все в одну точку, пиши то, что надо, пиши то, что надо…
КАРЛСОН РАЗМЫШЛЯЕТ О СЛОВАХ
Бледно-розовые розы уже отцвели, я увядающих лепестках ползали глянцевито-зеленые жуки.
Чем они были заняты?
Собирали нектар, розовое масло? Иногда жуки перелетали с одного цветка на другой, окружив себя прозрачным хрупким нимбом трепещущих крылышек, и казалось чудом, что жуки летают.
Бог на санскритском языке означает небо.
Человек, познавший тайны слов, многое поймет, человек, добравшийся до сути, разгадавший, изучивший, коснется самых основ, что значит умереть, откуда взялось слово «смерть», la morte, marnam, mors, mord, murtlier, smertis? Что станет co мной после смерти? Нет, нет, такие вещи меня не волнуют. Пустопорожняя философия размагнитит волю, размягчит характер, станет он шатким и податливым — восковая кукла в руках полицейских, в детстве я играл с надутым свиным пузырем, засыпанным горохом, нет, лучше не вспоминать, весь горох пересыпали мне в голову.
Например, что такое Межгайлис? Межгайлис в переводе означает — лесной петух. А кличка у этого человека Ланса. Иначе сказать — лиса. Петух и лиса, возможно ли в одном лице более странное сочетание? Казалось бы, что делать петуху в лесу? А лесной петух — глухарь поет в лесу серебряную песню. Может, дед его был знаменитым доезжачим, серебряным петухом на макушке ели, дул в охотничий рог, и, раздавая имена, помещик нарек его Межгайлисом, Лесным петухом, Глухарем, говоря иначе. А может, предок его, крестьянин, все больше по лесам скитался, тощий харч богадельни сдабривая ягодой — земляникой, малиной, голубикой, брусникой, черникой, клюквой, собирал себе ягоды и при этом пел дрожащим фальцетом, пел песню лесного петуха, песню глухаря, сластены-ягодника, пел песню, весню, лесню.
А Лиса потому, что филеров и шпиков был мастак вокруг пальца обвести, хитрющий парень, так и заработал себе кличку, обводя полицейских вокруг пальца, только почему же вокруг пальца? Не вокруг дома, квартала? И вдруг открылась глазам широкая, длинная улица, и вдоль по улице широкой, вдоль по улице мощеной братца родного ведут.
и по улице широкой, и по улице мощеной красна кровушка течет, красна кровушка течет,
может, оттого булыжники мостовой со временем краснеют?
Ночь, лепет листьев, златорогий месяц в небе, люблю я ветреные дни, когда дождь набегает порывами, облака летят, сдирают шапки, то застят, то открывают солнце. Тысячи и тысячи все еще стоят в стороне, тысячи и тысячи спят еще беспробудным сном, выжидают, и свинья, мол, не моя и огород не мой, меня, мол, пока не прижали, чего горячку пороть, людоеды живут только в джунглях, и наконец, нельзя же забывать просветительского влияния миссионеров, хотя иной миссионер пока оказывает влияние лишь на органы пищеварения. Как-нибудь все само собой уладится, все будут сыты, обуты, одеты, вдоволь обеспечены, тогда и царь смягчится, подобреет. Пая-пая-паинька, и никто тогда на рожон не полезет, да и куда нам, и той горстке бунтарей — куда им! Ну конечно, у одних есть все, те со вкусом прожигают жизнь, после сытного обеда, пополуденного сна предаются праздным мечтаниям, ищут смысл бытия в проведенном вечере за икрой и шампанским, у других же нет ничего, и те смысл бытия ищут в работе и ждут не дождутся, когда и к ним придут достаток и довольство, ибо, как говорится:
и у нас ничего не было, но мы копили, теперь у нас есть. Копите вы, и у вас будет, стучите, и отворят вам.
Они стучали, им отворили, отворили им, пригласили войти, и они убиты, и затворились ворота, и опять возникли огненные письмена, стучите, и отворят вам, только дураков все меньше, самодержец смекает, не к добру все это, ведь опорой деспота служит горстка умных подлецов и море олухов, есть еще и третьи — недоумки, недомерки, недоучки, недомыслы, недотепы, недоноски, недолеты, недогляды, недовески, недородки, словом, недочеловеки. И уж эти-то прекрасно понимают, что при другом режиме не снимать им пенки из большой российской миски, оттого они и самые ретивые заступники самодержавия, встают и ложатся с именем монарха на устах, встает и ложится Охотник за скальпами, и больше всего на свете получеловеки ненавидят образованных, интеллигентных, чутьем постигая, что люди широкого кругозора никогда не станут опорой царизма, что они найдут
