Зинаида Гиппиус - Том 5. Чертова кукла

Я знаю, что жизнь размерена,
  и круг ввивается в круг.
Но где он, опять потерянный,
  опять далекий друг?

Горя каким томлением
  и судьбы чьи – верша,
стремит к своим достижениям
  уверенная душа?

Мне милы ее огромности,
  то срыв – то всплеск огня.
И все ее сложные темности,
  прозрачные для меня.

Я знал, какие извилины
  лежат на его путях.
Но конь  не споткнется взмыленный –
  поводья в крепких руках.

Спокойно в алые дали я
  гляжу – совершений жду.
И что бы ни было далее –
  я верю в его Звезду!

Иди сюда, взгляни-ка
Сквозь желтое стекло.
Взгляни, как небо дико,
Подземно и светло.

Клубясь, ползет червивый
И дымный ворох туч.
Мертво рудеют ивы
Над желтью жарких круч.

Ручей по дну оврага –
Как черное вино.
Как жженая бумага –
Трава в мое окно.

Бессмысленно-кровавы
Тела апрельских рощ.
Накрапывает ржавый,
Сухой и горький дождь.

И всюду эти стекла
Проклятого окна.
Земля моя поблекла,
Земля опалена!

По торцам оледенелым,
  В майский утренний мороз,
Шел, блестя хитоном белым,
  Опечаленный Христос.

Он смотрел вдоль улиц длинных,
  В стекла запертых дверей.
Он искал своих невинных
  Потерявшихся детей.

Все – потерянные дети, –
  Гневом Отчим дышат дни, –
Но вот эти, но вот эти,
  Эти двое – где они?

Кто сирот похитил малых,
  Кто их держит взаперти?
Я их знаю, Ты мне дал их,
  Если отнял – возврати…

Покрывало в ветре билось,
  Божьи волосы крутя…
Не хочу, чтоб заблудилось
  Неразумное дитя…

В покрывале ветер свищет,
  Гонит с севера мороз…
Никогда их не отыщет,
  Двух потерянных – Христос.

По камням ночной столицы,
Провозвестник Божьих гроз,
Шел, сверкая багряницей,
Негодующий Христос.

Темен лик Его суровый,
Очи гневные светлы.
На веревке, на пеньковой,
Туго свитые узлы.

Волочатся, пыль целуют
Змеевидные концы…
Он придет, Он не минует,
В ваши храмы и дворцы,

К вам, убийцы, изуверы,
Расточители, скопцы,
Торгаши и лицемеры,
Фарисеи и слепцы!

Вот, на празднике нечистом
Он застигнет палачей,
И вопьются в них со свистом
Жала тонкие бичей.

Хлещут, мечут, рвут и режут,
Опрокинуты столы…
Будет вой и будет скрежет –
Злы пеньковые узлы!

Тише город. Ночь безмолвней.
Даль притайная пуста.
Но сверкает ярче молний
Лик идущего Христа.

Всё это было, кажется, в последний,
  В последний вечер, в вешний час…
И плакала безумная в передней,
  О чем-то умоляя нас.

Потом сидели мы под лампой блеклой,
  Что золотила тонкий дым,
А поздние распахнутые стекла
  Отсвечивали голубым.

Ты, выйдя, задержался у решетки,
  Я говорил с тобою из окна.
И ветви юные чертились четко
  На небе – зеленей вина.

Прямая улица была пустынна,
  И ты ушел – в нее, туда…
– – – – – – – –
Я не прощу. Душа твоя невинна.
  Я не прощу ей – никогда.

Всю душу не тебе ли я
  Несу – но тщетно:
Как тихая Корделия,
  Ты неответна.

Заря над садом красная,
  Но сад вечерен.
И, может быть, напрасно я
  Тебе так верен.

У каждого свои волшебные слова.
Они как будто ничего не значат,
Но вспомнятся, скользнут, мелькнут едва,
И сердце засмеется и заплачет.

Я повторять их не люблю; я берегу
Их от себя, нарочно забывая.
Они мне встретятся на новом берегу:
Они написаны на двери Рая.

Рабы, лгуны, убийцы, тати ли –
  Мне ненавистен всякий грех.
Но вас, Иуды, вас, предатели,
  Я ненавижу больше всех.

Со страстью жду, когда изведаю
  Победный час, чтоб отомстить,
Чтоб вслед за мщеньем и победою
  Я мог поверженным – простить.

Но есть предатели невинные:
  Странна к ним ненависть моя…
Ее и дни, и годы длинные
  В душе храню ревниво я.

Ревниво теплю безответную
  Неугасимую свечу.
И эту ненависть заветную
  Люблю… но мести не хочу.

Пусть к черной двери искупления
  Слепцы-предатели идут…
Что значу я? Не мне отмщение,
  Не мой над ними будет суд,

Мне только волею Господнею
  Дано у двери сторожить,
Чтоб им ступени в преисподнюю
  Моей свечою осветить.

Скоро изменятся жизни цветы,
я отойду ото всех, кто мил,
буду иные искать ответы,
  если здешние отлюбил.

И не будет падений в бездны:
просто сойду со ступень крыльца,
просто совьется свиток звездный,
  если дочитан – до конца.

Нет, не бывает, не бывает,
Не будет, не было и нет.
Зачем нас этот сон смущает,
На безответное ответ?

Он до сих пор кому-то снится,
И до сих пор нельзя забыть…
Он никогда не воплотится:
Здесь – ничего не может быть.

Горят за копьями ограды,
В жестокой тайне сочетаний,
Неугасимые лампады
Моих сверкающих мечтаний.

Кто ни придет к ограде, – друг ли,
Иль враг, – войти в нее не смея,
Лампады меркнут, точно угли,
Во тьме дыша и ало рдея.

Не знать огней моих лампадных
Тому, кого страшат потери.
Остры концы мечей оградных,
И нет в ограде этой – двери.

Сверкайте, радужные цепи
Моих лампад, моих мечтаний,
В бесплодности великолепии,
В ненужности очарований.

Он опять пришел – глядит презрительно
(Кто – не знаю, просто Он, в плаще)
И смеется: «Это утомительно,
Надо кончить – силою вещей.
Я устал следить за жалкой битвою,
А мои минуты на счету.
Целы, не разорваны круги твои,
Ни один не вытянут в черту.

Иль душа доселе не отгрезила?
Я мечтаний долгих не люблю.
Кольца очугуню, ожелезю я
И надежно скрепы заклеплю».

Снял перчатки он с улыбкой гадкою
И схватился за концы кольца…
Но его же черною перчаткою
Я в лицо ударил пришлеца.

Нет! Лишь кровью может быть запаяно
И распаяно мое кольцо!..
Плащ упал, отвеянный нечаянно,
Обнажая мертвое лицо.

Я взглянул в глаза его знакомые,
Я взглянул… И сник он в пустоту.
В этот час победное кольцо мое
В огненную выгнулось черту.